— Хорошо, мама, что мы с вами на завтра устроили новоселье! — сказала Варя матери. — Послезавтра уже всем было бы не до того. Государыня в театр собирается. Директор, Бог его знает, как к этому готовится! Ведь она в Александрийский театр почти никогда не ездит!

— И ты будешь перед нею играть, Варюша?

— Ну конечно. Государь сказал, что специально для меня привезет в театр императрицу.

— Ну, это он так милостиво пошутил с тобой, и этих его слов ты даже в шутку не повторяй! — робко заметила старушка.

— Мама! — после минутного молчания начала Асенкова, пристально взглядывая на мать. — Есть у вас свои деньги?

— Да нешто у тебя денег нет, Варя? — почти испугалась старушка. — Ведь тебе вперед выдали сто рублей!

— Да нет же, не про себя я говорю, а про вас! У меня денег много, девать мне их некуда, потому что и серьги у меня бриллиантовые есть в запасе, и салоп мне заказан, и мебель вся заведена. Мне нужны ваши деньги, а не свои.

— Мудрено ты что-то говоришь, не разберу я! Разве не все равно, какие деньги? Нешто они меченые?

— Ну все-таки — меченые там или нет, а свои-то у вас есть?

— Есть, Варюша, есть! Скрывать не стану. Отложено у меня пятьдесят рублей на погребение. Грошиками я их скопила, недоедала, недопивала. Хотела намедни тебе на салопчик их разменять, да, ишь ты, заказан салопчик-то!

— Ну, так вот дайте вы мне эти деньги взаймы, а вместо своих мои возьмите. Они лежат у меня в баульчике, а ключи под подушкой у меня.

— Да мои деньги в банке, Варюша. Я их сама от себя схоронила, чтобы не прожить их, не истратить.

— Ну, заберите их завтра утром и принесите мне, а в банк вы послезавтра мои деньги снесете вместо своих! Поняли?

— Нет, Варюша, ровно ничего не поняла!

— Все равно! Сделайте так, как я вас прошу…

— Да изволь, изволь! Что же ты с ними делать будешь, с этими пятьюдесятью рублями?

— Об этом я тогда скажу вам, когда вы мне их принесете. Так ступайте же завтра пораньше, мамочка! Только смотрите, не опоздайте, и как только вернетесь, так сейчас ко мне придите.

— Да ладно, ладно, и то торопиться стану! Мало ли у нас с тобой завтра дела!

Старушка перекрестила дочь и ушла в свою спальню, а Варя осталась одна, чтобы провести заведомо бессонную ночь.

На другой день рано утром старуха Асенкова отправилась в банк и вернулась домой с конвертиком, в котором лежал накопленный «капитал». Дочь нетерпеливо ждала ее.

— У вас к вечеру все готово, мама? — спросила она, схватывая деньги с радостью, которую мать положительно понять не могла, так как накануне вечером сама проверила содержание баульчика и видела, что у Вари почти все сто рублей целы.

— Да, почти всё, — ответила старушка. — Тесто подошло, жаркое все заготовлено. А дальше и готовить нечего. Сама знаешь, что конфет и сластей всяких до Нового года не переесть. Да, гляди, директор и еще пришлет. Невесть только, в чью они глотку все это насылают? Нам с тобой хватает и десятой доли того, что привозят.

— Ну так вот что: возьмите сейчас извозчика… только непременно извозчика, не вздумайте пешком идти.

— Ну, ну, ладно! Куда ехать-то?

— К Грише. Он сейчас дома. Ему негде быть: репетиции сегодня нет. Да и не ходит он никуда!

— Ну, и что же мне у него делать, у Гриши твоего?

— Передайте вы ему свои деньги и толком скажите и растолкуйте, что они вами нажиты и скоплены, что не мои это деньги!

— А ему какое дело? Что он над тобой за опекун и что в твоих деньгах дурного? Я тебя опорочить никому не позволю, у тебя грош тоже трудовой. Ишь, как тебя публика-то любит да одобряет. Попусту всем театром хлопать да кричать не станут!

— Ну и что же из этого? Что вы хотите этим сказать?

— А то и хочу сказать, что от тебя деньги взять никому не зазорно! Вижу я все и понимаю. Да добра ты не в меру, сердце у тебя больно отходчиво! На меня бы напал, я бы не стерпела!

— Ну, мама, каждый по-своему рассуждает! Исполните мою просьбу?

— Исполню! Хотя и через силу, а исполню!

— У Гриши брат в больнице умирает — тиф у него, простудился он, потому что пальто теплого не было!

— Какой брат? Ведь его брат в училище?

— Выгнали, на улицу выгнали! — простонала Асенкова.

— Выгнали? За что?

— За бедность, мама, за одну только бедность! Экзамена он не выдержал. Другому бы переэкзаменовку дали, а он на казенный счет воспитывался, ну, его и выгнали! Понимаете вы? Раздетого на улицу холодную выгнали! Он и простудился, и лежит теперь в больнице! Поняли?

— А Григорий из-за гордыни своей глупой, из-за фанаберии богопротивной без помощи его оставил и без призора бросил? Ну и люди нынче пошли! И ты тоже хороша, Варюша! Вчера небось про все это узнала?

— Да, вчера!

— Так чего же ты мне-то не сказала? Я бы уж давным-давно и побывала у него, и снесла ему всего.

