Несколько минут Хоремсеб стоял, мечтая и чувствуя себя богом, изгнанным из своего сияющего отечества, и вдруг им овладело чувство пустоты, отвращения и усталости. Отдаленные крики нескольких лодочников и шум просыпающегося огромного города оторвали его от этих мыслей. Быстро заперев двери, он направился ко дворцу. Ожидавший у входа старый раб повел его в спальню и помог раздеться. Страшно утомленный, Хоремсеб упал на постель и заснул.

Глава XVI. Хоремсеб и его злой гений

Павильон на острове среди пруда состоял из двух комнат и одной спальни, которая сообщалась коридором с узкой башней. Другая, значительно большая башня была вся прорезана высокими окнами, закрытыми драпировками. В первой комнате стоял стол, заваленный папирусом, шкатулками, флаконами и связками сухих растений. Масляная лампа слабо освещала все это, и великолепная, совершенно черная кошка потягивалась, устремив фосфоресцирующие зрачки на обнаженный череп человека, сидевшего у лампы и погруженного в чтение.

Это был худой человек маленького роста, на нем было полотняное платье, отделанное внизу бахромой. Худощавое и сморщенное лицо, несмотря на бронзовый цвет, было бледно. На нем лежала печать железной воли. Высокий и широкий лоб указывал на большой ум, а из — под густых бровей сверкали серые, мрачные и глубокие глаза, полные беспощадной жестокости. Он читал, чертил железным острием какие — то знаки и считал, что — то бормоча.

Ученый был так увлечен работой, что даже не заметил, как вошел Хоремсеб. На лице князя не было видно и следа того ледяного высокомерия, которое обычно его не покидало. Он с болью и восхищением смотрел на ученого. Подойдя к нему, он почтительно сказал:

— Приветствую тебя, учитель!

Старик быстро выпрямился. При виде посетителя благосклонная улыбка озарила его лицо.

— Добро пожаловать, сын мой. Да хранят бессмертные каждый твой шаг, — сказал он, протягивая руку. Хоремсеб пожал ее, сел рядом со стариком и спросил со сверкающим взором:

— Ну что, учитель, как идут твои опыты? Есть ли какие — нибудь результаты?

Отпив несколько глотков молока, ученый сказал с самодовольной улыбкой:

— Великий дух да благословит мои усилия! Я надеюсь, что скоро мне удастся довести волны ароматов до нужной плотности. Тогда, сын мой, твое горячее желание может быть исполнено. Я буду в состоянии раскрыть перед тобой и твое будущее, и прошедшее. Последнее, конечно, гораздо менее интересно, так как оно заключает в себе уже перенесенные страдания и испытания.

— Ах, Таадар, как я жажду узнать будущее и как стремлюсь познать странные силы, управляющие нами, — пробормотал Хоремсеб. Яркий румянец выступил на его лице.

— Любопытство законное и понятное, сын мой. Будущее — это судьба нашей души. Если мне удастся уловить аромат, который издает в пространстве наше астральное тело, то можно будет узнать, так сказать, меру силы, управляющую нашими действиями, так как нашими поступками руководит аромат, оказавшийся сильней и победивший другие ароматы. Каждый отдельный аромат развивает различные чувства. Всякий человек и всякий народ обладает своим собственным астральным запахом. Все, начиная с камней, растений, животных, имеет свой специальный запах. Один аромат создает расовую ненависть и личную антипатию. Только он делает порочное существо ненавистным добродетели, а добродетель — неприятной пороку. В какой степени аромат может влиять на поступки и чувства, ты уже испытал, используя благоухание любовного цветка. Живительный и возбуждающий аромат дает жизнь, излишек его приносит смерть, обрывая нити жизни. Отлично известно, что ложе из цветов смертельно. Так же точно каждое чувство развивает в пространстве известный свет. Каждый аромат есть корень чувства. Аромат производит свет и звук. Звук образует музыку. Каждый звук имеет свой собственный запах, неуловимый, конечно, для грубого тела и для грубых неразвитых чувств человека, еще находящегося под тяжестью своей материальной жизни, но могущество этого аромата громадно. Как доказательство моих слов припомни, что больные и лишенные пищи люди часто слышат запахи, неуловимые для окружающих их. Точно так же многие животные обладают настолько развитым обонянием, что на большие расстояния могут идти по следу человека и зверя только по запаху, который они оставили после себя. Если бы удалось найти средство увеличить силу влияния ароматических вибраций на чувства для их возбуждения, то можно было бы рассеять тени, омрачающие зрение и ум, и создать достаточно света, чтобы видеть будущее. Все пять чувств: зрение, слух, обоняние, вкус и осязание доступны правильно сложенному человеку.

Но существуют такие ароматы, которые разрушают астральные эманации, заглушая их. Доказательством этого служит жидкость, убивающая твою чувствительность, мой сын, и позволяющая тебе без волнения видеть красивую женщину, безумно влюбленную в тебя. Следует прибавить, впрочем, что подобная заслуга вовсе не будет тебе зачтена, так как она не есть результат очищения.

