— Эй, крошка, принеси-ка мне еще водки! — повелительно сказал он. Женщина улыбнулась и, послав ему воздушный поцелуй, отправилась “исполнять приказание”. Пока Фред пил, она успела обнять его за шею и расстегнуть ворот его рубашки.

— Какие у тебя глазки, малыш! — продолжала нашептывать девица. — Ты мне определенно нравишься! Откуда ты такой, красавчик?

— Из Лондона, — небрежно ответил Фред, обняв ее за талию.

— О! Из Лондона! Значит, ты видал виды! Скажи, мальчик, а там женщины красивее, чем у нас?

— Нет, красота ведь не зависит от места.

— Ах, да ты никак философ! Кто это тебя научил такой философии?

— Моя жена.

— Жена? — удивилась женщина, однако притворилась, что это изречение “никак не подействовало” на нее. — Такой молодой, и уже женат?

— Что поделаешь, девочка, так получилось. Если бы не я, то ее выдали бы замуж за другого.

— А твоя жена красивая? Красивей меня?

— Не знаю, милочка. Но, как бы то ни было, она не умеет так ласкаться, как ты.

— Эй, малый! — крикнул ему Генри. — Хочешь еще поиграть?

— Я и так много проиграл, — ответил Фред.

— Да брось ты! Сейчас проиграл, теперь и выиграешь. Идем, идем, я тут выиграл кругленькую сумму, могу занять тебе. Да брось ты ее! На что она тебе сдалась? Брось ее, она же заражена!

— Заражена? — переспросил Фред. — Чем?

— Сифилисом, наверное. Да иди же быстрей, уже начинаем.

Фред быстро отдернул руку, ласкавшую грудь красотки, и быстро подошел к столу. Девица недовольно поморщилась, застегнула кофту и лениво разлеглась на лавке.

— Однако ты забыл, Кальт, какое наслаждение ты испытывал, когда приходил ко мне, — проговорила она.

— Замолчи! — гаркнул на нее Генри. — Если бы ты не шлялась с кем попало после этого, то сейчас бы не вешалась на шею всем, кто тебя не знает. Хорошо, что я вовремя узнал об этом, иначе ты бы и меня обманула, стерва! Давно уже пора тебе подохнуть. Хорошенький подарок ты получила от того монаха.

— Да, зато он был не так груб, как ты, — с достоинством отвечала девица. — Не будь он так заражен, я бы с удовольствием променяла тебя на него.

— Пошла прочь! — прорычал Кальт. — Не сбивай меня с толку, я ничего не соображаю от твоих бредней. Заткнись.

Фред пил много — даже больше, чем вчера. Сначала он был почти безучастен к окружающему веселью, но потом, после достаточного количества выпитого пива и водки, он уже ни над чем не задумывался. Ему стало весело; он смеялся громким, чужим смехом, мгновенно полюбил Генри Кальта и полез к нему целоваться. Потом его потянуло на откровенность. Слишком громко, точно вокруг были все глухие, он объявил, что ему наплевать на всяких Граеров, Лолиан и всех остальных.

— Пускай себе живет где угодно, развлекается с кем угодно, — мне наплевать! Сама скоро прибежит ко мне, как миленькая! А сам я не хочу! Хватит, начну новую жизнь! — И он ударил кулаком по столу.

Потом свалился на ящик и лежал, ни о чем не думая, изредка прислушиваясь к пощелкиванию карт, пьяным выкрикам и хохоту.

Девица было снова хотела подлизаться к нему, но он лениво отмахнулся от нее и повернулся на другой бок. Вскоре он уснул.

Он не помнил, что именно видел во сне Снилось ли ему, или это были обрывки пьяных мыслей, только видел он во сне то Лолиану, то нового дружка, пьяную девицу, Арнольда Граера. То он видел себя полтора года назад, когда однажды встретил на берегу красивую девушку, носившую странное, необычное, но красивое имя — Лолиана. То вдруг видел ее заплаканную, когда она решала, чьей женой станет — его или ненавистного ей аристократа, которого сулила ей тетка. То видел ее в последний миг их расставания — свежую, красивую, прекрасную, как сама весна, в которую им суждено было расстаться на слишком долгий срок. Внезапно она вставала в его воображении рядом с Арнольдом Граером, и вместе с ним она смеялась над ним, укоряла его за гулянье. И тогда он со злостью думал о ней: почему она смеется над ним, если он — глава семьи, ее муж, ее покровитель, ее защита?

… День за днем проводил Альфред Темпль у Генри Кальта, ел, пил, спал у него, бегал за табаком и за водкой, частенько звал дружков играть в карты. Они как будто принимали его за своего, обращались по свойски. Такая жизнь нравилась Фреду — денег он не зарабатывал, их неизвестно откуда приносили Генри и его товарищи.

Но иногда (не часто, но иногда) он с тоской думал о том, что слишком часто проигрывает в карты, а деньги, которые он проигрывает, — вовсе не его. Несколько раз он пытался остановить себя, заставить больше не играть до тех пор, пока не отдаст прежний долг. Но каждый раз его ободрял дружеский тон компании, напоминавшей, что он их товарищ и “короткого срока отдачи не установлено”. Он не запоминал количества проигрышей, не записывал сумму, — все это делал Кальт, который и одалживал ему деньги.

