Маргарита Кармин - Царица снов

Вечером следующего дня Эмми, усталая, вернулась с работы и принесла Лолиане письмо.

— Я встретила почтальона, — сказала она.

Лолиана развернула конверт и узнала почерк мужа. Альфред сообщал, что хозяин задерживается в Форже еще на месяц.

— Эмми, за что же бог прогневался на нас? — Лолиана залилась слезами.

— Не плачьте, Лили, это все преходяще. Вот увидите, мы еще возьмем свое.

— Да, ты права. Надо крепиться.

И обе, обнявшись, умолкли.

На улице было темно, во всех домах погасли огни, лишь только были освещены множеством свечей наиболее богатые лавки и гостиницы.

В отеле “Сандрильона” (одном из новых и самых лучших, успевшем приобрести за короткий срок огромную популярность) горели огни. Многочисленные посетители, жаждущие на склоне дня веселых развлечений, один за другим подъезжали к освещенному “по итальянскому обычаю” разноцветными фонариками входу.

Большинство были богатые люди, как правило, дворяне, но иногда можно было встретить и разбогатевшего мещанина, который при людях желал показать свое богатство.

В великолепном просторном зале только что открытого гостиничного кафе, освещенном множеством свечей, было много народу. Однако все это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. Богатство и великолепие нарядов, обилие драгоценностей на платьях говорило о том, что у них есть средства на дорогие развлечения, а радостное и уверенное выражение на лицах свидетельствовало, что они ждут от предстоящего увеселения чего-то более необычного, чем кофе или даже шампанское.

Вдруг дверь отворилась, в залу важно вошел молодой человек в изящном костюме, с печатью безразличия на лице. Он мимолетным взглядом оглядел всех присутствующих, словно бывал в этом отеле уже не первый раз, и с видом пресыщения подобными увеселениями остановился у окна, задернутого багряной шелковой шторой. Его безразличный взгляд скользил с одной фигуры на другую, не задерживаясь долго ни на ком. Вот группа французов, любителей подобных праздников; а вот с этой девицей он, кажется, встречался на одном из балов, однако все ж не припомнит ее имени. Ну, да ладно, пустяки. А эта толстая дама, что так сладко смотрит на него, сидя как раз напротив, рядом с немолодым человеком, столь внимательно наблюдающим за какой-то женщиной? Интересно, кто привлек его внимание настолько, что он даже дыхание едва переводит? Ричард Брум (так звали молодого человека, расположившегося у окна) проследил, куда направлен восхищенный взгляд мужчины. Очаровательная молодая женщина, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Она была в восхитительном белоснежном платье с длинными пышными рукавами; ее темные волосы были заколоты на голове большим золотистым гребнем, лишь только две небольшие вьющиеся прядки спускались на ее обнаженные плечи. Она была смугла, но эта смуглость придавала ей особую прелесть, ее радостный внимательный взгляд переходил с одного лица на другое, на ее губах играла легкая, едва заметная улыбка. Она одинаково мило улыбалась всем окружающим ее мужчинам, однако — не обращая особого внимания на кого-либо. Она просто весело разговаривала со всеми, не выделяя никого, но никого и не обделяя своей улыбкой и пленительным взглядом.

Ричард так же мимолетно взглянул на нее, но уже не мог отвести глаз.

— Божественно! Восхитительно! — пробормотал он.

“Кто эта женщина? — думал Брум, не сводя с нее взгляда. — Одета она небогато; я бы сказал, даже очень небогато. Однако…”

Женщина что-то сказала молодым людям, окружавшим ее; Ричард расслышал лишь окончание фразы: “чтобы одеться”. Она еще раз улыбнулась им и скрылась за дверью.

Между тем в зале раздался шум отодвигаемых стульев; женщины важно усаживались на предложенные кавалерами места. Брум отыскал глазами свободное место в углу — единственный свободный столик во всей зале — и поспешно уселся, заказав себе шампанское и горячее.

Вскоре дверь отворилась, и в залу снова вошла незнакомка, о которой думал Брум. Все взгляды устремились на нее. Послышался восторженный шепот. Женщина, словно подавляя невольный испуг при виде такого множества глаз, устремленных на нее, улыбнулась, оглядев публику, и кивнула головой мужчине, сидящему за роялем. Тот взял минорный аккорд.

Незнакомка запела чудесную грустную песню о разлуке с любимым человеком, о любви — печальной и глубокой, о грусти.

“Восхитительно, чудесно!” — слышалось со всех сторон.

После первой песни большинство мужчин (в том числе и те, что были с дамами) встали и окружили певицу, выражая ей свой восторг.

— Как она хороша! — пробормотал Брум, внимательно глядя на нее. — Это не женщина, это ангел.

Она исполнила еще две песни, кокетливо прогуливаясь между рядами роскошно сервированных столов, то вынимая из вазона цветок, целуя его лепестки и затем возвращая какому-нибудь восторженному мужчине, то подмигивая какому-нибудь заглядевшемуся на нее юноше, то улыбаясь дамам. Подошла она и к столику Брума, улыбаясь и повторяя припев песенки:

налила ему бокал шампанского. Подала, взглядом требуя, чтобы он выпил.

