Она и не подозревала, что со времени чудесного бегства она очень сильно изменилась. Увлекающаяся и страстная натура, возбужденная ядом до безумия, она теперь потеряла всю свою прежнюю живость. Казалось, вся экзальтация чувств сразу угасла под ледяной корой, сковавшей все ее существо. Она стала спокойной и холодной. Обостренный и развившийся ум подавлял всякое движение сердца, а оно оцепенело, сделавшись равнодушным и, как бы, стало медленнее биться. И кровь не согревала ее, как прежде, и не окрашивала ее щеки, ставшие матово — бледными, как воск. Глаза ее горели странным огнем, а смеющийся и болтливый рот принял мрачное, жестокое и горькое выражение. Можно представить себе изумление Ромы, когда он увидел явившуюся к нему живую Нефтису, которую почти год считали умершей. Так как он торопился на службу в храм, то поручил устроить ее и Анубиса своей старой экономке и предложил девушке отдохнуть, отложив объяснения и разговоры до послеобеденного времени.

По окончании обеда жрец повел невестку на террасу и попросил объяснить ее таинственное исчезновение, возвращение и, наконец, где и как она жила все это время.

— Я могла бы солгать и басней удовлетворить твое законное любопытство, — ответила Нефтиса после минутного молчания. — С другими я буду поступать так, но к тебе я обращусь только с одной просьбой: не расспрашивай меня, Рома, я ничего не могу сказать об этом случаев моей жизни. Клянусь тебе, что я достойна твоего уважения и что вместе со мной никакое бесчестие не входит под твою кровлю.

— Для меня этого достаточно. Благодарю тебя за откровенность, — с улыбкой сказал жрец.

Нефтиса пожала ему руку и перевела разговор на другую тему, она хотела знать причину смерти сестры. При имени Ноферуры лицо жреца омрачилось.

— В свою очередь, я тоже буду откровенен, — ответил жрец после минутного колебания. — У Ноферуры был характер в высшей степени дерзкий и страстный. Ее поведение причинило мне столько неприятностей, что я не мог любить ее, как она того требовала. Тогда она позволила себе в отношении меня неблагородный и преступный поступок. Она воспользовалась волшебным средством, добытым ею в Мемфисе, куда она ездила после твоего исчезновения под предлогом утешения Гора и Сататы.

С тех пор, как она возвратилась из путешествия, я почувствовал к ней любовь, в которой не было ничего человеческого. Огонь переливался в моих жилах, мои страдания не поддаются описанию, и только рядом с ней я находил относительный покой.

Позже я припомнил, что все это время, пока длилось мое безумие, меня преследовал удушливый аромат цветка, который, казалось, издавала Ноферура и что, как только мне не хватало этого аромата, я чувствовал себя, как без воздуха. Конечно, я умер бы от истощения или сошел бы с ума, если бы боги не сжалились надо мной. Когда Ноферура должна была ехать к умирающей Сатате, я сопровождал ее, чтобы ни на один день не расставаться с ней. В минуту ее смерти чары были разрушены. Воспоминание о ней внушает мне такое отвращение, что я едва могу подавить его.

Бледная, с нахмуренными бровями, слушала Нефтиса этот рассказ, тайный смысл которого она понимала лучше рассказчика.

— Я понимаю тебя и глубоко сожалею, что вызвала эти тягостные слова и воспоминания, — сказала она. — Не знаешь ли ты, Рома, привезла Ноферура из Мемфиса мою шкатулку с драгоценностями? Там было несколько вещей, которые я хранила на память о матери. Я была бы очень рада найти их опять.

— Как же. Я распоряжусь, чтобы тебе ее сейчас же отдали. Я велел ее сберечь.

Через несколько минут старая смотрительница за гардеробом принесла шкатулку. Нефтиса перерыла все, вынула и надела кольцо, затем сказала небрежным тоном:

— Не знаешь, не носила ли Ноферура или не хранила ли между своими вещами дорогого ожерелья, составленного из эмалированных звезд, соединенных между собой кольцами? Эта вещь очень дорога мне, так как она была свадебным подарком, полученным моей покойной матерью.

— Из звезд, эмалированных синим с красным? О да, я помню его. Со времени возвращения из Мемфиса она постоянно носила его на шее в память о тебе, как она мне говорила. Оно было на ней в минуту катастрофы, но потом я больше не видел его. Украли его или оно упало в Нил во время спасения? Я, право, не знаю, я был слишком взволнован, чтобы думать об этом. Я глубоко сожалею, дорогая Нефтиса, что ты лишилась этой вещи. Надеюсь, что ты доставишь мне удовольствие и примешь взамен потерянной вещи несколько уборов, которые носила твоя сестра.

Нефтиса поблагодарила его, она узнала, что хотела, и разговор перешел на другие темы. Говорили об Антефе, бывшем женихе Нефтисы, который до сих пор оставался верен ее памяти и, узнав, что она жива, пожелает заявить свои права. Коснувшись этого вопроса, Рома заметил, что, по его мнению, благоразумнее всего было бы уехать к Антефу в Буто и выйти за него замуж.

