Бедные Ли и Эмми стояли, прижавшись друг к другу, молча оглядывая эту темницу и с ужасом ожидая своей участи.

— Чем не роскошная комната? Очаровательно! — воскликнул Ричард. — Просто дворец! Покои королевы, сказочная опочивальня Сандрильоны — великолепное название! Вы все еще продолжаете упрямиться, дорогая? — обратился он к дрожащей Лолиане. — Как вы думаете, уютно ли вам здесь будет спать? А вашей служанке? Впрочем, здесь не на что жаловаться, тут — все необходимое: можно прилечь вот на тот остов, а под голову положить вон ту жабу.

Он попробовал засмеяться, но его смех так страшно прозвучал под серыми сводами, что он сам испугался. Бедные женщины стояли неподвижно, но им суждено было еще больше испугаться. Лолиана все еще не могла поверить, что она должна находиться в этом склепе. Чьи-то грубые руки вытолкнули ее на середину пещеры, и она услышала крик Эмми. Девушку оставили у входа. Значит, здесь должна быть только Лолиана, а Эмми оставят в покое. Факел, который освещал пещеру, погас или скрылся из виду. После Лолиана услышала привычные вопросы:

— Вы сопротивляетесь? Даже сейчас? — спросил Ричард; и, если бы не кромешная тьма, она увидела бы, как в глазах Брума показались слезы.

Несчастная затрепетала всем телом. Хоть на минуту остаться здесь одной, взаперти, всеми покинутой — боже, какая это мука! Она в ужасе и отчаянии обернулась в сторону Эмми. Ричард вздрогнул и шагнул к Ли. Он и сам не мог поверить, что та, которая отказалась ему повиноваться, та красавица, что пленяла всех в кафе отеля своим пением и прелестью, та женщина, из-за которой он перенес столько душевных мук, — останется здесь. Лолиана чуть было не сказала “да”, но его движение пробудило в ней воспоминание обо всем, что сделал ей этот человек; ей вдруг представился весь ужас положения оказаться полностью в его власти. Это вызвало еще большее отвращение.

— Боже! — прошептала она, закрыв глаза.

— Подумайте, Лолиана! Клянусь, даже я испугался бы остаться здесь хоть на час.

— Я всегда знала, что вы мерзавец и жалкий трус! — воскликнула бедняжка. — А я, слабая беззащитная женщина, сильнее вас. Я отвергаю ваши лживые предложения! Я верна своему слову и тверда в своем решении! Я никогда не изменю его!

— Лили, Лили! — услышала она отчаянный вопль своей подруги и обернулась. Один из слуг Ричарда, схватив ее, потащил в какую-то другую нору — надо полагать, мало отличимую от этой.

— Что это?! — воскликнула Лолиана, порываясь вперед, но Ричард задержал ее. Она с отвращением отпрянула от него. — Велите отпустить девушку, она ни в чем не виновата.

— Я не велю этого, — отвечал он. — Она понесет такое же наказание, что и вы, даже гораздо более суровое.

— Но за что? — воскликнула Лолиана, удивленная и напуганная его словами.

— За то, что непреклонны вы, — ответил он, с надеждой всматриваясь в темноте в ее лицо.

Лолиана лихорадочно соображала, что ей делать. Она невольно стала причиной страданий своей подруги.

— Лолиана… — Ричард взял ее за руку.

Она гневно взглянула на него и хотела отойти в глубь подземелья, но не решилась — ей стало страшно.

— Я уже все сказала вам, мистер Ричард Брум, — отвечала она твердо. — Ничто не изменит моего решения.

— В таком случае, — раздраженно ответил он, — у вашей служанки будут основания жаловаться на вас. Генри! — крикнул он своему слуге. — Запри ее в смертельную комнату.

Лолиана похолодела от ужаса.

— Смертельная комната, — пробормотала она, — что это за комната?

— Это такая же… простите, почти такая же комната, что и ваша, — насмешливо проговорил Брум, стараясь этим скрыть слезы. — Только чуть-чуть пострашнее. Совсем немного.

Лолиана опустила голову. Впервые ее решение не очень прочно стояло на фундаменте, который она соорудила из своего мужества и воли. Привязанность к Эмми расширяла эту трещину.

— Лолиана, подумайте… — продолжал Ричард.

— Я уже решила и сообщила вам об этом. Никогда!

Дверь в темноте резко захлопнулась; послышался лязг засовов и скрежет ключа в огромном замке. Мрак затопил пещеру.

Лолиана вздрогнула. Она осталась одна в темноте, замурованная, погребенная заживо. Всякий, кто мог видеть ее в этот момент подавленной, испуганной, дрожащей, содрогнулся бы сам.

После первого ужаса Лолиана отдалась какому-то бессмысленному созерцанию. Видела все вокруг, не замечая, чувствовала, не чувствуя. Жила, не ощущая жизни. Прежде всего внимание ее впилось в темноту. Все было на время забыто — и ужас, и мысль о погребении заживо, и Эмми, которая, должно быть, страдала больше нее, и Ричард Брум. Она сама воплотилась в темноту. Перед ее глазами проплывали какие-то радужные пятна, солнечные струи, а когда она закрывала глаза, то видела синие и фиолетовые узоры на красном фоне, какие-то две небольшие красные точки, которые двигались куда-то в сторону, вверх, вниз в зависимости от направления взгляда, а затем опять появлялись после недолгого исчезновения.

