Александр Прозоров - Царская любовь

Утром двенадцатого дня татары наконец-то собрались в обратный путь. Поскольку в этот раз никакой гонки не предвиделось, то и степняки особо не спешили, выехав за ворота постоялого двора только около полудня, торжественно и даже величаво. Теперь гости Бежецка уж никак не напоминали изможденных пыльных бродяг. За минувшие дни свита касимовского царя вычистилась и приоделась и теперь переливалась атласом халатов и шаровар, сверкала каменьями перстней и золотом цепочек, меховой оторочкой плащей, витиеватой вышивкой тюбетеек. А иные из сотников даже надели чалмы с крупными самоцветами надо лбом. Они медленно двигались по улице на тонконогих туркестанских скакунах, гордо поглядывая с высоты седел на собравшихся неверных…

И вот тут всю красоту момента испортил какой-то малец – босоногий, в серой рубахе из домотканого полотна и таких же штанах, верхом на неоседланном годовалом жеребенке. Он нагнал кавалькаду со стороны двора и, поравнявшись с Саин-Булатом, громко закричал:

– Эй, боярин! Это ты касимовским царем у нас прозываешься?! Рубль тогда давай!

– Да ты нешто обезумел, сорванец? – грозно рыкнул Чурали и отвернул грудью своего крупного мерина на жеребенка.

– Оставь его, сотник, то моя оплошность вышла! – крикнул из хвоста колонны Яштиряк. – Это я пообещал рубль тому, кто известит касимовского царя о приезде княгини Черкасской в Кушалино!

Гнедая кобыла, захрипев, поднялась на дыбы и, сделав на задних ногах несколько неуверенных шагов, скакнула вперед, стремительным галопом пронеслась по улице, только чудом не сбив с ног никого из глазеющих на знатных путников горожан. Остальная свита, ругаясь, стала спешно разворачивать лошадей.

– Эй, царь! А рубль?! – возмутился малец.

– Будет тебе рубль, мелюзга безмозглая, – расстегнул поясную сумку Яштиряк. – Коли я пообещал, то мне, выходит, и платить.

– Почему это «безмозглая»? – возмутился мальчонка. – Сам же награду сулил!

– Кто же так с царем разговаривает, дикая ты деревенщина? Скажи спасибо, плетью поперек хребтины не получил, а то и саблей. Вот, лови!

– Был бы рубль, на остальное наплевать! – поймал награду радостный мальчишка.

– Были бы мозги, получил бы кошель, а не рупь жалкий, – ответил нукер и пустил застоявшегося скакуна в галоп, нагоняя своего господина.

Отдохнувшая за неделю лошадь летела по дороге стрелой, одолев пять верст пути всего за полчаса. Влетев на монастырский двор, Саин-Булат увидел огромный, как ушкуй, возок, обшитый жженой рейкой и покрытый олифой, выпряженных лошадей, щиплющих траву под частоколом, буквально скатился с седла, вбежал в двери церкви, внутри добежал до алтаря, окликнув стоящую у креста прихожанку в плаще с собольим воротом:

– Анастасия!

Женщина оглянулась, и воин с облегчением расхохотался, увидев драгоценные голубые глаза. Схватил тонкие белые ладони, притянул к себе одетую под плащом в легкий сарафан княгиню, обнял и закружил, целуя щеки и брови, губы и шею, тонкие резные ушки и острый носик.

– Что ты делаешь, мой витязь? – обхватив его за шею, блаженно зашептала Анастасия. – Люди же кругом!

– Пускай! – выдохнул Саин-Булат. – Я тебя больше не отпущу, чудо мое дивное, ни на миг и ни на час. Нет мне без тебя жизни, нет мне без тебя судьбы, любимая, ненаглядная моя! Душа моя, дыхание мое, услада глаз моих. Вместе отныне останемся, что бы ни случилось, с мига сего и до последнего часа! В том тебе мое слово.

– Но ведь это невозможно, любый, – провела ладонью по его щеке княгиня. – Разные мы, из миров разных. Нет у нас общей судьбы.

– Есть, Настенька! – взял ее лицо в ладони татарский хан. – Нет силы, способной нас разлучить, коли мы вместе остаться возжелаем! Я слишком долго искал тебя, мечтал о тебе, боялся за тебя, чтобы отпустить снова. Отныне ты будешь рядом со мной всегда. И если ради этого мне нужно отвести тебя под венец в христианском храме, я это сделаю!

– Но ты же… Ты же потеряешь все! – мотнула головой женщина.

– Ты дороже всего мира, любимая, – в самые ее губы прошептал Саин-Булат. – Лучше потерять все, нежели тебя!

В храме внезапно стало шумно. Это, чуть припозднившись, вслед за касимовским царем ввалилась в двери и вся его свита.

Служки, старухи, нищенки, что находились внутри церкви, от такого зрелища моментально забились по углам и словно растворились в темноте. Кто-то помчался за помощью, и очень скоро из бокового придела появился благообразный пузатенький попик с рыжей курчавой бородкой и густыми черными бровями. Священник что-то дожевывал на ходу и одергивал на себе черную рясу. На груди его раскачивался большой ивовый крест, бритую голову прикрывала расшитая бисером коричневая тюбетейка.

– Да благословит вас Господь, дети мои, – бегая глазками, пробормотал он.

