События заставляли его торопиться. Молодой человек не мог больше колебаться, его решение было принято именно так, как мы уже говорили; он решил ее похитить после неудачной попытки уговорить. Только в этом он видел собственное спасение, ибо был уверен: если не достигнет того, о чем мечтал с первой минуты, жизнь для него кончится. Он был прав, когда убеждал Лолиану, что только она может сделать его либо счастливейшим человеком, либо ужасным грешником. Читатель еще успеет в том убедиться.

Мысль о похищении много раз приходила ему в голову, и всякий раз он отгонял ее прочь. Он невольно испытывал глубокое уважение к этой прекрасной и застенчивой женщине, от которой навеки был отделен непроходимой пропастью. Однако наступил тот страшный час, когда чувство (а может, и желание), которого он никак не мог в себе побороть, впилось в его сердце так тяжко, что убило в нем все хорошие чувства. Восхитительный мираж, вечно стоявший перед его глазами и манивший своей свежестью и красотой, довел его до такого помрачения ума, что, побежденный в последней битве с самим собой, он заставил свою совесть замолчать.

Тогда-то Ричард и его помощники, как стая хищников, накинулись на несчастную жертву. Схватив Лолиану, Брум велел отвезти ее в старый замок, находящийся где-то далеко от Лондона, чтобы как можно лучше замести следы и ввести мужа Лолианы в заблуждение. План удался не полностью, и преждевременный приезд Альфреда не позволил скрыть преступление с достаточной надежностью.

Этот замок был оставлен Ричарду отцом — там он родился, там он рос до десяти лет (затем его отдали в школу и университет). Отец и мать прожили там еще шесть лет, затем мать скончалась, а спустя еще два года отец был убит какими-то разбойниками. Таким образом, замок со дня смерти мистера Брума-старшего не посещался восемь лет.

От замка веяло стариной, он отличался и прочностью, и спокойствием; потолки во всех залах и покоях были высокие, на каждой стене висело не меньше дюжины портретов в старых тусклых рамах. Это был один из старинных прочных замков, которые строили “на всю жизнь”.

Над деревьями сада поднимались две высокие узкие башни. Ворота, ведущие в этот сад, были чугунные, украшенные узором, с двумя обветшалыми колоннами, которые увенчивались каменными львами — гербом Брумов. За воротами шли два ряда высоких старых деревьев; их ветви смыкались сплошным сумрачным сводом высоко над головой. В конце этой темной аллеи угадывались мрачные очертания дома. Весь фасад замка и терраса были сплошь увиты плющом, оставлявшим открытыми только окна да головы львов, выделявшиеся на стенах замка. Над крутой остроконечной крышей с высокими трубами вставал столб дыма: в доме кто-то жил, там топились печи и камины.

Верх старинного холла был обведен галереей с перилами, на которую вела широкая лестница. Оттуда вдоль всего здания тянулись два длинных коридора, куда выходили двери всех спален.

В одной из таких комнат слышался разговор. Было около десяти утра.

Неожиданно тишину дома прорезал звук шагов. По походке можно было догадаться: это молодой мужчина. Он прошел через весь коридор, что на верхнем этаже, и теперь приближался к самой последней двери. Воткнув ключ в замочную скважину и два раза повернув его, он открыл дверь. Отодвинув входную занавеску, человек на мгновение замер… Или это из почтительности, или, может, зрелище, внезапно представшее его взору, заставило его остановиться, — мы не можем определить…

Комната была просторна и обставлена с роскошью, отвечавшей требованиям самого изысканного вкуса. С первого взгляда можно было понять, что эта прелестная обитель служила убежищем молодой девушки.

Пол покрывал персидский ковер; повсюду в беспорядке были расставлены дорогие кресла; на каждой стене, возле каждого места, где человек мог отдохнуть, были расставлены или развешаны подсвечники, и в каждом из них возвышались одна или несколько свечей. У окна с розовой шторкой стояла хорошенькая женщина; молодая девушка — по-видимому, служанка — мелодичным голосом напевала грустную песню о любви и разлуке, а ее госпожа, словно учитель, слушала, кивая головой, вполне удовлетворенная данными своей ученицы. Эта молодая женщина в простеньком, но красивом голубом платьице была Лолиана Темпль. Девушку вы тоже узнали.

При неожиданном появлении мужчины певица мгновенно умолкла и повернулась, глядя на него с выражением обиженного ребенка. А Лолиана даже не повернула головы.

— Неужели я так несчастен, сударыня, — почтительно сказал молодой человек, — что мое присутствие мешает вашим невинным развлечениям?

Едва обернувшись к нему, Лолиана пренебрежительно посмотрела на него и ответила:

— Не все ли равно, мистер Ричард Брум, здесь вы или нет?

— Вы жестоки со мной, Сандрильона.

— Нет, я с вами еще слишком ласкова, — насмешливо ответила молодая женщина. — Однако вы, я вам сознаюсь, внушаете мне отвращение, и я не стану скрывать этого. Я, возможно, и злоупотребляю своей слабостью, но что прикажете делать? Иначе к вам, по-моему, относиться нельзя…

— Но послушайте, Санд…

— Разве я говорю неправду?

