Она не только не останавливала дерзости Мамонова, но с восторгом наблюдала ссоры фаворитов за ее столом.

А Потемкин не мог поколебать положение Мамонова, этого огромного, сильного человека с каменным лицом.

Мамонов приобрел огромное влияние на внутреннюю и внешнюю политику. Екатерина рабски подчинялась его воле. Временами ей казалось, что она девочка. Мамонова она называла кандидатом в вице-канцлеры вместо графа Безбородко, который также был ее фаворитом. Екатерина все-таки очень колебалась. Она ценила ум Безбородко. По ее мнению, это был русский Вольтер. Он открыто восхищался Пугачевым.

– Не казнить его, матушка-государыня, надо было, а изумления сей простой яицкий казак весьма достоин, если бы он не был злодеем и бунтовщиком. Все это, до чего французские философы дошли путем долгих научных размышлений, этот мужик понял непостижимым образом, поставив равенство и свободу своими идеалами.

Екатерина, улыбаясь, слушала эти речи о маркизе де Пугачеве, как она называла казненного Емельяна, которому Безбородко не мог простить манифеста об уничтожении крепостного права. Он мечтал о разделе Польши и о новых польских душах.

Гетман Кирилл Разумовский был давно оставлен, благодаря своему бывшему помощнику. Свободная Малороссия узнала цепи рабства, и Безбородко получил сорок тысяч русских душ, о свободе которых он приехал хлопотать. У него были огромные соляные варницы в Крыму, и он имел неограниченное влияние на иностранную политику.

Безбородко решил, что не уступит Мамонову своего положения без борьбы. А Мамонов с каждым днем становился все сильнее и наглее. Понятовский узнал о его влиянии на Екатерину и прислал ему два высших польских ордена. У него уже был орден Александра Невского, осыпанный бриллиантами.

V. ПОСЛЕДНИЕ УВЛЕЧЕНИЯ ИМПЕРАТРИЦЫ

Императрица выразила желание посмотреть «на свое хозяйство», то есть покататься по России.

Петербург и Москва ей наскучили. Захотелось путешествовать. Помещики взволновались, власти также, фавориты решили, что императрица не должна видеть ничего такого, чтобы опечалить ее любвеобильное сердце.

Под страхом смертной казни и смерти под розгами было запрещено подавать ей жалобы на помещиков и рассказывать о притеснениях дворян и властей, жестоком обращении с крепостными рабами.

Императрица была словоохотлива. Она с удовольствием разговаривала при встречах и на прогулках с солдатами всякого звания и любопытно расспрашивала обо всем, что творилось в народе.

Фавориты боялись, хотя бояться им было нечего. Екатерина, давая дворянам право распоряжаться крестьянами как своим скотом, могла предвидеть, к чему это приведет. К тому же она читала Плутарха и знала, до каких жестокостей могут дойти люди, если дать им власть над себе подобными.

Поездку ее по царству превратили в увеселительную прогулку, повсюду ее встречали толпы нарядных крестьян с хлебом-солью, благодарили за милости, восхваляли свое житье и превозносили помещиков.

– Видите, им не нужна свобода, они прекрасно себя чувствуют и в рабском, скотском состоянии, – с благим презрением к этому забитому русскому народу говорила бывшая Ангальт-Цербстская принцесса сопровождавшим ее Потемкину и Мамонову.

Парни и девки водили хороводы, пели народные песни, а помещики тратили огромные состояния, чтобы достойно принять свою государыню и ее фаворитов.

Ехали через Москву, и особенно торжественную встречу устроил Екатерине в Кускове граф Петр Борисович Шереметьев.

Вся улица, которая вела из деревни во дворец, была превращена в сплошную триумфальную арку из цветов и тропических растений. Повсюду висели нарисованные крепостными живописцами аллегорические картины, прославлявшие императрицу…

Главный пруд был усеян флотилией нарядных лодок и судов. С берега гремели пушечные выстрелы.

Вдоль улиц были выстроены рядами крепостные графа, а девушки-невольницы в белых платьях осыпали цветами путь императрицы, которая весело раскланивалась направо и налево русскими поклонами и обворожительно улыбалась. Екатерина при дворе признавала только русские поясные поклоны, они ей нравились больше немецких реверансов.

Роскошный обед в доме графа стоил более пятидесяти тысяч рублей.

Вечером в театре состоялось представление – опера «Солостнитские фраки», теперь уже забытая, но во времена Екатерины очень модная. Затем следовал балет, приведший Екатерину в восхищение.

Играли крепостные артисты, и Екатерина допустила этих увеселявших ее рабов к своей руке, наградив их по окончании представления дорогими подарками. После театра граф поднес императрице и фаворитам голубей, обмотанных паклей, и пригласил их выйти в парк и выпустить птиц на волю. Испуганные голуби взвились вверх… В темноте ночи вдруг загорелись потешные огни с вензелями Екатерины. Это варварское, бесчеловечное развлечение очень понравилось императрице… Страшное было время, когда мучили людей и животных для своего удовольствия.

Потемкин в качестве крымского генерал-губернатора отправил бригадиру Синельчикову подробные указания, где строить наскоро дворцы для ночлегов, станции, обеденные столы.

