Все ее мужество без следа пропало. На его место пришли отчаяние и боль. До этого момента она была уверена, что Ричард не посмеет войти в ее комнату ночью, и часто думала по ночам о Фреде, о своей печальной участи, а с первым лучом солнца словно “заряжалась” энергией, волей и мужеством. И сейчас, обессиленная, она боялась, что не сможет в нужную минуту дать отпор.

— Я вам внушаю ужас? — спросил он наконец, глядя, как она сжалась.

Она не ответила.

— Разве, кроме отвращения и презрения, я внушаю вам ужас? — повторил он.

Губы ее искривились, словно она хотела улыбнуться.

— Да, — сказала она. — Палач всегда издевается над осужденными. О, боже! Как счастлива я была без вас! Это вы, вы нарушили мой покой! — Рыдая, она подняла на него глаза. — За что вы сделали мне столько зла? За что? Что я вам сделала?

— Но я люблю тебя! — с трудом переводя дух, громко сказал Ричард.

— Разве это любовь? Разве так любят, издеваясь над людьми?

— Но скажи, что я должен еще делать, если ты отвергаешь меня? — ответил он даже с некоторой мольбой в голосе. — Ты отвергла меня. Ты, шансонетка, отвергла меня. О, как мне хорошо жилось до встречи с тобой!

— И мне, — добавила она чуть слышно.

— Да, я был счастлив… как человек. Я имел все, что мне необходимо, у меня была масса увлечений. Но появилась ты! О, как я проклял тот день, ту минуту, когда скуки ради решил отправиться в этот отель для развлечений! У меня ведь была невеста. Через два дня после того, как я увидел тебя, должна была состояться наша помолвка! Я не любил ее, но она должна была стать моей, потому что была богата. Но я увидел тебя, создание такой дивной красоты, что трудно было смотреть и, вместе с тем, нельзя было отвести глаз. Эти темные волосы опутали меня прочней веревок, эти блестящие глаза неуловимого цвета… они заставили замолчать во мне все хорошие чувства. Я был поражен, опьянен, очарован — и позволил себе глядеть на тебя! А потом я едва не сошел с ума: я почувствовал себя во власти твоих чар. Эта женщина из отеля, эта Сандрильона — не женщина, ангел. Или демон. Твоя красота вскружила мне голову. Я слушал, как ты пела. О, боже мой! Что мне оставалось делать? Глядеть на твое лицо, такое печальное или веселое, в зависимости от твоей песни, и слышать твой чудесный голос! Что мне было делать? Скажи! И невозможно было уйти, потому что там была ты. Да, с этой минуты я понял, что во мне сидит еще один человек, которого я доселе и не знал. А я, безумец, всегда считал, что женщина низшего сословия не может дать ничего, кроме мимолетного увлечения! Теперь ты, только ты, твоя тень встала между мной и моей гордостью! Я не мог избавиться от этого призрака сам, как не мог бросить посещение отеля. Не видеть твоих глаз, не слышать твоей песни, не видеть, как бегают по клавишам твои пальчики, освобождающие звуки, не видеть твою улыбку — выше моих сил, а видеть и чувствовать, что ты совсем рядом, но не всегда, — это была пытка. Я не выдержал, я все рассказал тебе, но ты не поняла меня и посмеялась над моими чувствами. О, горе! С этого момента я перестал принадлежать себе! Да и невозможно было удержаться на этом склоне, ты была слишком прелестна. Я видел тебя каждый вечер, я слышал, как ты пела, я уходил из отеля вместе с тобой и, следуя за тобой, провожал тебя до дома, а потом долго не мог оторвать взгляда от твоих окон. И каждый вечер я возвращался к себе домой, еще сильнее завороженный, еще более отчаявшийся, еще сильнее околдованный и совсем обезумевший.

Я прекрасно сознавал, кто ты — да, простая певица в отеле, — но разве можно было избавиться от той любви, которую ты вселила в меня? Да и какое значение имеет теперь для меня твое звание, твое положение? Мне пришла мысль похитить тебя. Страшно, страшно, не смотри такими глазами на меня, но ведь я уже не знал, что можно придумать, чтобы ты была всегда рядом. Однажды ночью я сделал это, потому что еще день — и я бы умер от того огня, который ты зажгла во мне. Ты здесь, ты рядом со мной, но ты по-прежнему холодна… да что там! Ты теперь ненавидишь меня, я тебе отвратителен, ты презираешь меня! Но, боже, за что я должен мучиться так? Пойми, я не вытерпел этих мук и решил, что слишком долго удерживал себя, пришла очередь и тебе испробовать ту боль, какую терплю я. Увы! Но что мне оставалось делать? Твой муж… О, как я завидовал ему!

Он замолчал на минуту, словно подбирая слова и переводя дух. Лолиана смотрела на него испуганными и умоляющими глазами. Этот человек был страшен в своей любви; и, кроме того, она начинала чувствовать к нему некоторую жалость, потому что теперь не сомневалась в его искренности.

— Мой Альфред! — прошептала она.

