Лолиана с отвращением принялась за уборку в “таверне” — грязь там сложилась вековая, в темных углах висела паутина, а под одной лавкой, которая, по-видимому, служила помойной ямой, было набросано множество костей, окурков, осколков стекла и всякой другой грязи. Лолиана подмела пол, не прикасаясь, однако, к той куче — слишком уж много времени отняла работа. Отмывать окна оказалось делом не намного более легким…

Вторую просьбу Лолиана исполнить не смогла, так как во всем доме не нашла ничего съестного, кроме засохшего кусочка сыра, небольшого ломтя хлеба и обрезков колбасы. Лолиана почувствовала голод и, с трудом преодолевая отвращение, съела хлеб и сыр, запивая их водой.

Через несколько минут, а было уже около трех часов, появились Генри и Фред. Лолиана следила за каждым движением Кальта. Но он как будто вовсе не обращал на нее внимания. Через некоторое время Лолиана успокоилась: видно, Фред сумел его уговорить.

Альфред выложил на стол принесенные ими продукты — колбасу, сыр, хлеб, жареную рыбу — и выставил в ряд десять бутылок пива. Затем они уселись за обед.

— Ли, ты не хочешь есть? — как бы между прочим спросил ее Фред, с удовольствием жуя рыбу и запивая ее пивом.

— Хочу, — ответила она, не двигаясь с места.

— Ну, так иди сюда! Держи.

Он отрезал ей сыра, колбасы, отломил хлеба и налил стакан пива. Пить она отказалась наотрез.

— Лучше бы ты выпила, — покачал головой Фред.

Эти слова почему-то встревожили Лолиану, а почему — она не знала. Лили уселась в уголок и с большим аппетитом съела предложенную ей еду.

После обеда Фред дал ей ворох какого-то белья и велел заштопать дыры, которых там было множество. Лолиана провозилась с ним до вечера. Она была как будто и довольна этим — хоть какое-то занятие отвлекало ее от горестных размышлений и от созерцания ненавистного общества.

Вечером пришли дружки Генри и Фреда, и веселье снова началось. Лолиана тихонько сидела в своем углу и лишь украдкой вздыхала о своей прежней жизни. Когда последняя тряпка была заштопана, она, аккуратно сворачивая ее, отложила все в сторону. Несколько минут она сидела молча, глядя в окно.

— Ли, — услышала она голос Фреда и обернулась. — Ли, принеси мне мои сапоги, мы сейчас пойдем разбираться по одному делу… Они в соседней комнате. Ну, что же ты сидишь?

— Где они лежат?

— Откуда я знаю? Поищи там. Возьми фонарь, глупая: там же темно.

Она вздохнула, взяла свечу и направилась в соседнюю комнату искать сапоги.

Обстановка состояла из небольшой дубовой кровати, покрытой клетчатым пледом, стула и небольшого шкафчика. Лолиана огляделась. Где же здесь могут быть сапоги? Она заглянула под кровать, осмотрела стул и открыла шкаф, шаря в темноте его глубоких ящиков. В это время она услышала за спиной чьи-то тяжелые шаги и обернулась. В комнату входил Генри Кальт.

Лолиана почувствовала, как все опустилось у нее внутри от страха — иначе смотреть на этого толстого верзилу с огромными кулаками она не могла. У него была отвратительная рожа с массивным подбородком, покрытым колючей щетиной, и толстым, почти всегда расквашенным носом.

Лолиана выпрямилась.

— Я никак не могу найти их, — тихо сказала она. — Наверное, их здесь нет.

И она направилась к двери, стараясь сдерживать свои быстрые шаги. В эту минуту Кальт взялся за большой дубовый засов и запер им дверь. Лолиана испуганно взглянула на него.

— Что вы делаете? Пропустите меня.

Но вместо ответа Генри, с хитрой улыбкой на лице, пошел прямо на нее. Лолиана испуганно отступила, искренне желая как можно дольше не натыкаться на стену. Генри был уже близко.

— Фред! — крикнула она что есть силы.

— Успокойся, красотка, не то я найду способ заткнуть тебе рот!

— Что вам нужно? Где мой муж? Почему он не идет сюда? — растерянно говорила она.

— Твой муж отдал тебя мне, красотка, на целую ночь. Так что теперь ты моя, как ни вертись!

Лолиана знала, что если Генри удастся схватить ее, то она уже никак не сможет от него вырваться, и старалась любыми путями как можно дальше отсрочить этот момент. Одно уж прикосновение этого человека к ней было ей противно.

Она сделала резкий поворот и отбежала к двери, считая, что как-то сумеет спастись; Генри, менее быстрый в движениях, хотя более сильный, когда развернулся, успел только схватить ее за краешек платья. Он потянул юбку к себе, пытаясь стянуть с Лолианы при этом и нижние юбки; старая материя разорвалась, оставив в руках Кальта огромный кусок платья.

Лолиана почувствовала, что у нее остался последний момент, и если она его упустит, то все потеряно. Но она не могла сообразить, как выбраться из этой страшной комнаты.

Она прижалась к стене, с ужасом глядя на подходящего к ней Кальта: она испугалась, как никогда.

— Джоуд! — невольно вырвалось с ее уст. — Король!

