— Милый! — оторвалась я от Романа. — Мне нужно идти.

— Но ты еще придешь? — Он потянулся ко мне и сказал порывисто: — Я очень хочу снова тебя увидеть.

Я посмотрела в его светлые глаза и как будто утонула в них. Я снова легла рядом и вдохнула его запах — такой родной и теплый. Мне вдруг подумалось, что мы — одно целое, поэтому меня так тянет к нему, и, крепко обняв его, я забыла обо всем. Был только он, я и наша такая чудная любовь…

Дома я оказалась только к вечеру. И первым, что увидела в кабинете Андрея, была пачка сторублевых купюр, которая валялась на столе. Видимо, в спешке я забыла положить ее на место. Фотографии не было.

— Иди ко мне, — тихо позвал Андрей.

Чувствуя себя Красной Шапочкой перед Серым Волком, я подошла к столу. Андрей был бледен и хладнокровен. Его обычно серые глаза сейчас светились стальным блеском. И он сверлил меня ими, осматривая с ног до головы.

— Скажи мне, ты брала деньги из этой пачки?

Я почему-то дико испугалась и тут же соврала:

— Нет, ну что ты! — И добавила торопливо: — Ведь деньги для хозяйственных нужд лежат в первом ящике, — и запнулась, поняв, что выдала себя с головой.

— Значит, брала. А сигареты — пачка коричневая тут лежала — зачем взяла? — все так же хладнокровно спросил Андрей.

— Сигарет я точно не брала, — твердо ответила я. — Это наверняка водитель — Володька. Я видела, он заходил домой, когда я уходила, — вспомнила я.

— Правильно, моя хорошая! Это я его послал — вот за этими деньгами и пачкой сигарет, которые ты, конечно, случайно прихватила, чтобы покурить со своими дружками. Кстати, а что так припозднилась? — Андрей усмехнулся. — Так сладко было, что и не оторваться?

Жаркая волна стыда накрыла меня с головой. Это было похуже вранья — я изменила Андрею, и он прекрасно понял, чем я занималась весь день, это было видно — искусанные губы, пятна по всей шее, горящие глаза и щеки. Я нервно теребила свою сумку в руках, не смея присесть и с ужасом ожидая наказания. «Ударит или нет?» — думала я.

Молчание затягивалось. Я не могла поднять глаз. Было очень страшно. Наконец Андрей закурил. Курил он редко, и это всегда означало крайнюю степень раздражения.

— Надеюсь, ты достаточно трезва, чтобы услышать и запомнить все, что я тебе сейчас скажу. Ты меня обманула! Ты — меня! И это после всего, что я для тебя сделал. Из какого дерьма я тебя вытащил, одел, обул, кормил, платил за твое обучение — и вот результат. Неблагодарная дрянь. Об одном просил — не ври мне. Неужели так трудно было набрать номер и попросить денег? Я хоть раз тебе отказывал, почему нужно было шарить у меня в столе? — Он говорил, постепенно повышая голос, на шее у него вздулись вены, и я в какой-то момент подумала, что он меня сейчас просто убьет. Но неожиданно он успокоился и тихо продолжил: — Вижу, ты не оценила хорошего отношения. Видимо, права твоя бабка — не в коня корм. Так вот, моя дорогая, наказание я придумал тебе соответствующее. Жить здесь более ты не будешь. — Он в упор посмотрел на меня. От такой перспективы сердце мое упало. — Но и к бабке я тебя не отправлю. Будешь работать дворничихой. За это получишь казенную квартиру на первом этаже. Не бог весть что, но все-таки крыша над головой. Квартира за тобой до тех пор, пока ты махаешь метелкой, и мой тебе совет: не упускай эту возможность. Бабка тебе житья не даст. Теперь о деньгах. Зарплаты твоей тебе, конечно, не хватит, с твоими-то запросами, поэтому каждую неделю к тебе будет приезжать Володя и забивать холодильник едой, чтобы с голодухи не умерла. Так что живых денег ты не увидишь, ну а на зарплату дворника тусовку не соберешь. Учти, — добавил он, — начальство района не любит шумных вечеринок на казенной жилплощади… И последнее. — Тут он отвернулся от меня. — Если поступишь в институт и будешь упорно и примерно учиться весь год, то на следующее лето я пересмотрю условия твоего существования. А пока — все. Право выбора за тобой. Иди подумай.

Я стояла не шелохнувшись. Это был удар. Карета стремительно превращалась в тыкву, принц уезжал от меня на белом коне, а я стояла в рваном платье в чистом поле, с метлой в руках. Эта картина живо и ясно нарисовалась у меня перед глазами — так, что я даже поежилась от воображаемого холода.

— Свободна, — отчеканил Андрей.

— Андрей! — жалобно позвала я. — Я не хочу так!

— Пошла вон, дрянь, — зло ответил он и указал мне на дверь: — Вон отсюда!

Я поплелась собирать вещи, все было решено, и я понимала, что виновата во всем сама, но обида не оставляла меня. Я ведь любила его! Почему же он так легко отказывается от меня? Наконец я собрала сумки и снова вернулась в гостиную. Андрей по-прежнему стоял у окна и курил. Голова его в облаке сигаретного дыма казалась на солнце седой.

— Я готова.

— Запомни, на прощанье. — Андрей повернулся и в упор посмотрел на меня. — За все в этой жизни надо платить. За вранье — троекратно. А теперь катись, Володя отвезет тебя на твою новую квартиру. Вот ключи.

