— Поздравления?.. — Брейден озадаченно переглянулся с Пронырой, который в ответ лишь сокрушенно покачал головой.

— Не может быть! Только не говори мне, что ты ничего не слышал! — Силвестер с удобством расположился в одном из глубоких кожаных кресел, стоявших напротив рабочего стола его сына. — Я видел, что леди Жаклин только что вышла из твоего кабинета! Надеюсь, ты не обидишься на меня, если я скажу, что уже поделился с ней этой радостной новостью?

Брейден сел на свое место. Ему пришлось встать, чтобы сохранить хотя бы видимость вежливости, когда он прощался со своей невестой. Он жутко устал, а голову по-прежнему сжимали раскаленные тиски. Интересно, что стало с тем кофе, которое ему обещал подать Проныра?

— Какой новостью? — равнодушно спросил он.

— Ну как же, той самой, которую я слышу с самого утра! О ней уже говорит весь город! Она связана со статьей в газете, посвященной новой модели твоего пистолета!

— И в чем же дело? — спросил Брейден.

— Ты и правда ничего не знаешь? Ну так знай: все считают, что это дело решенное и не далее как к концу года тебе пожалуют дворянскую грамоту! Скорее всего ты получишь титул баронета! — Силвестер мечтательно прикрыл глаза и покачал головой. — Подумать только! Мой сын — баронет! И вдобавок женится на дочери герцога! В жилах моих внуков будет течь чистейшая голубая кровь, а перед их именами будет стоять дворянский титул! Может ли человек мечтать о лучшей участи для своих потомков?

Брейден молча разглядывал своего отца. Смерть горячо любимой жены выбила старика из колеи, и он так и не оправился до конца от этого удара. Он слегка повредился в уме, но помешательство выглядело смешным чудачеством, одержимостью то одной, то другой навязчивой идеей. Последним увлечением Силвестера Грэнвилла стала геральдика — что подтверждалось толстой книгой, которую он повсюду таскал с собой, — и это по сравнению со всем прочим выглядело по-детски невинно. Однако теперь Брейден всерьез задумался над тем, не рано ли он успокоился.

— Баронет? — задумчиво переспросил он. — Нет, это вряд ли возможно.

— Ты глубоко заблуждаешься! Возможно, конечно, возможно! — заверил его отец. — Похоже, предложение исходит от его высочества принца Уэльского! Я бы очень хотел, чтобы ты успел получить титул до свадьбы! Представляешь, как будет выглядеть эта запись: «Жаклин, единственная дочь четырнадцатого герцога Чайлдса, сочеталась браком с Брейденом Грэн-виллом, баронетом, двадцать девятого июня тысяча восемьсот семидесятого года…»

И тут Брейдена охватило неприятное чувство, весьма похожее на ужас. Потому что до него дошло, что в словах его отца нет и тени безумия. Что он рассуждает вполне здраво. Господь свидетель, все то, о чем говорил Силвестер, должно случиться менее чем через месяц.

Проныра, все еще торчавший в дверях, осведомился с напускным подобострастием:

— Вам по-прежнему угодно выпить кофе, милорд?

— Да, — буркнул Брейден. — И послушай, старина, не забудь плеснуть в него виски!

Глава 4

Вдовствующая леди Бартлетт подняла страдальческий взор от подноса с завтраком и простонала:

— Ну почему, скажите на милость, в этом доме нет ни одного слуги, способного точно выполнить мой приказ? Я велела кипятить яйцо три минуты, а что мне подали вместо этого? — Она вынула бурое яйцо из серебряной подставки и демонстративно постучала им по подносу, лежавшему у нее на коленях. — Вот послушай! — пожаловалась она. — Сварено вкрутую! Неужели не ясно, что если бы я хотела яйцо вкрутую, я бы так и сказала?

Кэролайн растерялась. Из-за того, что вчера вечером матери чуть не стало плохо, Кэролайн предпочла подождать до утра, чтобы поделиться с ней неприятной новостью. Но судя по всему, данный момент тоже нельзя было назвать подходящим для серьезного разговора. Да и какая мать обрадуется, если ей скажут, что придется отозвать пять сотен приглашений на свадьбу? Вряд ли для таких новостей вообще можно найти подходящее время. А значит, откладывать дальше нет никакого смысла. Чтобы не струсить, Кэролайн набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:

— Мама, случилось нечто ужасное!

— Что может быть ужаснее, — возразила леди Бартлетт плаксивым тоном, — чем мой испорченный завтрак? Нет, я не в состоянии себе это представить!

Хотя в данный момент она лежала, томно раскинувшись на роскошном супружеском ложе, которое делила с мужем до того дня, как его хватил апоплексический удар, леди Бартлетт смотрелась достаточно внушительно. В молодости она славилась своей красотой и даже сейчас, когда ей давно минуло сорок, оставалась весьма привлекательной в глазах многих мужчин, и не только благодаря своим выдающимся внешним данным. Их возлюбленный супруг и отец оставил своим близким весьма солидное наследство. И все-таки многие джентльмены считали вдовствующую леди Бартлетт лакомым кусочком именно из-за ее матовой бледной кожи и трогательных голубых очей и восхищались скорее ее неувядающей красотой, чем счетом в банке.

