Маргарита Кармин - Царица снов

— Ваша служанка? Она здесь, она заточена в этом подземелье так же, как и вы.

— Заточена? Но за что? Ведь она не виновата ни в чем! За что вы заточили ее?

— За вашу непреклонность, — отвечал он с отчаянием.

— Отпустите ее, отпустите, — прошептала Лолиана. Она хотела было возразить Ричарду построже, но дверь, ведущая в ее подземелье, была все еще открыта, да и силы ее значительно истощились.

— Ее отпустят, но это зависит только от вас.

— Отпустите, — прошептала Лолиана, едва держась на ногах.

Ричард минуту смотрел на нее, размышляя, затем велел своему слуге, стоявшему здесь же, открыть темницу. Слуга исполнил приказание и крикнул в темноту: “Выходите!”

Но ответа не последовало. В подземелье царило безмолвие. Лолиана с испугом смотрела на дверь.

Слуга ушел в подземелье, минуту пробыл там, а затем вынес на руках бесчувственную девушку. Лолиана бросилась было к ней, но силы покинули ее, и она сама упала на колени, едва не потеряв сознание.

— Она умерла, она умерла! — повторяла она, и слезы текли по ее щекам. Она уже готова была броситься на Ричарда, словно тигрица, но он наклонился над Эмми и поднес к ее лицу какой-то флакон. Через несколько секунд девушка открыла глаза.

— Эмми! — Лолиана на коленях поползла к ней. — Эмми, моя дорогая, что с тобой? — повторяла она, откидывая с ее лица волосы. — Бедняжка, как ты намучилась!

— Лили! — Девушка протянула к ней руки и залилась слезами, но, увидев стоящих рядом мужчин, притихла, прижавшись к своей подруге.

Лолиана, увидев ее испуг, набралась смелости и обратила на Ричарда полный гнева взгляд.

— Это бесчеловечно! Вы не смели этого делать! Она ни в чем не виновата! Это чудовищно!

Ричард молча смотрел на нее. Он не мог ей возражать, видя ее, истерзанную, но полную сил и мужества, ее, эту недоступную красавицу, заставившую его забыть о гордости, о чести и порядочности. В горле у него пересохло, он молчал.

— Эмми, Эмми, — повторяла Лолиана, прижимая к себе девушку, словно ребенка.

— Лолиана! — сказал, наконец, Ричард.

Она обернулась к нему.

— Оставьте нас! Вы жестоки; чтобы удовлетворить собственные желания, вы не задумываетесь ни над чем, вы считаетесь только со своими прихотями!

— Лолиана, — продолжал он, шагнув к ней, — мне нужно поговорить с вами. Не прерывайте меня; я знаю, что после этого разговора вы измените свое решение.

— Никогда! — воскликнула она, заслоняя собой подругу.

— Я думаю, что вы так сделаете, — продолжал он. — Вот здесь, недалеко, есть комната, страшная комната, комната пыток. Не пугайтесь, послушайте, что я хочу сказать. Сначала выслушайте меня. Я люблю вас, это правда! Увы, Сандрильона, я уже не могу победить в себе эту страсть. Неужели это не вызывает у вас жалости? Вы страдаете — вам больно, но вы страдаете не так, как я. О, вам бы хоть раз почувствовать ту муку, которую несу я, и я уверен, вы бы меня поняли! Вы видите, сейчас я говорю с вами кротко; как мне хочется, чтобы вы не чувствовали больше ко мне отвращения, разве я виноват, что люблю вас? Но вы даже не смотрите на меня, вы думаете о ком угодно, но только не обо мне! О боже, значит, мне никогда не добиться вашего сострадания? Вы так холодно смотрите на меня в тот миг, когда я готов… когда я на грани отчаяния! Как? Вам безразлично? Вам абсолютно все равно, что я люблю вас? Я готов ради вас броситься в огонь, и вы так равнодушно смотрите на меня? О да, я понимаю! Вы полны такой притягивающей нежности, такого христианского милосердия, вы так добры, так сострадательны к этой девчонке, вы так прелестны, но мое горе, мои страдания вас не трогают. Увы, в вашем сердце тоже есть жестокость, и как ее много! Сколько в вас жестокости только ко мне одному! Вы… Вы…

Он закрыл лицо руками. Он плакал; это было впервые. Лолиана испуганно смотрела на него и чувствовала, что жалость снова просыпается в ее душе. Но ужас и страх были настолько велики, что заглушали все остальные чувства.

— Нет, это все не то… Я хотел сказать вам совсем другое, я знал, что вы поймете меня, если выслушаете. Но сейчас я совершенно забыл… О, я сейчас упаду перед вами на колени, если вы не сжалитесь надо мной и над собой! Если бы вы знали, как я люблю вас! Одно слово! Одно лишь слово жалости! Скажи мне, скажи мне, что ты любишь меня, скажи, что тебе жаль меня! Если же нет… О! Время бежит. Умоляю тебя, не жди, чтобы я снова заставил свое сердце охладеть! Я говорил тебе, что только ты можешь сделать меня безумным или счастливым. Сейчас я безумен, но ты можешь все исправить! Одно-единственное слово!