Жилось Фреду весело, привольно, он мог делать все, что хотел, — Кальт покровительствовал ему. Временами он вспоминал о Лолиане, иногда даже хотел, чтоб она вновь оказалась рядом с ним, чтоб жила с ним вместе. Он вспоминал ее красоту и думал, что необычайно гордился бы, имея такую жену в такой захудалой деревне. О-о, как позавидовали бы все эти, коль узнали бы, что он — ее муж. Насколько возросло бы их уважение к нему!

“Моя Лили не может не нравиться; нет такого мужчины, который бы не пожелал приударить за нею! Представляю, как удивился бы Генри, когда б увидел ее!” — размышлял он.

Но бывали дни, когда он снова не любил ее, когда ни за что не пожелал бы снова увидеться с нею. “Лишняя обуза! — Таковы были его суждения в таких случаях. — Ее ведь кормить надо, а денег и так нет”. Он теперь не уставал удивляться, как мог жить иначе, как мог служить кучером в усадьбе, где, несомненно, подвергался унижению: постоянно слушаться кого-то, не перечить… Теперь он о такой жизни и не помышлял.

Так прошел еще месяц.

Однажды в четверг, прежде чем сесть за игру, дружки Генри Кальта немного побеседовали — мы назовем их разговор именно так, чтобы избежать менее вежливых слов. Разговаривали о свежих побоях и о новых заработках, о будущих похождениях и о старых подвигах… Затем Кальт велел какой-то девице, еще не известной Фреду, принести карты и виски. Веселье пошло! В тот день — а если быть точным, в тот вечер или даже в ту ночь — в таверне у Кальта побывало особенно много народу. Кажется, отмечали какой-то праздник, но какой — Фред затруднился бы ответить. Таверною называл свой дом Генри Кальт. Да и не зря: ведь в нем, в отличие от распивочной, даже ночами не прекращалось веселье. Именно в это время решался какой-то важный вопрос, который объявился и возник прямо здесь — как говорится, с пылу, с жару, — и требовал немедленного решения. Все казались веселее обычного, и у каждого в руках сверкало какое-нибудь оружие — кривой нож или топор.

Дом Генри достаточно просторен, но столы были так тесно сдвинуты, а гуляк за ними — так много, что, казалось, нет свободного места. На столах кое-как стояли зажженные сальные свечи, но главным источником света в доме был очаг.

Все вокруг хохотали, ругались и пили. Посреди комнаты, если только там возможно было разыскать середину или попросту свободное место, стоял человек, сплошь увешанный ножами и прочими “рыцарскими доспехами”. Слева от него лежал самострел, а по правую руку сидела плотная девица.

В глубине комнаты, на скамье, сидел, уставившись в окно, молодой человек. Это был Альфред Темпль.

— Ну, живее! Давайте собираться! Вооружайтесь, нам надо побыстрее выйти, чтобы к ночи поспеть, — говорил Генри Кальт своим дружкам.

Двое картежников ссорились в углу, грозясь разукрасить друг друга за нечестную игру.

Их вопли смешивались со множеством других диалогов, и вместе все это представляло собой какой-то неуемный гвалт, среди которого вряд ли можно было услышать что-нибудь членораздельное.

— Эй, ребята! — орал человек, сплошь увешанный “доспехами”. — Налейте-ка мне вина! Как я люблю вас всех! Эх! Ребята, мы предпринимаем славную вылазку! С таким оружием мы сможем многое! Уж положитесь на меня, я знаю, как можно проникнуть туда незамеченными. Мы выломаем двери и найдем этого подлеца, который спрятался у себя в замке как крот и боится нос показать за его пределы. Положитесь на меня, друзья мои, я достаточно хорошо знаю, как все расположено в этом старом дворце! Наше дело правое! Мы ограбим его, и дело с концом! Мы его заодно убьем, а его люди без него ничего не значат, ну просто бараны! Зато богатства там вдоволь! Друзья, выслушайте меня! Не смотрите на то, что раньше я был полицейским! Нутром своим я — бродяга, я от природы такой же, как и вы. Это выгодное дело — быть полицейским в такой стране, как Англия! Можно ни в чем не нуждаться, все будешь иметь, главное — положение и звание. Эй, вы не знаете, что это за жизнь у полицейских псов! Да, братья, я был полицейским псом! Помню, мы с дружком кутили! А потом этот принц — добрая душонка — взял меня к себе! Скотина! Из-за этой девчонки он едва не убил меня!

Раздались аплодисменты, и, увидев, что шум вокруг него усилился, он воскликнул:

— Ах да, друзья! Вам, сударыни, не известно, как все это произошло? О, это просто потрясающая история! Известно ли вам, например, что к этому принцу приезжает много женщин? Ну да, я ведь рассказывал. Совсем недавно, вот на днях, он распрощался с одной — до того хорошенькая девчонка! Я ее хорошо знаю, однажды у меня была с ней история… И, вы представляете себе, она приехала к нему, переодевшись в мужское платье, — пыталась скрыть, кто она на самом деле. Ну, я, разумеется, разоблачил ее. Ох, но ведь хорошенькая она, правда-правда! Слышите, господа? Такая смугляночка, просто прелесть! Однако она к этому принцу слишком неравнодушна была — это ведь она помешала мне убить его! Если бы только ее там не оказалось… А потом, потом, друзья, — видно, покаялась, что предала меня, ведь мы… знакомы с ней… и пришла просить за меня… Эй, налейте-ка мне еще вина! Да поживей! Ура, друзья, да здравствует веселье!