— Если ты думаешь, что я выхожу замуж за него ради его богатства, значит, ты плохо меня знаешь.

Но Кениамун, скрестив на груди руки, с раздражением спросил:

— Так почему же ты тогда выходишь за него замуж? Кто может тебя принудить? Родители твои умерли, а брат не имеет такого права. Ты плачешь и кажешься в отчаянии, а между тем нарушаешь слово, данное мне. Если не любовь, то, следовательно, расчет заставляет тебя взять мужья этого человека? Отвечай, объяснись, Нейта, или возненавижу тебя и стану презирать, потому что ты из жадности соглашаешься на ненавистный для тебя брак, а из моей любви делаешь себе развлечение.

От этих обвинений слезы Нейты внезапно высохли. Глаза ее засверкали.

— Клянусь тебе, Кениамун, что только ужасная необходимость вынуждает меня выйти замуж за этого ненавистного человека. Еще сегодня утром я боролась за свою свободу. Не спрашивай меня, почему я уступила — я не могу тебе этого рассказать. Но верь мне, что ни один из приведенных тобою мотивов не имел ни малейшего влияния на мое решение.

— Нет, нет, я этим не удовлетворюсь. Человеку, которому дали слово выйти за него замуж, не говорят: «Я изменяю по важным причинам». Нет! Обыкновенно объясняются и приводят доказательства. Тот, кого ты любишь и кто тебя любит, имеет право на твое доверие. Если нужно, он сумеет молчать, но, может быть, он найдет выход там, где ты в своем горе считаешь всё потерянным.

Пораженная справедливостью этого аргумента, Нейта, может быть, призналась бы в истине, как вдруг на террасу ворвался красный и взбешенный Мэну.

Узнав о подозрении, зародившемся в уме Сатати, он бросился к Хартатефу. Тот, не стесняясь, подтвердил, что только известие о залоге мумии смогло побороть упорство невесты. Обеспокоенный и озабоченный Мэна решил тотчас же переговорить с сестрой. Но когда поднимался по лестнице, он узнал голос Кениамуна и расслышал его последние слова. Кровь бросилась ему в голову. Если эта безумица выдаст ужасную тайну, то кто может предвидеть, как ее употребит выдворенный претендент? Кениамуна очень любили в обществе, особенно благосклонны к нему были женщины за его любезность и таланты. С подобным оружием в руках он мог отомстить за свой стыд и погубить репутацию Мэны.

Охваченный беспокойством, Мэна бросился на террасу и став рядом с Нейтой, как бы для ее защиты, он крикнул вызывающим тоном:

— Зачем ты мучаешь мою сестру? Ты видел, что она предпочла другого. Что же касается мотивов такого семейного решения, то постороннему человеку нет до них никакого дела.

— Я не посторонний для Нейты, — возразил, дрожа от гнева, Кениамун. — Но так как она умалчивает о мотивах этого «семейного решения», то я спрашиваю о них у тебя. Ты должен мне ответить, ты тоже обещал мне руку твоей сестры. Помнишь, когда я просил тебя дать слово, что ты не будешь мешать моим проектам, ты мне сказал, смеясь: «Клянусь тебе в этом! И зачем я стану мешать тебе! Что мне за дело, за кого Нейта выйдет замуж!» Кажется, с тех пор ты менее равнодушно относишься к этому вопросу. Итак, я требую сейчас же объяснить, почему ты предпочитаешь мне Хартатефа и почему я не могу считаться приличной партией?

Лицо Мэны приняло ледяное выражение.

— Ты, кажется, с ума сошел, — презрительно сказал он. — Требуешь каких — то объяснений по делу, которое ни коим образом не касается тебя. Совершенно ясно, что перестают думать о ребячествах, когда представляется подобный случай пристроить малютку. Хартатеф страшно богат. Взгляни на это ожерелье из сапфиров и жемчуга — это целое состояние, поднесенное им своей невесте. Он занимает положение настолько выше тебя, что даже Нейта поняла, что подобным женихам не отказывают. Удовлетворись этим объяснением и успокойся.

Нейта сверкающим взором следила за спором мужчин. Последняя выходка брата вогнала ее в краску.

— Как ты смеешь такое говорить, презренный лжец, для спасения чести которого я приношу себя в жертву? Чтобы показать тебе, как я ценю подарки этого ненавистного человека, смотри!

Она с такой силой рванула ожерелье из сапфиров, что кольца порвались и рассыпались по полу.

— Поверь мне, Кениамун, — прибавила она, дрожа от негодования, — я приношу себя в жертву, но только не ради золота. Презирай меня, если хочешь, — больше я ничего не могу сказать тебе.

— Верю и жалею тебя. Что же касается Мэны, я не стану ему больше надоедать, но не забуду ему этого часа, — ответил Кениамун. Затем он повернулся и вышел.

Как только они остались одни, Мэна с гневом набросился на сестру:

— Безумная, ты погубишь нас всех. Кто знает, какие подозрения вызвала у этого интригана твоя болтовня? Теперь он постарается объяснить мое поведение. И потом, это ожерелье… разве можно ломать такую драгоценную вещь? Что скажет Хартатеф?

— Что ему будет угодно! А ты — подбери обломки, приоавь их к той цене, что дали тебе за мумию нашего отца бессовестный сын, позор нашей семьи, — с презрением сказала Нейта.