Леди Бартлетт тем не менее не желала иметь ничего общего со всеми этими джентльменами. На людях она объясняла это тем, что все еще не оправилась от безвременной кончины супруга, первого графа Бартлетта, случившейся всего два года назад. Но Кэролайн была уверена, что матери просто нравится играть роль богатой вдовы, быть самой себе хозяйкой и ни от кого не зависеть.

— Итак, — настороженно спросила леди Бартлетт, сурово прищурив голубые глаза и сверля взглядом старшую дочь, — в чем дело?

Кэролайн стояла, переминаясь с ноги на ногу и крутя кольцо на среднем пальце левой руки. Это было обручальное кольцо, которое преподнес ей Херст, кольцо его бабушки. Оно было очень красивое: на массивном золоте ярко сверкал огромный сапфир, такой же голубой и прозрачный, как глаза ее жениха. Кэролайн понимала, что кольцо придется вернуть, но почему-то не испытывала от этого той тихой грусти, которую, как она полагала, должна была испытывать девушка в подобной ситуации. Кольцо было старинное и жутко дорогое, и она постоянно тревожилась, как бы ненароком его не потерять.

— Лорд Уинчилси… — наконец с трудом выдавила из себя Кэролайн, не смея встретиться глазами с суровым взглядом леди Бартлетт, пробиравшим ее до самых костей. — Боюсь… Боюсь, что он изменяет мне, мама!

Кэролайн исподтишка покосилась на флакон с нюхательной солью, никогда не покидавший ночной столик в изголовье кровати. Она напряглась всем телом, готовая в любой момент ринуться вперед, вытащить пробку и сунуть флакон под нос матери, как только у той появятся первые признаки дурноты. Но леди Бартлетт вовсе и не думала падать в обморок. Она спокойно взяла с тарелки тост и намазала его маслом. Кэролайн поразила ее столь необычная выдержка.

— Подумать только, какая досада! И как же ты об этом узнала? — спросила леди Бартлетт, со вкусом прожевав первый кусок.

По простоте душевной Кэролайн решила, что ослышалась.

— Досада? — переспросила она ломким от обиды голосом. — Досада? Ты так это называешь, мамуля?

— Не смей повышать на меня голос, Кэролайн! И сколько можно просить вас с братом не называть меня «мамуля»? Ты же должна понимать, как вульгарно это звучит! — Она изящно повела плечами. — И да, действительно, я считаю это не более чем досадой. Правда, мне казалось, что у маркиза хватит такта не заниматься этим открыто и ты ни о чем не будешь знать. — Она подцепила ножом немного джема и положила его на тост. — Но с другой стороны, у тебя, Кэролайн, тоже должно хватить здравого смысла не делать из этого трагедию. Ты так переживаешь, как будто случилось нечто из ряда вон выходящее!

— А как, по-твоему, это называть? — взорвалась Кэролайн. — Мама, пойми, я буквально наткнулась на него! Я наткнулась на своего жениха, когда он был… он был с другой женщиной! И не подумай, что я невоспитанная и грубая, но они вели себя… они вели себя чересчур откровенно!

Родительница Кэролайн славилась тем, что скрупулезно следовала строгим моральным нормам и не терпела в своем присутствии грубостей и неприличных намеков. По этой причине в их семье никогда не обсуждались вслух проблемы жизнедеятельности организма, а об отношениях полов и о том, что происходит в будуаре, вообще не могло быть и речи. Кэролайн, отдавая дань этой традиции, не стала в деталях описывать то, чем занимался ее жених. Она только повторила: «Чересчур откровенно!» — напустив на себя многозначительный вид.

— Дорогая моя девочка. — Леди Бартлетт изящно откинулась на подушки. — Я знаю, как тебе должно быть больно и обидно. Но ты действительно принимаешь это слишком близко к сердцу! Неужели ты искренне считаешь, что такой светский джентльмен, как наш маркиз, мог обойтись без любовницы?

— Без любовницы? — ошеломленно переспросила Кэролайн. Горькие слезы, старательно подавляемые ею до сих пор, как-то враз вырвались на свободу. Она ничего не могла с собой поделать. Она содрогалась от рыданий и обливалась слезами, а они все текли и текли в три ручья, и Кэролайн от стыда готова была провалиться сквозь пол. — Без любовницы? Нет, я никогда даже не думала, что у Херста может быть любовница! Да и с какой стати? И зачем ему любовница, если он скоро получит меня?

При слове «меня» в груди у Кэролайн словно что-то лопнуло, и она с рыданиями рухнула к матери на постель, не обращая внимания на то, что от толчка поднос с завтраком угрожающе подпрыгнул и горячий кофе чуть не выплеснулся леди Бартлетт на грудь. Леди Бартлетт едва успела подхватить чашку и держала ее на весу, чтобы не расплескать остатки кофе. От рыданий ее дочери огромная кровать ходила ходуном.

— Тише, дорогая, — ласково произнесла она, осторожно протянула свободную руку и погладила дочку по голове. — Не убивайся так из-за него! Я понимаю, что ты потрясена, и в некоторой степени считаю себя виноватой. Я думала, что ты и сама все знаешь! Я и не подозревала, Кэролайн, что ты все еще такая маленькая невинная глупышка! Но ты должна понимать, детка, что такие мужчины, как маркиз, просто не могут жить по-другому! Это всем известно. Если джентльмен имеет титул — значит, где-то на стороне у него есть любовница!