Зенобия онемела от ужаса — не за себя, а за Марка, за Мавию, за Дагиан, за своих слуг. Почему ее арестовывают? Неужели они каким-то образом узнали о ее свадьбе с Марком? Тысяча вопросов пронеслась в ее оцепеневшем мозгу. Потом, к еще большему своему ужасу, она услышала, как Фабий Марцелл сказал Гаю Цицерону:

— Я не могу позволить вам ехать своей дорогой. Гай Цицерон. Вы находитесь не там, где должны быть, да еще в обществе этой женщины. Я вынужден попросить вас сопровождать нас, пока сенат не узнает о вашем присутствии здесь и не решит, что с вами делать.

Рука Гая Цицерона потянулась к палашу, но потом, по размышлении, он опустил руку. Численное превосходство противника было слишком велико. Либо это нелепая ошибка, либо заговор против Аврелиана. Если это ошибка, то вскоре его освободят. Если же это заговор, то его судьба находится в руках богов.

— Я поеду с вами, — спокойно произнес он, и Фабий Марцелл вздохнул с облегчением. Он давно знал Гая Цицерона, и он ему нравился. Он не хотел убивать хорошего офицера.

Зенобия встряхнулась.

— Куда вы забираете меня? — спросила она, выпрямившись. Ее голос звучал безразлично и властно.

— Возле сената есть маленькая тюрьма, ваше величество. Мне приказали проводить вас туда, — ответил Фабий Марцелл, испытав некоторое замешательство от тона Зенобии.

Гай Цицерон улыбнулся про себя. Царица, несомненно, держится на высоте.

— Маленькая тюрьма?

В голосе Зенобии слышалось возмущение. Фабий Марцелл вдруг понял, что она — царица. Он залился краской от смущения и пробормотал:

— Меня нельзя считать ответственным за их решения, ваше величество. Я только выполняю свои обязанности.

Он подал знак, кивнув головой, и колесницу мгновенно окружили преторианские гвардейцы. Почувствовав, что снова владеет ситуацией, Фабий Марцелл встал во главе отряда, и они двинулись в путь по направлению к Риму.

— Что вы думаете обо всем этом? — тихо спросил Гай Цицерон.

— По правде говоря, ничего, — ответила она, — но несколько дней назад ко мне приходил сенатор Тацит и очень подробно расспрашивал меня.

— О чем же? — полюбопытствовал Гай Цицерон.

— Он спрашивал, ношу ли я ребенка императора, — ответила она.

— А это действительно так?

И он пристально взглянул на нее.

— Нет, — ответила Зенобия. — Ох, император уверен в этом, но без всяких оснований. Вы ведь не глупец. Гай Цицерон! Вы не можете верить, что я люблю Аврелиана! Я — императорская пленница. Я пыталась сохранить жизнь себе и своим детям. В своей жизни я любила только двух мужчин: моего покойного мужа и Марка Александра Бритайна.

— А я думал, что вы возненавидели Марка из-за его женитьбы на Кариесе, — Гай Цицерон покачал головой. — Нет, по мне так лучше простая женщина, вроде моей Клодии.

— Вы должны пойти к Марку, как только вас освободят, Гай Цицерон! Вы должны пойти к нему и сказать, что меня арестовали. Он знает, что делать. И помните о том, что прежде всего вы должны быть преданы своей жене и семье. Гай. Я предостерегла вас!

— Не бойтесь, ваше величество! — ответил он. — Это просто недоразумение.

— Я ничего не знаю наверняка. Гай Цицерон, но если меня приказали арестовать, значит, сенат хочет удостовериться, что я не ношу ребенка — ребенка Аврелиана, его наследника. Когда они убедятся в этом, меня, несомненно, освободят. Но все же необходимо, чтобы Марк знал, где я нахожусь, Гай Цицерон. Вы обещаете рассказать ему обо мне?

— Хорошо, ваше величество, обещаю вам. Он сделал паузу и сказал:

— Интересно, убьют они меня из-за того, что я помощник императора?

— Не думаю, Гай Цицерон. Просто присягните на верность Риму и новому императору. Разыщите нашего сенатора Тацита и объясните ему, что вы всего лишь простой солдат, а не политик. Он справедливый человек, он защитит вас и вашу семью. Ваш род древний и почтенный, Цицерон.

Ее слова приободрили Гая Цицерона.

— Возможно, вы правы. Если бы я был вместе с императором, то меня, несомненно, убили бы. Но, кажется, боги распорядились иначе.

Они быстро домчались до Рима, и Зенобию провели в здание, построенное из обманчиво невинного белого мрамора. Фабий Марцелл взял ее за руку и представил тюремщику.

— Я привел пленницу, Зенобию Пальмирскую, по приказу сената. Она задержана для допроса.

Фабий Марцелл ослабил хватку, и Зенобия повернулась к Гаю Цицерону.

— Не забывайте о своем обещании, Гай Цицерон, — сказала она, прежде чем последовать за тюремщиком.

Они прошли через дверь, и тут ей в нос ударило ужасающее зловоние. Она чуть не задохнулась и закашлялась, а на глаза навернулись слезы.

— Привыкнете, — сказал тюремщик, словно о чем-то само собой разумеющемся.

— Никогда! — воскликнула она. — Но что же это такое?