Она не ожидала, что эти случайно произнесенные слова окажут такое волшебное действие на Генри. Он почти испуганно, с каким-то странным выражением на лице, порывисто обернулся назад и принялся всматриваться в темноту за окном, словно пытаясь разглядеть там кого-то. Лолиана решила воспользоваться этим замешательством и кинулась к двери, благо стояла с ней совсем рядом. Она обхватила руками тяжелый засов и попыталась поднять его, но это оказалось не так-то просто. А между тем времени на размышление у нее совсем не оставалось. Она тщетно старалась преодолеть это незначительное с виду препятствие.

— Где ты видела его? — грубо спросил у нее Генри, все еще не отрываясь от окна.

Лолиана с трудом приподняла наконец и вынула из решеток засов.

— Значит, ты знаешь этого красавчика! — Генри круто развернулся и ринулся к ней.

В этот момент произошло то, о чем Лолиана потом вспоминала со страхом и отвращением.

По своей натуре она была человеком мягким, человеколюбивым, доброжелательным. Она до этого момента ни за что не смогла бы представить, что сможет убить или ранить человека. Да, ей часто приходилось встречаться с негодяями подобного рода; да, она держала в руках оружие; но как бы то ни было, она знала, что никогда не сможет метнуть в человека нож, будь он хоть самим дьяволом. Оружие служило ей лишь средством отпугивания.

Кальт был уже близко, он уже протянул руки, чтобы схватить Лолиану и повергнуть на пол… Она, насколько хватило сил, с трудом держа в руках тяжелый деревянный засов, развернулась и со всего размаху пустила его в лицо оскорбителю.

Засов упал на пол и обрушился на ноги Генри. Он закрыл лицо руками и громко заорал диким хриплым голосом. Через его пальцы струилась кровь.

Лолиана испугалась. “Господи, что я сделала?!” — пронеслось у нее в голове. Вид чужой боли, осознание, что это она причиняла эту боль, приводили ее в трепет и заставляли мучиться не меньше, чем того, кому больно.

Несколько секунд Кальт стоял на месте, покачиваясь из стороны в сторону; затем, как тяжелый мешок, рухнул на пол.

Лолиана взглянула на его лицо и вздрогнула. Затем она, тяжело дыша, открыла дверь и, опираясь рукой о стену, вошла в “таверну”.

За столом по-прежнему сидели дружки Генри и Фред: он развалился на стуле, закинув ноги на стол и держа в руках стакан водки и веер карт.

Несколько секунд Лолиана стояла у порога. Едва дверь отворилась, все взгляды обратились на Ли. Она стояла бледная, в разорванном платье, дрожащая, но полная гордости. Ее взгляд был устремлен в пол, затем она подняла глаза на Фреда.

Он отвернулся, его лицо залила краска.

Ли неровными шагами, едва сдерживая дрожь, подошла к нему. Он снизу вверх посмотрел на нее.

— Уже… все? — тихо спросил он дрогнувшим голосом.

Она задрожала, две светлые струйки пробежали по ее щекам. Она подняла руку и, не прерываясь, отпечатала на его лице несколько звучных пощечин.

Фред не сопротивлялся; ему хотелось, чтобы она ударила его еще и еще, ему становилась легче от этих ударов.

Она дала ему последнюю пощечину, вырвала из его рук карты, разорвала их, схватила стакан с водкой, выплеснула остатки ему в лицо и бросила все на пол. Стакан разбился, и осколки разлетелись по всей “таверне”.

Никто не прервал этой сцены, все сидели молча, внимательно следя за поступками женщины.

Лолиана выбежала из дому. На улице было холодно — зима вступала в свои права.

Все ее движения, все мысли были лихорадочны, она не знала, что ей теперь делать; но твердо знала, была уверена, что ей нужно бежать, и как можно скорее, пока за ней не погнались. Она быстро огляделась, мало что различая в темноте, и бросилась к какому-то сараю. По ее предположениям, то была конюшня — так оно и оказалось. Лолиана вряд ли достаточно ясно соображала, что делает, но в эту минуту один из двух коней был отвязан и выведен во двор. Лолиана села на него, нагнулась, обхватила руками шею коня, вцепилась пальцами в гриву, и конь понесся вперед. Она ехала без седла и остальной сбруи; в другую минуту она, быть может, подумала бы, садиться ли на такую лошадь, — но сейчас… Она и не могла знать, что конь был норовист. Лишь только тогда, когда он уже несся сломя голову вперед, ей в душу закрался страх. Она не знала, как управлять словно обезумевшим от полученной свободы животным, и только продолжала сжимать пальцы. Лолиана не знала, в какую сторону ее несет это норовистое животное, но ей казалось, что конь не сворачивал с той верной дороги, по которой она его направила.

Однако, по неизвестной причине, он вскоре сменил направление и понес прямо в чащу. Это была бешеная скачка. Лолиана чувствовала, что у нее замирает сердце, когда конь в последнюю минуту огибал то или иное дерево. “В один прекрасный момент, — думала она, — он не успеет этого сделать, и тогда…”

Она поняла: это будет продолжаться до тех пор, покуда конь не успокоится или не свалится замертво. Теперь она не знала, где находится, и не могла судить о направлении, в котором ей следовало двигаться. Даже если удастся живой сойти с этого коня, она, несомненно, заблудится. Но что ей теперь оставалось делать?