— Ты страдаешь, не правда ли? — воскликнул он, с силой сжав ее руку. — Ты страдаешь! А я? Подумай обо мне! Подумай хоть один-единственный раз! Знаешь ли ты, что я выстрадал? О, Лолиана, сжалься надо мной! Ты мнишь себя несчастной! Увы! Ты не знаешь еще, что такое несчастье, мое несчастье! Любить женщину и быть ей ненавистным! Любить ее со всем неистовством, сожалеть, что ты не король, не бог, чтобы повергнуть ее к своим ногам, день и ночь думать о ней, мечтать — и видеть, что она влюблена в кучера! И не иметь для себя ничего взамен, кроме денег и богатства, на которые она и не смотрит! О, небо! Любить женщину, терзаясь дни и ночи напролет; знать, что она здесь, рядом, но неприступна, как скала! Лолиана, сжалься! Дай мне минуту передохнуть! Сжалься надо мной! Сжалься!

Тогда она отвернулась к стене и закрыла глаза.

Брум упал перед ней на колени.

— Умоляю тебя! — закричал он. — Если у тебя есть сердце, не отталкивай меня! О, я люблю тебя! Сжалься! Скажи, ведь ты не сможешь жить спокойно, если отвергнешь мою любовь! О, если бы ты только пожелала, — как мы были бы счастливы! Сжалься! Неужели ты не видишь, как сильно я люблю тебя?! Поверь, я сделаю все, чтобы ты полюбила меня после того как скажешь “да”! Пощади меня! Вспомни, ведь ты моя пленница, ты должна повиноваться мне! — уже без надежды в голосе сказал он.

— Повиноваться вам? — засмеялась она. — Что ж, приказывайте! Что угодно вашему сиятельству?

— Приказывать нечего, можно ли приказывать таким глазам? Они должны приказывать!

Лолиана посмотрела ему прямо в глаза. Внезапно сорвавшись с места, он подошел к ней.

— Не разыгрывай недотрогу! Не дурачься, ну, посмотри же на меня не так. Подумай! Ведь другие за счастье посчитали бы… — С этими словами он взял ее за подбородок, но она отскочила от него, словно ее ужалила змея.

— Не прикасайтесь ко мне! Идите к другим, осчастливьте их, если вы сумели внушить им восхищение! А меня оставьте в покое!

— О, как ты очаровательна! — воскликнул Ричард, с восхищением глядя на нее. — Как тебе идет этот гнев!

— Сударь! — сухо сказала Лолиана. — Что вам угодно в моей комнате в это время?

— Ну, пойдем в мою, — ответил он, — я не так грубо принимаю гостей, я гораздо добрее тебя. Идем!

Лолиана взглянула на него. В эту минуту он показался ей отвратительным.

— Сударь, дайте вашу руку, — сказала она. — Идите сюда.

С безумной радостью он вскочил и, ничего не подозревая, подал ей руку. Она подвела его к зеркалу, висевшему у окна, поднесла к нему свечу и показала ему его лицо:

— Неужели вы думаете, что я пойду к этому чудовищу, которое даже смотрит на меня, как на жертву? — И она расхохоталась.

Он еще более побледнел, теперь уже от бешенства; но сдержался. Схватив ее за руки, он хотел увести ее силой.

— Идем! — закричал он неистово. — Идем же!

Лолиана вырвалась и, отбежав, остановилась у стены.

— Ни за что!

Он стоял у двери, тяжело дыша и тупо, бессмысленно глядя на нее. Затем он окинул ее комнату таким же взглядом. Минуту он колебался, остановив свой взгляд на испуганной, дрожащей Эмми, которая, проснувшись от его диких криков, сидела, сжавшись в комок, на кровати.

Он бросился к ней и (так как она была маленькая и хрупкая) схватил ее, словно ребенка. И понес вон из комнаты.

— Стой! — донесся до него пронзительный крик. Лолиана бросилась за ним.

ГЛАВА XIII

КНИГА

Прошел еще один день. Здоровье Альфреда начало улучшаться, но ему все еще трудно было вставать.

Арнольд Граер и его жена уехали и еще не вернулись. Фред лежал на чистой постели. Он думал о Лолиане. Где она теперь? Что делает? Быть может, в этот самый момент ей требуется помощь, а он даже не знает о ее местонахождении. Незаметно для себя Фред впал в какую-то дремоту, и неизвестно, как долго бы он находился в таком состоянии, как вдруг его разбудил голос хозяина:

— Черт возьми, да ведь это книга! Ишь ты! Библия! Наверное, хозяин забыл. Знаешь, Кэтти, надо бы вернуть ему, вдруг она ему нужна?

— Где ты взял ее? — послышался голос его жены.

— Да вот в этом шкафу нашел, — машинально листая книгу, ответил Арнольд. — Ах, постой! — воскликнул он внезапно. — Тут на первой странице что-то написано. Какие-то каракули.

Послышались шаги — Кэтти подошла к мужу.

— Какие каракули? — воскликнула она. — Это же обыкновенные буквы. Что же тут написано?

Муж расхохотался.

— Что написано? Хочешь, скажу? Здесь написано, что я — так же, как и ты, — не умею читать! Вот что тут написано.

— Ой! Так на что же тогда нужна эта книга? Выброси ее.

— Нет, — ответил явно заинтригованный хозяин. — Это интересно. Отнесу-ка я ее к пастору, он прочитает.

— И правда! — отозвалась хозяйка, наливая молоко Альфреду.

— Может, я прочитаю? — слабым голосом спросил Альфред.

— А вы, милейший, и читать умеете? — спросила Кэтти.

— Да.

— Вот молодец-то! И в самом деле сударь, хотя руки как у конюха.