— Это запах человеческих страданий, — ответил он. Следуя за тюремщиком, Зенобия огляделась вокруг и содрогнулась от отвращения. Они спускались по лестнице, и она увидела, что и ступеньки, и стены покрыты скользкой, липкой слизью. Смоляные факелы в грубых железных подставках освещали путь, мигая и дымя. Дойдя до последних ступенек, он повел ее по коридору, по обе стороны от которого виднелся ряд маленьких деревянных дверей. Вокруг не раздавалось ни звука, за исключением случайного шороха в соломе, лежавшей по обе стороны прохода. В самом конце коридора тюремщик остановился, снял с пояса кольцо с ключами и отпер дверь.

— Сюда, моя прекрасная госпожа! — сказал он, указывая в открытую дверь.

Зенобия наклонила голову и прошла в камеру. Дверь позади нее захлопнулась, и она услышала, как заскрипел замок, когда тюремщик поворачивал ключ. Окинув помещение быстрым взглядом, она убедилась, что находится в одиночестве, и с облегчением вздохнула. Теперь она могла исследовать камеру. Она заметила, что камера маленькая и, очевидно, находится ниже уровня земли, так как в ней нет окон. Ее освещал маленький смоляной факел, и за это она была благодарна. В темноте она чувствовала себя заживо погребенной в могиле. На полу лежала солома, а в нише в стене стоял потрескавшийся кувшин с теплой водой. Больше ничего. Она уселась на солому и стала ждать. Через некоторое время Зенобия задремала.

Она вздрогнула и проснулась, когда услышала звук ключа, поворачивающегося в замке. С сильно бьющимся сердцем она вскочила на ноги и увидела двух мужчин, которые вошли в камеру.

— Можете закрыть дверь, — сказал один из них тюремщику, и тот мгновенно повиновался.

Другой повернулся к Зенобии и вежливо поклонился.

— Ваше величество, я — Цельс, врач. Сенат уполномочил меня осмотреть вас, чтобы определить, беременны вы или нет.

— Понимаю, — ответила Зенобия. — Что я должна сделать, Цельс?

Доктор посмотрел на другого мужчину.

— В этом месте невозможно осматривать пациентов, сенатор.

— Тем не менее таков приказ сената, — последовал ответ.

— Разрешит ли сенат принести чистый таз с теплой водой и дополнительный светильник, сенатор? Сенатор залился краской.

— Разумеется! Позаботьтесь об этом, а я тем временем побеседую с царицей Зенобией. Но поспешите! Это место отвратительно, и я желаю покинуть его как можно скорее.

Доктор насмешливо поклонился, позвал тюремщика и вышел вместе с ним, чтобы добыть все необходимое. Второй мужчина посмотрел на Зенобию долгим взглядом и наконец произнес:

— Я — сенатор Валериан Хостилий, ваше величество. Я уполномочен сенатом наблюдать за осмотром.

— Я помню вас, сенатор. Это вы хотели скормить меня львам во время нашей последней встречи, — презрительно сказала Зенобия.

— Зря сенат не послушался меня, — сказал Хостилий. — Мы не можем допустить появления наследников у Аврелиана!

— Я не беременна, сенатор, — спокойно сказала Зенобия.

— Это вы так говорите! Однако я присутствовал в храме Непобедимого Солнца в ночь совершения обряда. В ту ночь император был словно жеребец. Он действительно стал богом! А вы — богиней! Даже я вижу это!

Хостилий облизал в возбуждении губы и продолжал:

— Все женщины, все до одной, которых он взял в ту ночь, зачали ребенка, а вы говорите, что не беременны! Я не поверю в это, пока доктор не подтвердит, что это так!

— Те женщины совокуплялись с другими мужчинами на той бесстыдной оргии, а не только с императором, — огрызнулась Зенобия. — Аврелиан не способен произвести ребенка! Его собственная жена утверждает это!

Вдруг в ее голове пронеслась жуткая мысль.

— А что случилось с теми женщинами, которых Аврелиан взял в ту ночь? — спросила она.

— Они мертвы! — ответил он. — Все мертвы! Мы не позволим, чтобы отродье Аврелиана вернулось, чтобы преследовать нас!

— О боги! Да вы все с ума сошли! — прошептала она. В этот момент вернулся доктор вместе с тюремщиком и необходимыми вещами. Пока тюремщик устанавливал в камере дополнительные светильники, доктор поставил на полку в нише таз с теплой водой и вымыл руки.

— Вам придется раздеться, ваше величество, — сказал он извиняющимся тоном и набросился на стоявшего с открытым ртом тюремщика:

— Вон! Вон, ты, паразит! Тебе здесь нечего смотреть! Тюремщик поспешно выбежал и захлопнул за собой дверь.

— А он обязательно должен присутствовать? — спросила Зенобия, взглянув на Хостилия.

— Я остаюсь по приказу сената, чтобы этот человек не солгал.

Цельс возмутился.

— Что? У меня репутация честного человека. Валериан Хостилий!

— Как бы там ни было, я остаюсь по распоряжению сената, — последовал напыщенный ответ. Цельс взглянул на Зенобию.

— Мне очень жаль, ваше величество. Я никогда прежде не осматривал пациентку при таких обстоятельствах и прошу у вас прощения.

Она сочувственно кивнула ему и сказала:

— Что я должна сделать?

— Когда разденетесь, лягте, пожалуйста, на солому вот тут. Не обращая внимания на Хостилия, Зенобия сняла одежду и положила ее на пол, на солому. Теперь она почувствовала, как холодно в камере, и непроизвольно задрожала. Взгляд врача выражал сочувствие.