Воплощенный дух — раб тела. Пока он не победит искушения, рассыпаемые перед ним материальными ароматами, он будет возвращаться на землю жить, поддаваясь увлечениям и искупая затем свои излишества, подобно человеку после оргии, делающей сердце пустым, а тело — разбитым.

Мне остается сделать последнее замечание, — сказал с улыбкой Таадар. — Чем теснее соединено астральное тело с материальными ароматами, тем тяжелее смерть и разлука бессмертной тени с ее телесной оболочкой, так как астральное тело, которое не есть душа, но обиталище божественного огня, будет приковано к материи. Поэтому — то ваши жрецы так тщательно и предохраняют тела от тления и бальзамируют их самыми редкими благовониями. Они надеются сделать душе приятнее пребывание близ ее прежней оболочки. Впрочем, это глубокое заблуждение. Тела необходимо сжигать. Огонь очищает все, он один разрушает нити, соединяющие астральное тело с грубой материей.

Хоремсеб слушал, трепеща от интереса и волнения.

— О учитель, если бы мы только могли видеть, куда в будущем приведет нас воля бессмертных! Если бы мы могли свободно беседовать с теми, кто предшествовал нам в пространстве!

Мудрец покачал головой:

— Иногда я беседую с некоторыми из тех, кто покинул землю и приходит навестить нас. Увы! Они тоже еще очень слепы. И что могут они предсказать? Тем не менее, их советы мудры, и они дали мне не одну идею и не одно указание в моей работе.

— Таадар, умоляю тебя, допусти меня скорей увидеть все это! — воскликнул Хоремсеб со сверкающим взором.

— Терпение, мой сын! Время твоего посвящения еще не наступило, но скоро настанет, — сказал мудрец, ободряюще пожав руку ученика.

Потом, подойдя к одному из окон, он приподнял занавеску:

— Возьми факел, и пока не наступил день, у нас хватит времени приготовить все необходимое.

Пока Хоремсеб зажигал факел, Таадар подошел к столу из черного дерева, на котором стояли чеканные флаконы, стеклянные и фаянсовые горшки и банки, широкие алебастровые вазы. Взяв одну вазу, флакон и какие — то мелкие предметы, он вышел в сопровождении князя.

Они прошли к башне, и при слабом свете факела, прикрепленного к стене, можно было рассмотреть, что в центре павильона находится бассейн, наполненный водой. Вокруг бассейна шла деревянная галерея, образуя платформу, где стояли два треножника, деревянный ящик и две высокие амфоры.

Князь отдернул занавески, закрывавшие бойницы. Затем подошел к мудрецу, который вытащил из ящика вязки сухих трав, роз и других цветов. Положил их на оба треножника, полил сверху ароматным маслом из флакона и все это поджег. Распространился до такой степени удушливый аромат, что непривычный человек упал бы, задохнувшись. Но мудрец и ученик были не чувствительны к этой атмосфере. Хоремсеб помогал поддерживать пламя, подбрасывая новые травы и подливая масло из амфор.

Когда огонь погас, на дне треножника осталась смесь пепла и масла, образовав черную массу. Тогда мудрец вытащил из — за пояса лопаточку слоновой кости, все собрал и положил в алебастровую вазу.

Они погасили факелы и приблизились к бассейну. День уже наступил, и можно было рассмотреть странное растение, распускавшееся в бассейне. Посредине бассейна, на дне, в чистой, как кристалл, воде виднелась корзина, над которой поднимались несколько кроваво — красных корней. От них шли два толстых стебля. Один — молочно — белый и как бы осыпанный серебристым порошком, твердо и прямо тянулся вверх, поднимаясь на полметра над поверхностью воды. Второй — бледно — розового цвета, покрытый красноватым пухом, как змея, спирально обвился вокруг первого. Из того места, где растение соприкасалось с поверхностью воды, выходили темно — зеленые листья и напоминали по форме листья ненюфоры, только гораздо больших размеров. Под двумя огромными распустившимися цветками виднелись несколько бутонов.

Совершенно раскрывшийся цветок рос из белого стебля. У него были удлиненные толстые, как бы наполненные влагой, лепестки снежно — белого цвета, будто усыпанные серебристым порошком. Прозрачный, цвета алой крови венчик был сложен в виде плода и по форме напоминал сердце. Второй цветок, полузакрытый, как тюльпан, был в десять раз больше и склонился к воде. Его бледно — голубые лепестки, тонкие и прозрачные, испещренные синими жилками, были усеяны капельками росы. Длинные тычинки, розовые, как и стебель, гроздью свешивались из цветка.

Сняв сандалии и тунику, Таадар спустился на две ступеньки в бассейн. Встав на колени, он взял черную массу, подаваемую Хоремсебом, тщательно покрыл ею корни растения до самого стебля, затем поднялся, оделся, и оба вышли в галерею.

— Бутоны скоро распустятся. Через две ночи нужно будет срезать цветы, — сказал мудрец, садясь. — Подумал ли ты об этом?

— Да, учитель. Девушка, которая нам необходима, уже приготовлена, Только в другой раз я выберу среди рабынь, так как боюсь, чтобы не обратили внимание на исчезновение девушек, имеющих родню. Тем более, что их происхождение ведь безразлично, лишь бы кровь была девичья.