— Но если вы действительно любите меня и не сомневаетесь в том, что я люблю вас, почему бы нам… не проявить весь пламень любви на деле? — спросил Гарви.

— Однако ведь я говорила вам, что я не должна наряду с любовью забывать о долге. Если я уступлю вам, не прогневается ли на меня всевышний?

— О, вы боитесь небес? Не тревожьтесь! Бог видит вас, видит ваши муки, видит, как вы страдаете, оставаясь замужем за человеком, которого не любите; видит, как трудно вам, как он тиранит вас. Бог поймет вас!

— Но ведь это смертный грех! — в испуге ответила Ли, отстраняя от себя Бартли.

— Я буду молиться, и господь услышит мои молитвы, он простит вас. К тому же, для любовных грехов есть оправдание в благих намерениях. Не бойтесь ничего, доверьтесь мне всецело! За все последствия в ответе буду лишь я. В самом деле, упорство в подобном случае безрассудно. Подумайте сами: ну кто раскроет наш секрет? В этом поступке нет вреда. Поверьте, вовсе не грешно грешить, когда грех окутан тайной.

— Ах, я боюсь, что для меня иного и нет, кроме как позволить вам все и идти до конца. Пожалуй, только этой ценой я смогу сломить ваше… обидное недоверие ко мне. Конечно, мне трудно сделать этот шаг, но, видно, иначе мне вас никак не убедить. Вы так мало верите словам! Вам необходимы явственные доказательства, но уже не слова. Что ж, если мне необходимо уступить, то я должна поддаться вашим уговорам. И если этим будет свершен страшный грех, то пускай кается тот, кто всему этому виною. Сама я, видит бог, тут вовсе ни при чем.

— О да, не бойтесь!

— Но окажите мне сперва одну услугу!

— Тысячу, если хотите! Я готов выполнить ради вас все!

— Ах, пустите, мне жарко. Вот так. — И Лолиана, наконец, освободилась от тесных объятий и поцелуев Гарви. — Почему вы не пьете? Выпейте этот бокал за меня.

— О да! Ваше здоровье, милая! — И он опустошил бокал. — Да, но почему же вы сами не пьете?

— Бог свидетель, я не пью вина. Если вы настаиваете, я, конечно, сделаю это для вас, но за последствия уже не ручаюсь. — С этими словами она наполнила бокал и подала его Гарви с самым нежным взглядом.

— О, ты как всегда права, Ли! Пью за прекрасную Лолиану! — Он быстро проглотил вино и швырнул бокал на пол.

— Ах, что вы наделали, Бартли! Ведь он так дорого стоил. Это был подарок! — вздохнула Лолиана.

— Я плачу, моя дорогая. — И он швырнул на стол деньги.

— Он, правда, стоил чуть-чуть дороже, — как бы между прочим, сказала Лолиана, игриво обвивая шею полицейского руками.

— Я плачу, моя милая! — ответил Гарви, и на стол упали еще несколько монет.

Бартли протянул руки, чтобы обнять Лолиану, но хозяйка ловко ускользнула от него и отбежала в сторону. Полицейский встал, покачиваясь, и сделал шаг к ней. Но ноги его подкосились, и он рухнул на пол. Лили не двигалась с места. Через несколько секунд послышался ужасный храп — снотворное оказало свое действие.

— Отлично, — улыбнулась Лолиана, облегченно вздохнув, и подошла к спящему. — Эмми!

Вскоре в комнату вбежала служанка.

— Вот видишь, Эмми, — засмеялась хозяйка. — Мы знаем свое дело. Он немного поспит и многое забудет.

— Но у вас такой вид…

— Какой? — Лолиана оглядела себя.

— Как будто вы вырвались из лап тигра.

— Боже мой, так оно и есть! — засмеялась Ли.

Ее платье было измято, ворот был расстегнут до такой степени, что плечи остались оголены полностью, волосы растрепались, а глаза горели лихорадочно.

— Да, он хорошо постарался, — заметила Ли. — Ну, ладно, я приведу себя в порядок чуть погодя. А сейчас давай-ка перетащим его.

Вдвоем они за ноги, как покойника, сволокли полицейского в подвал, заперли дверь на замок и ушли спать.

ГЛАВА V

УРОК

Как Бартли ни старался припомнить хотя бы частицу вчерашнего вечера, он ничего не мог понять. Где он? Что за странное помещение, заполненное какими-то дровами, старыми тряпками и пылью, не говоря о тараканах? Почему так темно? И как он мог здесь оказаться — он, начальник, полицейский капитан?

— Что бы это могло значить? Каким образом я сменил место жительства? — Он тряхнул головой, Там, внутри, что-то ужасно гудело. — Помер, что ли? А может, пьян? — Найдя на полу осколок зеркала, Гарви посмотрелся в него. — Боже мой! А это что за рожа? Какой-то… Санта-Клаус! О, проклятье!

Действительно, из осколка на него смотрела опухшая красная рожа. Глаза заплыли, остались только маленькие узенькие щелочки, и это придало лицу отвратительное хитрое выражение. Всклокоченные волосы, белые от пыли, торчали в разные стороны.

— Тьфу! — пробормотал полицейский капитан. И пнул ногой осколок: вспомнил вдруг старую народную примету — не гляди в разбитое зеркало, наживешь себе несчастье. — Какого дьявола я сижу в этом погребе?