Затем она сама села за рояль и сыграла несколько пьес — от веселых заурядных мотивчиков до небольших произведений больших композиторов. Звучали тосты за здоровье “прекрасной Сандрильоны — жемчужины отеля ее имени”, “прекрасной Лолианы”, “царицы снов”. Так называли ее поклонники. Прочее общество делало вид, что просто-напросто проводит время под музыку. Ричард Брум незаметно подошел к роялю и встал позади Лолианы. Она не заметила его.

Распахнулись двери в соседний зал — там желающие могли танцевать, и большинство воспользовалось этой возможностью. Несколько человек, один за другим, подошли к Сандрильоне, приглашая ее; но она, улыбаясь, неизменно отвечала им, что ей пока не хочется. Ричард все еще не отходил от рояля.

Лолиана глянула в сторону — на белокурую девушку, по виду — гостиничную горничную. Та подошла к ней. Лолиана спросила:

— Эмми, что ты скажешь?

— Вы просто очаровательны! — воскликнула та. (Ричард удивился: неотразимая певица так дружески говорит с обыкновенной служанкой из отеля?..) — От вас все без ума!

— Перестань, — смущенно улыбнулась Лолиана. — Они видали и не таких…

Служанка тоже улыбнулась. Спросила:

— Когда вы уходите?

— Неужели ты думаешь, что я поеду домой одна? — в свою очередь спросила Сандрильона. — Конечно, я подожду тебя.

— Но у меня так много работы! Я смогу уйти, когда уйдут все посетители, да и то — лишь когда уберу со столов…

— Я дождусь. Я ведь не могу оставить тебя одну.

Ричард Брум опять подошел к Лолиане. Она удивленно посмотрела на него, но, очевидно, вспомнив, что ей нужно улыбаться, сделала то, что от нее требовалось, — одарила его улыбкой.

— Позвольте вас пригласить, прекрасная Золушка-Сандрильона, — сказал он и обнял ее за талию, даже не дожидаясь ответа.

— Но я не Сандрильона, — ответила она.

— Отчего же все так называют вас?

— Оттого, что таково название отеля и кафе.

— А вы — воплощение красоты и прелести… этого кафе, — молвил Брум, любовно глядя на нее. — Скажите, уж не хозяйка ли вы?

— Отнюдь нет! Я только певица. Однако ваши слова свидетельствуют о том, что вы здесь впервые.

— Вы угадали. Но если бы я знал, что здесь поете вы, я бывал бы здесь каждый вечер.

… На следующий день, когда Лолиана пела в кафе, она заметила: Ричард снова в зале и внимательно смотрит на нее.

— Да здравствует прекрасная Сандрильона! — воскликнул он, когда она кончила свою первую песню, и все подхватили это приветствие.

Лолиана, которую более чем тесно обступили незнакомые молодые люди, спокойно улыбалась.

Вечером, когда она вошла в уборную, чтобы переодеться и приготовиться ехать домой, она услышала какой-то шум за спиной и обернулась. Там стоял Ричард Брум с корзиной цветов.

Ее удивленные глаза устремились на него, и она уже хотела было задать привычный ей вопрос — “Что вам угодно?” — как вдруг он подошел к ней, взял за руку и нежным голосом сказал:

— Лолиана, позвольте мне поговорить с вами.

— Я слушаю вас, сударь, — отозвалась она.

— Я хочу сказать вам… Я хочу сказать вам, что… — Он сжал ее руки и приблизил свое лицо к ее лицу. — Я люблю вас, безумно люблю вас, прекрасная Сандрильона. Я не могу без вас жить.

— Вы слишком много выпили, сударь, — снисходительно улыбаясь, отвечала она, — поэтому вам в голову приходят такие глупости. Вам лучше бы поехать сейчас домой, а завтра, если вы очень желаете, мы поговорим с вами.

— Но это правда, послушайте же! Послушайте! Я вас люблю, я хочу, чтобы вы…

— Отпустите меня, — требовательно сказала она, отстраняясь от него. — Отпустите же!

— Лолиана! — прошептал он, не выпуская ее рук. — Лолиана! Вы ведь не знаете, наверное: я очень богат, у меня блестящее положение в обществе, к тому же — я люблю вас… Вы не верите?

— У меня нет оснований не верить вам, сэр, — отвечала она. — Все это, может быть, и правда, я даже могу согласиться с вами, если вам угодно, но какое это имеет отношение ко мне?

— К вам? Потому что вы — мой ангел и мой демон! Потому что без вас я не могу жить, потому что я люблю вас больше жизни, потому что все это, в конце концов, я бросаю к вашим ногам с покорной просьбою быть милостивой!

— Благодарю вас, сударь, за столь высокую честь, оказанную мне, — с плохо скрытой иронией отвечала Лолиана. Человеку, не одержимому тем неистовым чувством, что царило в душе Ричарда Брума, легко можно было бы заметить, что она не приняла всерьез пылких признаний этого очередного влюбленного поклонника. — Но меня вполне устраивает мой скромный жребий.