Он протянул мне связку, на мгновение руки наши встретились, и я поразилась: его всегда теплые руки были сейчас ледяными. Мне ужасно хотелось поцеловать, обнять его, но он отошел и снова отвернулся к окну. Я поняла — прощание не состоится — и молча вышла из комнаты. Про фотографию с девушкой и ребенком я напрочь забыла.


Сейчас, однако, Светлана отчетливо вспомнила это фото и задалась вопросом: а все ли она знала об Андрее, или было что-то в его жизни, о чем они никогда не говорили? И кто была та женщина? И чей ребенок рядом? Как странно, но ей никогда не приходило в голову, что до встречи с ней у Андрея могла быть и, конечно, была своя жизнь. Но он не любил говорить о прошлом, а она не спрашивала. Светлана устала и решила отвлечься, включив телевизор. Она держала его в галерее на всякий случай, иногда ей нравилось работать под его негромкий звук — это создавало настроение. На этот раз она попала на начало какого-то сериала. «Темные дороги» — высветилось на экране. Она увидела лицо главного героя и поразилась его пронзительному взгляду — именно так смотрел на нее Андрей, когда сердился. Светлана покачала головой, отгоняя наваждение. «Так недолго и с ума сойти, в каждом человеке знакомые мерещатся», — подумала она и переключила канал. Она не любила сериалы. Но по остальным программам ничего не было, и Светлана снова включила диктофон.


И вот я уже ехала в эту «дворницкую», как я окрестила свою новую квартиру, заранее возненавидев ее. Через полчаса мы остановились у типового блочного двенадцатиэтажного дома в районе Речного вокзала, на улице Фестивальной. После квартиры Андрея на Васильевской этот район показался мне жуткой дырой. Все кругом было голым и каким-то одинаковым. Я с тоской оглядела будущее место работы.

— Ну вот и приехали, — с видимым удовольствием сказал Володька. Он меня всегда недолюбливал, считая профурсеткой, но при Андрее никогда себе фамильярностей не позволял. — Которые тут временные — слазь, кончилось ваше время! — усмехнулся он и, взяв мои сумки, пошел к подъезду. После ухоженного подъезда Андрея с консьержкой и кодовым замком этот вонючий и грязный подъезд показался мне вратами ада. Дверь моей квартиры была обшарпанной и горелой с одной стороны, — видимо, подожгли газеты в почтовом ящике. Замок заедал, и Володька просто вышиб дверь плечом. Потом прошел на кухню, поставил сумки и протянул мне деньги:

— Это тебе от меня на новый замок, — он брезгливо огляделся и сказал: — Ну бывай, подруга!..

И я осталась одна. Хотелось выть белугой — ведь еще вчера я была так счастлива! Эта убогая хата наводила дикую тоску. И к тому же я постоянно думала об Андрее. Я поняла, как люблю его, как он был добр со мной, снова и снова вспоминала нашу с ним жизнь и заливалась горючими слезами. Я не могла ему позвонить — гордость не позволяла. Про Романа я старалась не думать. Прийти к нему в своем новом качестве мне было стыдно, а то, что Злата больше никогда не позовет меня на совместную вечеринку, для меня было очевидным. От сознания полной потери всех друзей стало еще горше…

А назавтра началась трудовая жизнь. С шести утра надо было мести двор вдоль высоток. Стоял жаркий июнь, было пыльно, хотелось поехать за город, искупаться. Все мои знакомые готовились к поступлению в институт, а я не могла сосредоточиться на занятиях, потому что все время плакала. Пару раз заезжал Володька, привозил еду. Он ничего не говорил про Андрея, а только хмуро смотрел на меня. Я думала, что Андрей тоже тоскует, но спросить об этом Володю не решалась.

Однажды, когда я подметала улицу, мне показалось, что я увидела Викторию, свою бабушку. Высокая, полная старуха стояла и смотрела на меня, утирая слезы, но, заметив, что я обернулась, она быстро ушла. За все то время, что я жила с Андреем, я ни разу не общалась с ней, и она тоже не звонила нам. Мне было очень стыдно вернуться к ней, ведь все, о чем она меня предупреждала, сбылось. И вот я одна, стою с метлой, и нет у меня никаких перспектив. В иняз я не поступила, провалившись на первом же экзамене. Чтобы не терять год, подала документы в педагогическое училище.

С сентября жизнь моя осложнилась еще больше. Осенний листопад увеличил объем работы, вставать приходилось в пять часов, на уроках я буквально засыпала. Да еще ночью ко мне повадились ходить местные бомжи. В связи с холодами они перебрались в подъезд и периодически ломились в мою дверь за стаканом… Но хуже всего было спать одной. Я с горечью вспоминала, как ласков и нежен был со мной Андрей, как он стремился доставить мне удовольствие. Его руки, голос, запах — все это преследовало меня каждую ночь. Я просыпалась, и подушка у меня была мокрая от слез. Я уже не чувствовала себя Скарлетт О'Хара, я снова была маленькая Светка Залесская, и вокруг меня опять пустота. Жизнь стала тоскливой и серой. Я вновь ощутила себя нелюбимой, никому не нужной, и все чаще стала вспоминать о бабушке. Единственном родном человеке. И вскоре я поняла, что мне нужно вернуться к ней.