Оставшись одна, Нефтиса ушла в свою комнату, легла на ложе и погрузилась в размышления. Рома был прав. В ее уме возник образ молодого Антефа. Прежде он ей очень нравился. Симпатичный, умный, богатый и, как племянник Сэмну, — с блестящей будущностью, Антеф казался ей отличной партией. От всего сердца она обещала ему стать женой. Назначение молодого человека на пост коменданта в Буто отсрочило свадьбу. Сатата собиралась уже отвезти племянницу к ее жениху, как роковое приключение с Туа все расстроило.

Вдруг она вздрогнула, лицо вспыхнуло ярким румянцем, адская мысль блеснула в ее уме. Как она не подумала раньше, что претендент на трон Тутмес живет в Буто под присмотром ее бывшего жениха? Без сомнения, Тутмес как изгнанник очень мало интересовал ее, но если он взойдет на трон, чего не даст он тому, кто поможет достичь этой цели? И почему она, Нефтиса, не может быть этим человеком? Не владеет ли она могущественными чарами, влиянию которых Хатасу подвержена также, как и последний водонос? Если ей удастся помочь бежать молодому царю, снабдив его чарующей розой, которая покорит холодное и надменное сердце царицы, то неужели Тутмес осмелится отказать в чем — нибудь той, которая оказала ему подобную услугу?

Ухватившись за эту мысль, Нефтиса принялась обдумывать план. Все более честолюбивые мысли овладевали ее умом. Разве не могла она заставить Тутмеса полюбить себя и занять рядом с ним место на троне Верхнего и Нижнего Египта? Хатасу смертна. При ее характере и при ненависти к ней жрецов она легко может потерять жизнь вместе с короной. Нефтиса займет ее место, и тогда этот самый Хоремсеб, насмехавшийся над ее страданиями, падет перед ней и будет лобзать прах ее ног!

Щеки ее горели, зеленоватые глаза метали пламя. Она уже видела себя царицей, обожаемой фараоном, которого чары сделали рабом ее желаний. У ног ее простирается чародей, дрожа от гнева и жажды мщения. Но образ князя заставлял тускнеть всякое другое чувство. Внезапно побледнев, она прижала руки к груди. «Счастье, будущность, покой — все отнял ты у меня, Хоремсеб! Мой ум ясен, кровь не кипит больше, но непокорное сердце не хочет забыть тебя. Высокое положение, любовь фараона, раболепство всего Египта — все бы отдала я за один твой поцелуй, за один взгляд, полный любви».

Закрыв лицо руками, она погрузилась в глубокие думы. Вдруг вскочила на ноги, откинув назад шелковистую массу рыжих волос, и сказала решительным тоном:

— Довольно глупых грез. Хоремсеб не способен любить, как любят остальные смертные. Сердце его сухо и пусто. Он не должен мешать мне достигнуть цели. В путь, в Буто, а потом меня вдохновят боги!

На следующее утро она объявила Роме, что решила ехать в Буто, но сначала ей хотелось бы навестить одну молодую родственницу, живущую в Фивах, и попросить ее поехать с ней.

— Менхту — вдова. Ее муж был двоюродным братом Антефа, это дает ей право навестить его, — сказала Нефтиса. — Если она согласится, это поможет мне. Было бы слишком неприлично, если бы я приехала одна, не зная, остался ли мне верен мой жених и может ли он поместить меня во дворце, откуда, вероятно, женщины изгнаны. В обществе же замужней женщины мое положение будет приличней, и все обойдется без неловкостей и спешки.

Визит Нефтисы к родственнице привел к желаемым результатам. Менхту, красивая двадцатитрехлетняя женщина, приняла ее с распростертыми объятиями и согласилась сопровождать ее. Веселая, ветреная и жаждущая удовольствий вдова сильно скучала, хотя срок траура и кончился, но семейные обстоятельства мешали ей появиться в свете, поэтому путешествие показалось ей развлечением.

Хлопоты Ромы также увенчались успехом. Хатасу благосклонно приняла его просьбу и дала охранную грамоту для Нефтисы. Итак, случай благоприятствовал путешествию под охраной важного чиновника и его конвоя.

— Туда едет царский писец Горнехта для инспекторского объезда и обещал мне передать вас здоровыми и невредимыми на руки Антефу, — сказал Рома.

Нефтиса укладывала одежду, шкатулку, наполненную вещами Ноферуры, среди которых была тщательно завернутая маленькая красная амфора, похищенная у чародея. На эту амфору она смотрела как на свое будущее счастье. В последнее время она сделала несколько странных открытий, касающихся свойств драгоценной жидкости. Так, она заметила, что ее запах днем делался слабее, а ночью до такой степени усиливался, что становился удушливым. Еще она убедилась, что если этой жидкостью облить розу, то ядовитый аромат сохраняет силу даже днем и вызывает головную боль и оцепенение, если его вдыхаешь. Потом она открыла еще, что если немедленно вымыть холодной водой лицо и руки, действие яда уменьшается.

И вот в назначенный день они отправились в Буто.

Нефтиса мало принимала участия в оживленном переезде. Она погрузилась в детали своего плана. Нефтиса везла молодую вдову как средство избавиться от Антефа, она хотела быть свободной по отношению к Тутмесу, а также для того, чтобы испытать на них обоих дозу и способ употребления волшебного средства.