Вскоре весь этот фантастический мир начал исчезать, уступая место мрачной действительности. Лолиана почувствовала прикосновение чего-то скользкого, мокрого. Затем что-то скользнуло по ее руке, затем еще и еще. Лолиана вскрикнула и отдернула руку. То были ящерицы. Ее мысли разом окунулись во весь ужас существования. Она почувствовала, что ей становится трудно дышать, — спертый воздух и полное истощение сил подействовали на нее. И она потеряла сознание.

Сколько времени пробыла она в этом склепе? Она не знала. Она помнила лишь произнесенные кем-то жестокие слова, чьи-то отчаянные крики, помнила, что очнулась во мраке и безмолвии, закоченевшая от холода. Вокруг нее были стены, под ней — холодная каменная плита. Она села на каменную ступеньку лестницы, ведущей вверх, — таким образом она в какой-то мере была ближе к людям — и попробовала было подумать о чем-либо другом, нежели об ее ужасном существовании в этом склепе. Все прежние чувства, мысли возникали в ее сознании то как радостный образ, то как неповторимый кошмар. Но теперь она не чувствовала, не понимала, не думала, а только иногда лишь грезила. Теперь она не знала ни бодрствования, ни сна, а только лишь дремотное состояние: словно замороженная, оцепеневшая, сидела она перед самой дверью, прислонившись головой к холодной стене. Сначала она дрожала от холода и куталась в свои легкие одежды, но постепенно привыкла к этому холоду и мраку и, закоченев окончательно, не обращала больше на это внимания.

Сначала, когда она только попала в это логово смерти, ее охватило неописуемое отчаяние, она уже готова была стучать в дверь, чтобы ее выпустили; однако вместе с телом окоченели и ее мысли, и теперь она почти ничего не понимала. Ей было как будто все равно. Она привыкла к этому подземелью. Но порой словно какой-то огонек, теплившийся в ее душе, начинал разгораться все сильней и сильней, и тогда она давала волю слезам или молилась — единственное утешение отвергнутым от мира. Заставляли ее рыдать и мучиться воспоминания об Эмми, она не могла себе представить склеп “немного хуже этого”. Однажды с ее губ чуть было не сорвались слова, которые она часто повторяла про себя: “Эмми, дорогая моя, прости меня!”. Но первый звук, прозвучавший во тьме и заставивший насторожиться всех обитателей этого подземелья, так напугал ее самое, что она сжалась в комок и долго после этого сидела, напрягшись и прислушиваясь.

Так прошло два дня.

ГЛАВА XV

СОГЛАСИЕ

Лолиана сидела в своем склепе, обхватив голову руками. Плакать она уже давно не могла, и только огромная тяжесть давила ее грудь: кроме того, она была голодна. У нее кружилась голова, и теперь она совершенно не могла ни о чем думать.

Внезапно среди этого безмолвия ей показалось: где-то там, за дверью, где должны быть люди, она слышит чьи-то шаги. Она хотела вскочить и прислушаться, но ноги подкосились, и она упала на каменный пол. В ту же минуту заскрипел тяжелый засов, и вскоре огромная чугунная дверь со скрежетом отворилась. Лолиана подняла глаза; свет фонаря, который держал вошедший, причинил ей острую боль, и она отвернулась. На лестнице перед нею стояли Ричард Брум и слуги.

Видя ее такой измученной, подавленной и несчастной, он стиснул руки и устремил на нее полный страдания и любви взор.

Она молчала; ей казалось, что здесь, среди вечного безмолвия, ее голос будет звучать как страшный удар грома, как предвестие смерти, любой звук станет предсмертным воплем.

— Лолиана!

Она вздрогнула.

Минуту продолжалась пауза. Ричард с содроганием смотрел на нее. Слуги, оставив фонарь, бесшумно исчезли куда-то.

— Лолиана, вы хотите уйти отсюда? — продолжал он.

— Уйти? — Она с изумлением посмотрела на него. — Разве вы позволите мне уйти отсюда?

— Я… Я пришел сюда за вами, — отвечал он.

— Зачем? — спросила она.

— Чтобы увести вас отсюда. Ведь вы страдаете.

— Я смогу уйти отсюда? — продолжала она, покорно глядя на него.

— Да, если…

Он запнулся, заметив, как резко она подняла голову.

— Если… что? — еле слышно спросила она.

— Если вы подумаете.

— Я уже подумала, — вздохнув, отвечала она. — Выпустите меня отсюда, сударь. — Лолиана не смогла сдержать слез. — Что я вам сделала? За что вы так мучаете меня? Если вы любите меня, неужели вам доставляет удовольствие видеть, как я мучаюсь?

“Она стала кроткая, как овечка”, — подумал Ричард и, наклонившись, провел рукой по ее волосам. Она отшатнулась.

— Хорошо, следуй за мной.

Но Лолиана не могла подняться. Тогда он взял ее за руки и повел наверх. Вскоре они оказались в мрачной, но более чистой и светлой комнате.

— А где Эмми? — внезапно вспомнив, воскликнула Лолиана.