У КАБАКА

Ряд небольших лавок, мелочных и галантерейных, выстроившихся под открытым небом, начинался почти у самой церкви и доходил до старой харчевни. Будки лавок стояли вдоль улицы, которую ее жители называли Альтена, на пути в небольшой переулок, за которым начиналась стена усадьбы (хотя то были всего лишь городской господский дом и сад) Эбнера Уилкса, аристократа средней руки. Большинство лавок освещалось свечами, которые бросали слабый отблеск на мостовую. А так как на улице не было иного освещения и по ночам царил полный мрак, это было единственным источником света для запоздалых прохожих.

Будка напротив двери харчевни торговала батистом, шелком, пряжками, лентами, всякими не слишком изысканными украшениями. Она тут была одной из богатых, и хозяйка считалась одной из дам местного общества. Из кабачка доносился заурядный мотивчик какой-то уличной песенки, то и дело слышались визг и смех женщин, пьяные крики мужчин. Это было здесь делом привычным, и никто не обращал внимания на столь бурные эмоции. Даже полицейские, что мирно прогуливались неподалеку от харчевни. Такое повторялось каждый день, и они вовсе не считали это нарушением правил законного порядка, за которым они были поставлены следить. Лишь иногда черноволосый капитан с одутловатым лицом — некто Гарви Бартли, начальник небольшого отряда из трех полицейских, включая его самого, — бросал в сторону двери скучающие взгляды. Возможно, он и сам бы охотно присоединился к пьяным гулякам, разделил бы с ними веселье в теплой (гораздо более теплой, чем сырая улица!) обстановке, но… пост! Пост, на котором он ныне находился, не позволял ему отвлекаться.

Тихо и совсем незаметно из церкви вышла женщина. В темноте трудно было разглядеть ее: скрытая наполовину темной шляпкой с длинной вуалью, наполовину — темным плащом, она двигалась по улице неслышно, как тень. Подойдя к лавке торговки шелком, лентами, именно к той, что находилась прямо против харчевни и, кстати, была закрыта, женщина подняла вуаль, чтобы можно было лучше рассмотреть товар, освещенный свечами, на прилавках. Хозяйка ровно час назад закрыла свою будку и направилась в заведение напротив, чтобы отдохнуть после рабочего дня, так что никакой возможности купить шелковые нитки (которые, между прочим, и привлекли внимание незнакомки) не было. Внимательно рассмотрев все товары, молодая особа повернулась, прежде чем опустить вуаль, и огоньки соседних лавок осветили ее очаровательное смуглое лицо и стройную шею, которую закрывали темные, почти черные волосы, волнистыми прядками падавшие ей на плечи.

Быть может, опусти она вуаль раньше, на нее и не обратили бы внимания, но испуганный взгляд, за которым и последовал нужный жест, поймал полицейский капитан. Женщина поспешила дальше, в сторону переулка, но не успела она пройти и пяти шагов, как ее окликнули.

— Восхитительный вечер, не правда ли, прекрасная барышня? — раздался голос Гарви Бартли, полицейского, возглавлявшего кучку полисменов. — Позвольте проводить вас, если… если я смею…

— Где вы заметили прекрасную барышню? — спросила незнакомка. — Домой я дойду и одна.

Произнеся эти слова, она ускорила шаг и вскоре скрылась в темноте переулка. Гарви остался стоять на месте. Наконец к нему подошел один из его товарищей-подчиненных.

— Черт возьми, — пробормотал капитан, — эта куколка просто очаровательна! Могу поклясться, что это одна из самых милых дамочек Англии! Пока я еще не встречал лучше этой. Надо же, — усмехнулся он, — какая скромница, добродетельна, однако с колкостью! Самые манящие губки и самые пленительные глазки, какие мне когда-либо приходилось видеть! Просто ангелочек! — Затем он обернулся и обратился уже к своему другу: — Надо добыть эту девчонку непременно.

— Вот эту? Она сейчас у попа была; впрочем, как и неделю назад. Такая набожная… К тому же, достичь ее очень трудно.

— Почему?

— Ох, Гарви! Когда твоя закоренелая натура изменится? Подавай ему лилию, и немедленно! Возомнил о себе бог знает что, считает, что нет у женщин чести, которой он не мог бы отобрать! Не всегда это так, Гарви!

— Послушай, попрошу не забывать, что ты… Кто ты, Питер?

— Твой подчиненный, но что ж с того?

— А то, что эту малютку нужно доставить ко мне. Понятно?

— Но…

— И если завтрашнюю ночь я не проведу с этой очаровательной девочкой, то на следующий день тебя выпнут из полиции, как щенка. Ты, надеюсь, не забыл, как ты попал сюда? Так вот, значит, ты понял? Кстати, это касается и Джорджа. Передай ему.

— Да послушай же, ты! Это же Лолиана Темпль!

— Да? Так что с того?.. Кстати, очень приятное имя… Ну, так что с того?

— Она ведь жена того самого Альфреда Темпля, что служит кучером у Уилкса.

— Жена? — Гарви присвистнул. — Такая молоденькая! Ну, жена так жена. Мне-то что?

— Ну, тогда дай нам хоть две недели, чтобы уговорить ее. Подумай сам, ведь нужно подыскать предлог, полностью удостовериться в ее согласии.

— Двадцать четыре часа, начиная с этой минуты. Не больше.