Он молчал, стараясь скрыть досаду, и ничего не мог ей ответить. Его глаза были опущены к полу, словно он пришел к ней с повинной.

— Долго вы собираетесь здесь стоять? — спросила Лолиана.

— Это зависит только от вас.

— О, в таком случае вы свободны!

— Простите, но я… вы не поняли меня. Мне нужно поговорить с вами.

— Как, опять? — удивилась она. — Я не желаю более возвращаться к этому вопросу. Я вам говорила уже двадцать раз, что мое решение непоколебимо, и ответ мой будет всегда один и тот же.

— Я надеялся, что вы подумаете о моих предложениях.

— Вы зря надеялись. Я все обдумала еще в тот момент, когда попала к вам в руки. Благо у меня было достаточно времени — целую неделю мы с вами ехали в это змеиное логово. — И, заметив, что он более сурово поглядел на нее, она с жестом досады добавила: — Не перебивайте меня! Я знаю, что сила на вашей стороне. Вы можете, пользуясь вашим положением, держать меня в плену, но никогда — запомните это, — никогда — вы не заставите меня совершить что-то против моей воли.

— Значит, вас ничто не может умилостивить?

— Я уже говорила вам об этом. Я твердо верю, что бог, по своей справедливости и доброте, поможет мне.

С этими словами она снова отвернулась к окну, уселась на подоконник и словно совсем позабыла о его присутствии. Девушка последовала ее примеру.

Несколько минут Ричард оставался недвижим. По всей вероятности, он ожидал, что Лолиана заговорит с ним снова.

Но она, не изменяя принятой ею линии поведения, сделала вид, что не замечает присутствия своего похитителя, и попросила девушку продолжить пение.

Ричарду пришлось сдержать досаду. Он сделал несколько шагов вперед, чтобы обратить на себя внимание Лолианы, но и это не подействовало.

— Простите, Сандрильона… — Он старался, чтобы его голос звучал уверенно. — Я уже несколько минут стою здесь перед вами и жду, чтобы вы удостоили меня своим вниманием.

— А! — Лолиана со скучающим видом обернулась к нему. — Это опять вы, сударь?

— Да, Сандрильона, это опять я, — подчеркивая слова, ответил Брум.

Лолиану рассмешила эта комедия и свои же собственные слова. Ей удалось скрыть улыбку, в которой Ричард прочел бы насмешку и радость от возможности посмеяться над ним. Она чуть пожала плечами, продолжая разыгрывать сцену, отвернулась от него и стала опять глядеть в окно.

Прошли две или три минуты.

— Простите, что я настаиваю, Лолиана, — сказал Ричард. — Но…

— Как? — раздраженно и вместе с тем насмешливо молвила она. — Это все еще вы, сударь?

Лицо молодого человека сделалось свинцово-серым от оскорбления. Он долго крепился и старался сдержать себя. Он нахмурил брови, выпрямился и, скрестив руки на груди, сказал:

— Остерегайтесь, Лолиана!

— Чего? — равнодушно глядя на него, спросила женщина. — Ах, вы еще осмеливаетесь мне угрожать?! Вот как?! Признаюсь, мне еще не приходилось встречаться с такой дерзостью! Клянусь богом, это слишком смело! Хотя… вы можете сделать все, что угодно, в этом я уже не сомневаюсь. Может, вы хотите убить меня? Ведь я слабая беззащитная женщина, и только. Ну что ж, делайте и эту последнюю низость, пожалуйста!

— Лолиана, все, что вы здесь говорили…

— Все, что я здесь говорила, сударь, — правда! Молчите! — почти приказала она. — В конце концов, мы должны объясниться раз и навсегда, чтобы вы больше не досаждали мне своими посещениями! Вы думали, что, заманив меня в эту западню, теперь сможете распоряжаться мной и моей судьбой по своему усмотрению? Ошибаетесь, сударь! Это вовсе не так! Неужели вы думаете, что мой муж оставит меня? Как только он узнает о моем похищении, он сделает все, чтобы освободить меня отсюда! Это вы должны дрожать, потому что возмездие близко, и оно будет ужасно!

— Возможно! — отвечал Брум с исказившимся от гнева лицом, — но только к этому возмездию не будет причастен ваш муж! Потому что слишком трудно узнать, где именно вы находитесь. Только чудом он может разыскать вас здесь, да и то — он ведь один, сударыня, а нас много.

— Вас?! Вас — это таких, как вы? Вы чудовище! О, я знаю, вы способны убить человека просто так, ради прихоти…

— Но я вовсе не говорил, что убью его, — отвечал Брум. — Но я найду способ избавиться от вашего мужа или заставить его забыть вас.

Лолиана секунду смотрела на него, словно вникая в смысл слов, а затем рассмеялась прямо в его лицо:

— Вот как? Вот как? Вы заставите его забыть меня? Каким… каким же образом? Каким же образом вы заставите забыть человека, который любит?! Поверьте, я еще никогда не видела такой самоуверенности! Но даже если так случится, чего, конечно, не может быть; если вдруг каким-то чудом, вы говорите, это произойдет, — то что же станет удерживать, позвольте вас спросить, меня в этой жизни? Неужели вы?