Лолиана испуганно смотрела на него. Эта страсть была, действительно, безумна. Она отодвинулась от Ричарда и прижала к себе Эмми. Она не могла отвечать. Все плыло перед ее глазами, все слова искажались в ее обессиленном разуме и превращались в кипящую лаву. В этот миг Ричард был страшен, но больной мозг Лолианы рисовал куда более ужасные картины. Она жалела этого человека и уже готова была сказать ему какое-нибудь слово утешения, но его страшный лик испугал ее, и она произнесла только:

— Мне страшно.

Ричард яростно схватил ее за руку и отшвырнул от служанки, которую она обнимала. Эмми, с перекошенным от страха лицом, умоляющими глазами смотрела на него.

— Оставь ее! — пронзительным голосом крикнула Лолиана, но подняться, даже сдвинуться с места не смогла.

Ричард испустил дикий вопль.

— Я предупреждал тебя! — закричал он. — Я говорил — только ты можешь все решить, а ты не послушалась меня! Теперь пеняй на себя!

Но он, вместо того, чтобы, как ожидала Лолиана, направиться к ней и ударить ее, схватил ее подругу и за руки поволок ее к какой-то двери.

— Нет! Нет! — кричала Лолиана. — Оставь ее! Что ты делаешь?

Лолиана хотела бежать за ним, но не могла: у нее не было сил. Ричард распахнул дверь и втолкнул туда Эмми. Там ее тут же схватили двое мужчин. Затем Брум подошел к Лолиане, поднял ее и привел в ту же комнату. Она задрожала от ужаса: то была комната пыток.

— Вы будете пытать меня? — безнадежно, набираясь сил, спросила она.

— Вас? Нет, что вы, разве я посмею причинить вам боль, разве я могу видеть, как вы будете мучиться? Я спрашиваю вас в последний раз…

— Нет, нет! — она залилась слезами.

— Вы упорствуете, — сказал Ричард. — В таком случае, Сэм, исполняй свой долг.

Он обращался к одному из людей, находившихся в комнате. Это был слуга в роли палача. Он подошел ленивой походкой к трепещущей Эмми, которая попробовала было отбиваться от него, но, разумеется, не смогла. Бедная девушка дрожала всем телом, стараясь не смотреть на Лолиану. Ее поставили возле огромного деревянного креста, что находился посередине комнаты, и привязали за руки. Она все еще крепилась.

Ричард внимательно следил за всем происходящим. Взгляд Эмми был прикован к одному месту. Она смотрела с ужасом, как палач в кожаном фартуке поворачивал на углях в печи раскалившиеся ножи. Вот он с удовольствием оглядел раскаленный докрасна огромный нож, повернулся и направился к ней. Бедняжка, увидев приближение своих мук, отчаянно закричала, стараясь выпутаться из веревок, стянувших ее руки.

— Мадам, — обратился палач к Лолиане, — могу я начинать? — Роль ему нравилась.

Ричард ответил за нее:

— Приступай!

Один из помощников палача подошел к Эмми и одним движением руки откинул назад ее чудесные белокурые локоны, открыв при этом шею. Затем он расстегнул первую пуговицу на воротничке и подошел к палачу.

Палач поднял самый большой из ножей, еще немного погрел его на огне и направился к жертве. Несчастная словно сквозь туман увидела, как приблизился к ней нож; на этом сила воли ее истощилась. Едва завидев перед собой красное раскаленное железо, она испустила такой вопль, который способен был тронуть любое сердце.

— Лили, Лили! — кричала она голосом, передать который не в силах никакой человеческий язык. — Нет! Нет! Пощадите!

Ричард, несмотря на все свое хладнокровие, почувствовал, что ему тяжело созерцать эту картину. Он обернулся, дабы увидеть, какое впечатление произвела эта сцена на Лолиану, что безмолвно стояла у него за спиной. Он обернулся, но тут же отшатнулся от нее. Выражение ее лица было ужасным. Она широко открытыми глазами смотрела на Эмми, не отрывая взгляда, ее лицо было мертвенно-бледным, ее губы что-то беззвучно шептали. Это было воплощение отчаяния, страха и боли.

Палач между тем высоко поднял подбородок служанки и занес руку, готовый прижать раскаленный нож к шее девушки.

Лолиана бросилась вперед, но не рассчитала своих сил. Однако это движение привело в замешательство палача: он вопросительно посмотрел на Ричарда.

— Подожди, — сказал тот, обращаясь к палачу. — Лолиана…

— Отпустите ее, — выдохнула она. — Пусть отпустят Эмми, и я сделаю все, что вы хотите от меня.

— Лолиана, это правда? — спросил он, с надеждой и вместе с тем с отчаянием глядя на нее.

— Я уже сказала вам, — отвечала она, закрывая глаза.

— Но вы как будто соглашаетесь со своим смертным приговором, — произнес Брум.

— Да, — ответила она и упала на пол, совершенно потеряв силы и лишившись чувств. Голод и душевное потрясение сломили ее.

— Ли, — простонал Брум, прижимая ее руку к своей щеке. — Отпустите девушку, — обратился он к палачу, застывшему перед ним. — Развяжите ее и проводите в прежнюю комнату. Да не туда! — крикнул он, увидев, что Эмми снова повели в подземелье.

С этими словами он взял Лолиану на руки и бережно понес ее наверх, в ее спальню.

Лолиана открыла глаза — вокруг все было залито нежноголубым светом. Где она? Какой покой, какая приятная усталость…