— К чему такая спешка? Что за удовольствие — сразу добраться? Что же тут пленительного? Лучше бы увлечь ее полностью, соорудить интрижку.

— Послушай, Питер, что ты делаешь, когда хочешь есть?

— Как — что? Разумеется, иду к Люси или к Мэри в кабачок…

— Стало быть, когда у тебя появился аппетит, ты мгновенно его утоляешь?

— Ну да.

— Вот видишь. А вот когда у меня появился аппетит, я еще согласился подождать целые сутки.

— Твой аппетит приходит к тебе слишком часто, Гарви. Если уж на то пошло, то тебя в этом случае можно по праву назвать обжорой. Мне ли тебя учить? Здесь горячность излишняя, здесь нужно вести дело осторожно. От такой штучки силой ничего не добьешься, здесь нужна хитрость.

— Опять?.. Да? Ну, ладно, — неохотно согласился Гарви. — Но что-то ведь нужно предпринимать. Хоть познакомь меня с ней, что ли!

— Ну, если ты влюбился, так и быть. Завтра же сведу тебя к ней в хибарку.

— Завтра? Уже завтра я смогу…

— Ну вот! Так я и знал! В тебе нет ни капли терпения; ну, не сразу же!

— Когда ты познакомишь меня с ней? Утром? Вечером? Днем?

— Не забывай о муже! Мне еще нужно найти предлог увести его.

— Ну, хорошо, иди думай… Э-э! Не забудь достать ей подарок! Слышишь?

— Как? Уже подарок? Быстро ты осваиваешься! Ну, что ж, хорошо… А как насчет… Меня интересует материальная часть…

— Получите по пяти фунтов каждый. Ты и Джордж.

— А если без Джорджа?

— А ты сможешь?

— Помилуй, сударь! Я ведь не глупее его!

— Ну что ж, если без Джорджа, то получишь десять фунтов ты один.

— Э, нет…

— Ладно, одиннадцать…

— Этого мало. Такая красотка обещает многое.

— Дюжина, Питер.

— По рукам.

И оба полицейских вернулись к кабачку.

ГЛАВА II

ГОСТЬ

Между тем Лолиана больше не заглядывала ни в одну витрину. Пока она шла по улице Альтена, путь освещали ей огни лавчонок, но вскоре исчез неяркий огонек в окне последней будки. Девушка очутилась в темноте. На улицах не было ни души. Завернув за угол, она отыскала глазами нужный дом и, словно тень, скользнула во двор. Там ее встретил молодой человек лет двадцати.

— Что ж так поздно, Ли? — спросил он, подходя к ней. — Все в порядке?

— Ничего не случилось, — улыбнулась она. — Все отлично.

— Я это знал.

— Фред…

— Что такое? — Он вопросительно посмотрел на нее.

— Я не знаю, как сказать тебе… Я думаю, тебе не трудно будет… ведь вечером у тебя не так уж много работы… может, ты все-таки будешь встречать меня вечером?

— Разве что-то случилось?

— Нет, но может случиться, — с досадой ответила она. — Неужели нельзя поухаживать за лошадьми немного раньше, чтобы вечером можно было…

Она не договорила и испытующе посмотрела на него.

— Хорошо, Ли. Я постараюсь, — сухо ответил он и направился в комнату.

Лолиана прошла в свою спальню, села перед окном и оперлась головой на руки. Проводить каждый вечер около четверти часа у окна своей комнаты, забыв о пяльцах и иглах, вошло у нее в привычку. Она в это время думала, вспоминала, мечтала, излагала события сегодняшнего протекшего дня на бумаге в своем дневнике. Ей недавно минул двадцатый год. Она была среднего роста, ее кожа отличалась смуглостью; большие зеленоватого цвета глаза под выразительными, слегка изогнутыми бровями; лоб и нос совершенно прямые; довольно красивый, мягкий подбородок. Ее темные густые волосы спускались низко на стройные плечи. Во всем ее существе, в выражении лица, внимательном и немного стеснительном, ясном, но изменчивом взоре, в самой очаровательной улыбке, в голосе — тихом и приятном — было что-то, вызывающее блаженство. Все впечатления жизни резко ложились на ее душу. Особенно — несчастья, оставляющие неприятный след в памяти и в душе. Жизнь давалась ей нелегко.

В этот раз Лолиана дольше обыкновенного не отходила от окна. Она многое передумала о Фреде, о его словах. Она обожала его, глубоко верила в теплоту его чувств. Однако сейчас (она поняла это) между ними встала какая-то небольшая, но, вне сомнения, реальная преграда. Что-то изменилось в их отношениях, не было тех теплых слов, которые так радовали всегда ее душу, не было прежнего чувства, полного восхищения и обожания, которое давало Лолиане возможность забыть все беды и горести, что последнее время свалились на их плечи. Она вспомнила выражение его несмелых глаз, когда он только познакомился с ней, его улыбку — и сама улыбнулась и задумалась… но уже не о нем. А ведь как отличался этот робкий и покорный юноша, удивший рыбу на берегу, от того пылкого и страстного влюбленного в саду, который звал ее с собой! Будто два разных человека. Лолиана долго глядела на темное низкое небо; потом она встала, откинула с лица волосы, встала на колени перед своей постелью, уронила руки, прижалась лицом к подушке и, несмотря на все усилия не поддаться нахлынувшему горю, заплакала жгучими слезами.