– Пожени нас, священник, немедленно! – потребовал Саин-Булат. – И я построю для тебя здесь новую церковь!

– Коли невеста согласна… – чуть приободрился священник.

– Невеста согласна, отче! – рассмеялась княгиня.

– …не могу не спросить, подбородки ваши голые лицезрея, – продолжил остепенившийся на глазах попик, – каковую веру вы исповедуете?

– Учение пророка Мухаммеда, да будет благословенно его имя, священник, можешь не сомневаться! – кивнул татарский хан.

– Единобожие есть правильное учение, сын мой, – перекрестился попик. – Однако же свершить таинство венчания над магометанином я не в силах. Обряды христианские токмо христианам доступны, и никому более.

– Тогда сделай меня христианином, священник! – велел ему Саин-Булат. – Ведь ты, как я полагаю, сие сотворить способен?

– Ага… – Тот вытянул губы в трубочку. – Сиречь, сказываю, коли готов ты возродиться в вере Христовой…

– Готов! – кивнул татарский хан. – Поспешай, твори свои чудеса, священник, пока я не передумал! Моим христианским именем, я помню, было Георгий.

– Коли ты возрождаешься в вере истинной, то и имя у тебя, чадо, будет новое, – покачал головой попик. – По святцам на день нынешний положенное. Сними верхнюю одежду, я свершу над тобою таинство крещения.

Пока касимовский царь избавлялся от плаща, шаровар и стеганки, священник убежал и вскоре вернулся с книгой, охапкой медной посуды, кисточкой – но все еще в тюбетейке.

– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, во имя Отца, и Сына…

Каким-то сладко пахнущим маслицем попик начертал крестики на коленях, локтях и на лбу Саин-Булата. Затем стал читать над ним из своей книги распевные заклинания, время от времени брызгая водой с помощью кисточки из конского хвоста, и, наконец, потребовал:

– Повторяй за мной, чадо! Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, сына Божия, единороднаго, иже от Отца рожденнаго…

Новообращенный послушно повторил клятву веры, и священник радостно провозгласил:

– Нарекаю тебя именем Симеон! Поздравляю тебя, чадо мое. Отныне ты христианин исконной правильной веры.

– Теперь венчание! – ревниво потребовала княгиня, не давая попу расслабиться.

– Венчается раб Божий… – послушно завел речитативом тот.

Спустя два часа все было кончено. Вольный татарский хан Саин-Булат превратился в православного и женатого человека по имени Симеон.

– Прими мои поздравления, воин, – первым подошел к молодоженам храбрый и преданный сотник Савад-бек. – Ты был хорошим господином. Надеюсь, новая твоя жизнь станет такой же славной, как и прежняя. Боюсь токмо, тебе не стоит возвращаться в Касимов. Правоверные татары, следуя заветам пророка, да святится имя его в веках, чтят людей Писания и уважают православных христиан. Однако же отречение от истинной веры самого касимовского царя способно вызвать гнев во многих душах и привести к ненужным волнениям. Вряд ли сие обрадует тебя и русского государя.

– Прими мои поздравления, уважаемый Симеон, – вслед за ним поклонился бывшему татарскому хану храбрый и преданный сотник Чурали. – Ты был хорошим господином. Надеюсь, новая твоя жизнь станет столь же славной, как и прежняя.

Следующим бывшего царя поздравил-попрощался ключник Саитнур. Затем Симеону поклонился Яштиряк:

– Я рад твоему счастью, мой господин! Скажи, согласишься ли ты оставить при себе слугу басурманской веры?

– Твоя преданность радует меня, мой храбрый воин! – облегченно перевел дух новообращенный христианин. – Она требует награды, однако во первую голову я попрошу тебя о службе. Поезжай в Касимов, ибо мне путь туда отныне заказан, собери мое добро. Возьми с собой слуг, что пожелают сохранить мне преданность в моей новой вере, и приезжай с ними…

Симеон запнулся, повернул голову к жене:

– Скажи, любовь моя, усадьба в Бобриках согласится принять на постой человека без роду и племени?

Княгиня только засмеялась в ответ и с удовольствием поцеловала мужа в губы дозволенным отныне супружеским поцелуем:

– Мой дом – твой дом, мое единственное счастье!

Княгиня Анастасия, урожденная княжна Мстиславская, вдова княгиня Черкасская, жена воина Симеона, встретила гостя как подобает – на высоком крыльце, с ковшом ледяного шербета в руках, в собольей шубе, наброшенной поверх легкого атласного с шелковыми рукавами сарафана.

– Здрав будь, боярин Дмитрий Иванович! Чай, притомился в пути долгом? Вот, испей с дороги да в дом приходи. Банька для тебя ужо топится, стол полный накрывается!

Постельничий, тоже в тяжелой бобровой шубе, медленно поднялся по ступеням, принял корец, с видимым наслаждением осушил, перевернул, уронив на землю скупые последние капли, поцеловал хозяйку в алые уста, после чего крепко обнял Симеона, постучав ладонями по широкой спине.

Муж хозяйки, пребывая в звании простолюдина, ничем на Руси не владеющего, одет был лишь в шелковую цветастую рубаху и атласные шаровары, что при стоящей третью неделю жаре являлось истинным благословением.