Он подошел, шатаясь, к двери и попытался ее открыть. Она не повиновалась блюстителю закона. Он ухватился за ручку и принялся трясти дверь. Эта попытка увенчалась не большим успехом. Окончательно заинтригованный, Бартли прильнул к замочной скважине; он успел заметить, как синее платье служанки взметнулось в стороне; затем послышались торопливо удаляющиеся шаги. Тут только полицейский припомнил весь вчерашний вечер, вспомнил чересчур щедрую на ласки хозяйку, крепкое вино, ее слова… Но он так же ясно вспомнил: в прошлый вечер он так и не получил желаемого. Что же тогда случилось? Как он очутился здесь?

Гарви сел на связку дров и тупым, бессмысленным взглядом обвел чертог, в котором пребывал. Только сейчас он заметил маленькое оконце, затворявшееся снаружи. Но вовсе не окно привлекло его внимание, а хорошенькое личико за решетчатыми ставнями. То была Лолиана. Он кинулся к ней и заорал:

— Эй, хозяйка! Почему я в подвале?!

— Тише, тише! — испуганно зашептала Лолиана, поднося палец к губам. — Умоляю вас, тише! Вчера пришел брат моего мужа, этот противный Чарльз, и заявил, что собирается пробыть здесь не меньше суток. Он приехал по каким-то делам в Лондон, а завтра уедет обратно в Йоркшир. Поэтому мне пришлось вас спрятать; завтра, когда он уберется, я вас выпущу. Милый мой, умоляю, прости меня, это не моя вина! Как только он уедет, я открою дверь, и тогда… тогда… Обещаю! — Ли послала ему воздушный поцелуй и скрылась быстрее, чем он успел сказать хоть слово.

— Брат, — пробурчал Гарви, усаживаясь на место. — Гм, впервые слышу о его брате. Будь он проклят! Черт возьми, из-за него я должен сидеть в этой конуре! Хоть бы курицу, что ли, приволокла, — вздохнул он, вспоминая свой обычный легкий завтрак, состоявший из холодной курицы и омлета, не говоря о пиве.

… Больше в тот день к нему никто не заглядывал. Это привело пленника уже не в удивление — в неистовую ярость. Он метался по тесному пространству, как тигр, — к тому же, тигр трезвый и голодный. Если бы у него хватило ума подойти к двери и прислушаться, он услышал бы там тихое мерное дыхание и, возможно, сквозь щель уловил бы внимательный взгляд, следивший за ним. Но полицейский в исступлении бегал по подвалу, отшвыривал все, что попадало ему под руку, и посылал проклятия на головы всех, присутствующих в этом доме, в том числе на свою. Однако, несмотря на свой гнев, он старался буянить как можно тише, вовсе не желая быть изобличенным в грехе и тем самым подпортить себе репутацию.

В этот день ему пришлось лечь спать на голодный желудок.

На следующий день ноги едва держали его: он ослабел от голода. В полдень, услышав чьи-то легкие шаги и шорох платья и обезумев от радости, он приник к замочной скважине. Мимо проходила служанка. Увидев ее, он окликнул девушку:

— Эмми, иди сюда! — Та подошла. — Когда меня выпустят отсюда? — слабым голосом спросил Бартли.

— Когда уедет брат мистера Альфреда, — беззаботно ответила девушка.

— Так он все еще не уехал?! — закричал пленник.

— Нет, сегодня он уходил куда-то, а затем вернулся и, сказав что-то очень важное моей хозяйке, повез ее в Йоркшир. Они пробудут там дня три, потому что тяжело заболел отец моего хозяина, и ему требуется уход.

— О, дьявол! — воскликнул полицейский, с яростью тряся дверь.

— Не беснуйтесь так, господин полицейский, — отвечала Эмми, пытаясь скрыть улыбку. — Моя госпожа, когда уезжала, шепнула мне, чтобы я передала вам ее привет. Она велела также сказать вам: как только вернется, выполнит свое обещание. Так что ждите. Уж, поверьте, моя хозяйка умеет держать слово.

— Открой сейчас же дверь, гадкая девчонка, иначе я умру здесь! — заорал Гарви, побледнев от гнева.

— Вот это да! — воскликнула пораженная Эмми. — Как вы невежливы, сэр! Люди терпят годами, почему бы не потерпеть и вам?

— Я не выдержу! Целых три дня в этом подвале, это же ад! Открой дверь, я приказываю!

— Ого!

— Если ты не отворишь дверь, я посажу тебя в тюрьму, слышишь?

— Да, сэр. Но что мне делать? Ключ в кармане у моей хозяйки — она, видно, забыла отдать его мне, когда уезжала, — и как же я теперь открою дверь? Будьте сдержанны и мужественны, сударь. Мужчина не должен быть нетерпеливым. Через три дня вернется моя госпожа, кинется вам на шею, и все ваши неприятности, сэр, рассеются как дым.

— О-о! — простонал полицейский, едва держась на ногах. — Ради бога, открой дверь, я уйду из вашего дома, и больше моя нога никогда не ступит сюда! Слышишь?

— Сударь, вы удивляете меня, — отвечала Эмми. — Я не могу выпустить вас, повторяю вам. Но, слышите ли: если вы выберетесь, когда вернется хозяйка, — добавила она, наклоняясь к замочной скважине, — то мы отметим с вами это событие.

— Надоели мне ты и твоя госпожа! — закричал в ярости Гарви. — Я хочу есть!

— Что это вы так заговорили, сэр? Опьянев, вы любезничали с моей госпожой, а теперь уже и забыли об этом. Вы хотите есть? Но как я подам вам что-нибудь съестное? В эту щелочку не пролезут даже жареные орехи, которые вы принесли нам.