Была приготовлена феерия, чтобы поразить царицу.

В Каневе царицу встретил Понятовский. Он израсходовал на прием три миллиона рублей.

Понятовский при встрече слегка волновался. Когда-то он и Екатерина любили друг друга… Теперь оба состарились, она носила корону…

Екатерина держала себя спокойно. О прошлом не было сказано ни слова. Она этого не любила. Мамонов, Потемкин, Безбородко и девица Протасова были тут же. Побеседовав с Понятовским о турецкой политике и уверив, что она не собирается воевать с Турцией во второй раз, Екатерина поехала дальше, не приняв даже приглашения польского короля отобедать. С Екатериной, кроме фаворитов, путешествовали еще принц де Дин и граф де Фегюр, с которыми она также была в нежных отношениях.

Потемкин обставил путешествие императрицы необыкновенными удобствами. Кибитку ее везли тридцать лошадей. Экипаж состоял из кабинета, гостиной на восемь человек, маленькой библиотеки, уборной и других удобств. Было похоже, что это салон-вагон. В этой кибитке ехали Екатерина, Мамонов, Лев Нарышкин, также слывший ее неразлучным фаворитом, фрейлина Протасова и австрийский посланник граф Кобенцль, приглашенный ехать ввиду предстоящего свидания с австрийским императором Иосифом, которого называли Иосифом Прекрасным за его красоту и холодность к женщинам.

Потемкин и Мамонов, устраивая путешествие царицы, украли огромные суммы денег, как и Безбородко в Малороссии. Все фавориты поражают своей жадностью и ненасытностью.

В Малороссии Безбородко строил хутора и селения, утопающие в деревьях и цветах.

Иногда это были просто искусно нарисованные крепостными художниками декорации, на которые царица любовалась, сидя в экипаже и принимая все за живую природу.

И здесь народ встречал ее восторженно, и она искренне решила, что Малороссия не только довольна своим закрепощением, но и благодарит за него.

– В Польше хуже, – рассказывал Потемкин. – Там в каждой деревне стоит виселица, и паны вздергивают на ней непослушных холопов.

Это была правда. Поляки ужасно жестоко обращались с крепостными, и Безбородко после раздела Польши первым делом приказал повсюду снести виселицы, воздвигнутые для домашнего помещичьего суда.

В Херсоне состоялось свидание с австрийским императором. Екатерина им увлеклась. Но Иосиф говорил о политике и философии, с трудом вынося дерзости Мамонова.

А Турция была испугана и путешествием, и свиданием, следствием которого явилась кровопролитная война.

Мамонов не утратил милостей императрицы, и его положение было теперь не менее прочно, чем некогда Ланского. Он был умен, образован, знатного происхождения и говорил на нескольких иностранных языках. При этом весел до шаловливости и верен Екатерине. Как честный офицер, он держал данное ей слово и не выходил из дворца.

Екатерина возвратилась в Петербург очень довольная, что видела свое царство, так хорошо устроенное ею и ее любовниками. Мамонова она любила не менее нежно, чем своих внуков, и назначила его «дитею».

– Дитя очень тебя любит, Григорий Александрович, и ценит твой ум. И чего ты на него всегда, как зверь, огрызаешься? – говорила она Потемкину.

Она уже мечтала теперь, что опорой ее в старости будет Мамонов.

Екатерина восторженно описывала Гримму своего любовника:

«… Рост выше среднего… Чудесные карие глаза… Крепок душой, силен и блестящ по внешности… У него ум за четырех, неисчерпаемый источник веселья и много оригинальности в понимании вещей и в суждениях. Кроме того, безграничная искренность».

Но за эту искренность Мамонов поплатился впоследствии.

– Гри-Гри, вы золотой человек, потому что вы дали мне бесценного Сашу, – милостиво улыбаясь, говорила императрица Потемкину.

Мамонов, как и Ланской, стыдился своего положения. Этим объясняется то обстоятельство, что он охотно подчинился распоряжению царицы не выходить из дворца. Это были единственно порядочные люди среди фаворитов Екатерины. Но Ланской был бескорыстен. Он молчаливо грустил в своей золотой клетке, не имел сил из нее вырваться, может быть, по нежности своего сердца, жалея покинуть пламенно, горячо любившую его Екатерину.

Мамонов не скрывал своего стыда, но заставлял за него платить.

В обществе были недовольны расточительностью Екатерины, которой фавориты стоили более четырех миллионов рублей.

Требуя верности Мамонова, она приблизила к себе юного офицера Казаринова, которого случайно увидела на параде, и за одну ночь подарила ему имение, стоившее четыреста тысяч рублей.

Конечно, императрица щедро платила за свои удовольствия из царской казны.

Но она уже укрепила и расширила русские владения, завоевала Новороссию, Крым, приобрела часть Польши и заботилась о цельности русского государства, скрепляя его цементом рабства. Но, возможно, что в ее эпоху другая политика была невозможна и продиктована ей политической мудростью, той мудростью, с которой египетские фараоны воздвигали свои пирамиды, не щадя жизней рабов, которые их строили.