— Нет, мама, идти к больному нельзя. Тиф пристает!

— И то правда! Ну, сиделку вызвала бы, заплатила бы ей. Корыстны они, ой, корыстны! В какой он больнице-то, бедняжка?

— Не знаю, мама, ничего не знаю! Вы не к нему идите, а к Грише. Заставьте его от вас деньги принять, объясните ему, что не мои это деньги, что не я их даю.

— Да оно и подлинно не ты даешь! Я от тебя их назад не возьму. Я их на гроб себе берегла, боялась, что как помру, так тебе не на что будет в могилу меня опустить. Ну, а теперь отошла от меня эта забота! Знаю я, что на гроб хватит… и незачем мне деньги эти самые беречь! Гриша сам мне их отдаст, отработает. Хороший человек наш Гриша! Сердце у него жестокое, невыносливое, а человек он честный и хороший!

Вскоре же старушка отправилась исполнять великодушное поручение дочери, однако вернулась довольно быстро.

Молодого Нечаева она застала дома. У него только что перед нею был сторож из больницы. Братишке стало лучше, и он прислал попросить тарелку «своего» домашнего бульона.

Старушка засуетилась, захлопоталась и стала немедленно собираться, чтобы отнести бульон. Деньги она убедила Нечаева взять у нее взаймы «на года».

— До смерти они мне не понадобятся, — сказала она, суя ему в руку заповедный конверт с «капиталом». — Понемножку, по копеечкам станешь ты мне их отдавать, и мы с тобою вместе будем их назад в конверт вкладывать! Я и конвертик-то этот самый сохраню, чтобы опять обратно в нем же их в банк назад положить! И не увидим мы с тобою, как деньги у нас все целиком в кармане очутятся! Копятся деньги легко: стоит только один рубль собрать, а уж там и пойдет, и пойдет!.. Я знаю. Я по копеечкам собирала. Со второго целкового как по маслу пошло!

Варя оживилась, выслушав мать, но слегка огорчилась, когда старушка наотрез отказалась принять от нее обратно пятьдесят рублей.

— Нет, не хочу я перед Гришей лгуньей быть! — сказала она, отталкивая деньги. — Дурь он на себя напустил: твоих денег не хочет и не возьмет!.. Положим, обойдется и все по-прежнему пойдет. А теперь взял он с меня клятву перед иконой, что мои это деньги, и я клятвы своей не нарушу!

— А вечером он придет? — спросила Варя, покоряясь решительной воле своего бывшего жениха.

— Не знаю! Говорил, что придет ненадолго.

Старушка отправилась по хозяйству. Она хотела, чтобы новоселье вышло вполне достойным ее красавицы дочки.

Действительность превзошла все ее ожидания, а когда в столовую внесли роскошный букет, присланный из оранжереи и поставленный среди убранного чайного стола, то съехавшиеся гости чуть не ахнули от удивления.

Старушка угадала, говоря об ожидавшемся присыле. Перед вечером было прислано такое количество всевозможных закусок, а из кондитерской Назарова, бывшего тогда поставщиком двора, такое количество конфет и пирожных, что самой Асенковой почти смешно и досадно стало! Она понимала, что все это делалось по личному приказу обожаемого государя, но не могла не сознавать в глубине своей правдивой души, что исполнено было людьми, далеко не находчивыми.

Нечаев пришел позже других и, холодно поздоровавшись со всеми, уселся в дальний угол комнаты. Старушка Асенкова принялась усердно угощать его, но он упорно отказывался от всего и выпил только стакан чая.

Зато остальные артисты и артистки угощались на славу.

— Нечаев, что с тобою? Что ты, молодец, невесел, буйну головушку повесил? — сказал один из товарищей, ударяя Нечаева по плечу.

— Со мною ровно ничего! — ответил Нечаев. — Устал я, больше ничего!.. Ходил много!..

— Куда ходил? Сегодня и репетиции не было! Гулял, значит, просто? Мостовую гранил? — рассмеялись товарищи.

— Нет, я этим не занимаюсь, а предоставляю это дело другим. Мне мостовую гранить некогда. У меня уроки есть, а между репетициями, спектаклями и уроками необходимо брата навещать — он у меня в больнице умирает.

При этих словах все затихли.

После чая начались пение, декламация.

Заговорили молодые силы, проснулись молодые таланты. Каждому захотелось блеснуть перед товарищами. Один только Нечаев сидел молчаливый и угрюмый, не принимая участия в общем артистическом состязании.

— А ты, Нечаев, ничего не продекламируешь и ничего не расскажешь? — обратился к нему один из товарищей.

— Декламировать мне нечего — я в трагики не готовлюсь! А рассказывать я не мастер! Да и что рассказывать? Сказок вы слушать не станете, а былей хороших я вокруг себя не вижу.

— Ну, понес, философ! — махнул рукой жизнерадостный товарищ Нечаева, молодой Радович, переиначивший свою фамилию из имени своего побочного отца Милорадовича. — То есть вот что я вам скажу, господа: если бы я узнал, что какая-нибудь молодая девушка за Нечаева замуж собирается, так бросился бы к ней, чтобы отговорить ее.

— Почему это? — рассмеялась хорошенькая подруга Вари, выпущенная в балет. — Чем наш Гриша не жених?