Но к Мэне уже вернулся его обычный апломб.

— Послушать тебя, так можно подумать, что я один участвовал в закладе мумии, — ответил он, скрестив руки. — В этом мне добросовестно помогал Пагир. Мы бы, может, этого и не сделали, если бы Хартатеф не был без ума от тебя. Он платит с радостью, чтобы обладать тобой. Мы выкупим мумию, не потратив ни одного кольца серебра, а ты при этом станешь одной из самых богатых и высокопоставленных женщин в Фивах. Не правда ли, ужасное несчастье? И из такого — то простого и выгодного дела ты устраиваешь скандал за скандалом? Берегись, люди могут легко подумать, что всеми этими криками ты хочешь оправдать себя в том, что предпочла богача этому нищему Кениамуну, и тогда осуждение падет на тебя же.

Нейта ничего не ответила на это безграничное бесстыдство. Страшная тоска, чувство полного одиночества и беззащитности больно сжали ее сердце. Она знала об эгоистической беззастенчивости своего братца, но ни разу не сталкивалась с ней. Никогда еще до такой степени она не чувствовала себя сиротой, будущностью и счастьем которой никто не интересовался. Без стеснения ее оценили как невольницу, а когда торг заключен, она должна или выполнить его условия, или потерять честь вместе со всеми.

Как во сне она пошла к лестнице. Мэна тотчас же опустился на пол и, ползая на коленях, тщательно собрал все обломки ожерелья до самой маленькой золотой подвески. Погрузившись в горькие думы, девушка направилась в свою комнату. У входа в галерею она встретила искавшего ее Хартатефа. Проницательный глаз молодого египтянина сразу подметил исчезновение сапфирового ожерелья, почти совершенно закрывавшего шею и грудь Нейты.

— Куда это направляется моя прекрасная невеста? — сказал он, с живостью наклоняясь к ней. — Отчего ты такая бледная и расстроенная, Нейта? Где убор, который был на тебе во время обеда? Или он очень тяжел?

— И да, и нет! Ты найдешь обломки ожерелья на плитах террасы. Я сорвала его, — прибавила она глухим голосом, — потому что Мэна обвинил меня перед Кениамуном в том, что я продалась тебе за это ожерелье и за твое богатство. Чтобы доказать им, как я ценю твои подарки, я изломала в куски ожерелье. Повторяю и тебе, я предпочитаю иметь на шее ехидну, чем твои сапфиры и жемчуг.

Хартатеф покачал головой.

— Мэна дурак. Ты же не права в том, что придаешь такое значение его болтовне и портишь из — за нее такую дорогую вещь. Впрочем, этот убор можно будет починить. У меня есть другие, не менее прекрасные, которые ты наденешь, когда твой гнев пройдет. Ты их наденешь, — настойчиво повторил он, видя, что Нейта отрицательно покачала головой, — так как все женщины хотят быть красивыми. А чтобы быть красивой, нужно наряжаться. Поэтому ты будешь наряжаться для себя, если не для мужа, которого ты ненавидишь.

— Когда ты назначил свадьбу? — неожиданно перебила она.

— Считая с сегодняшнего дня, через три луны мой дворец будет готов принять тебя.

— Хорошо. Но до этого рокового дня я прошу тебя избавить меня от своей особы. Я хочу отдохнуть и воспользоваться последними днями моей свободы. Итак, не утруждай себя визитами и не присылай мне подарков. Я от тебя ничего не хочу.

— Ты будешь благоразумной, Нейта. Нельзя быть невестой в продолжение трех лун и не видеться со своим будущим мужем. Я не стану надоедать тебе, но буду приходить и присылать цветы и подарки, так как не хочу, чтобы меня сочли скупым. Свет не узнает, — невозмутимо продолжал Хартатеф, — как ты мне дорого стоишь. Выкуп мумии моего тестя не пустяки. Тебе же следует быть посдержанней и не лишать меня удовольствия видеть прекрасную невесту.

Ничего не ответив, Нейта повернулась к нему спиной и убежала.

Глава IV. В поисках истины

Не думая больше о том, что скажут, Кениамун немедленно покинул дворец Пагира. Глухой гнев и страшная жажда мести переполняли его душу. Однако, прежде чем что — либо предпринять, он посчитал необходимым узнать истинные мотивы, вызвавшие столь неожиданное решение Нейты. Какой беспечный поступок совершил Мэна, чтобы понадобилась такая жертва со стороны сестры?

Вдруг в его голове мелькнула одна мысль.

— Как это раньше не пришло мне в голову? — прошептал он. — Она должна все знать. За золото она выдаст тайны самого Озириса!

С довольной улыбкой он отстегнул золотой инкрустированный аграф, спрятал его в пояс и быстрыми шагами направился к берегу Нила. Там он нанял лодку и приказал плыть в отдаленное предместье, расположенное недалеко от квартала чужеземцев. В этой местности, пользовавшейся дурной славой, и жила та, кого он искал.

Когда лодка причалила, Кениамун ловко выскочил на берег. Приказав гребцам ждать своего возвращения, он углубился в узкую улицу. Вокруг тянулись небольшие сады, окруженные разрушившимися стенами и развалившимися лачугами.