Умом он понимал, что ведет себя смешно, нелепо. Не сказочная принцесса эта Лина Кузнецова и не дочь нефтяного магната, что, по сути, равнозначно, чтобы так сильно убиваться по поводу ее ухода. Но ничего не мог с собой поделать. Артему вдруг стало настоятельно необходимо, чтобы по возвращении домой он видел чудесную, с ямочками на щеках, улыбку Лины. Тогда и Мурка наверняка перестала бы взирать на него, как на полного недоумка, упустившего свое счастье.

Но в кадровом агентстве, предварительно узнав, что у него нет к девушке претензий, сообщили, что она больше с ними не сотрудничает и о нынешнем ее местонахождении им ничего не известно. Единственное, что Артему удалось, – это заполучить адрес съемной квартиры, по которому проживала Лина Кузнецова, когда устраивалась к нему на работу помощницей по хозяйству.

Открывшая ему по указанному адресу дверь девица экстравагантного вида, даже если и знала что о Лине, сообщить ему почему-то не пожелала. Хотя и окинула благосклонным взглядом.

Словом, в жизни Артема Прохорова наступила черная полоса. Исключительно черная, без какого-либо проблеска другого цвета. Абсолютно все перестало радовать молодого человека, а пыль, ровным слоем покрывавшая теперь все в его квартире, – раздражать. Но окончательно его доконало то, что, сам не заметив когда и как, он пальцем вывел на запыленной поверхности журнального столика «Лина + Артем =» и нарисовал красивое сердце, пронзенное стрелой с пушистым оперением.


Верный Леха звал его то в гости, то посидеть в компании с друзьями в любимом кафе. Артем нехотя кивал, но в последний момент неизменно находил причину для отказа и проводил вечера и выходные в безразличном, тупом ничегонеделании. И в обществе Мурки, которая сменила гнев на милость, став вдруг тихой, ласковой, предельно деликатной и ненавязчивой.

«Что, собственно, происходит? – недоумевал Артем. – Ну не влюбился же я в Лину, на самом-то деле. Не в том я уже возрасте, чтобы верить во всякую романтическую дребедень. Со сколькими красотками был знаком, и не одну мне не захотелось видеть подле себя до скончания веков. Видимо, мозги у меня устроены по-другому, не так, как, например, у Лехи. Тогда почему я так скучаю без Лины?»

Вступая с ней в интимные отношения, он не особенно задумывался о том, к чему это приведет. «Нам хорошо вдвоем здесь и сейчас, – рассуждал Артем. – Но сие совсем не означает, что будет так же хорошо месяц, два месяца или год спустя. Так зачем морочить себе голову размышлениями о близком или далеком будущем. Вот когда оно наступит, тогда и придет время напрягаться по этому поводу».

Будущее наступило, совершенно непредвиденное будущее. И оказалось, что напрягайся или не напрягайся, а толку никакого. Не все в этой жизни, как выяснилось, зависело от него. Кое-чего Артем был не в силах изменить: например, перестать думать о Лине.

Он призывал на помощь спасительное утверждение, что время всемогуще. Но стоило ему представить, что наступит момент и он перестанет даже вспоминать о Лине, как молодому человеку становилось невыносимо грустно. Словно он по собственной воле отказывался от чего-то очень ценного.

Самое ужасное, что признаться в этом он не мог никому, даже верному, проверенному в критических ситуациях Лехе. Потерял голову от домработницы из Орла! Поднимут на смех, если узнают, особенно учитывая его репутацию удачливого дамского угодника.

Артем злился на себя за состояние безысходности и тоски, что одолело им. Обзывал себя слабаком, хлюпиком, даже потенциальным подкаблучником. Но ничего не мог с собой поделать и злился еще сильнее…


Лина понимала, что общение с Эмилем Григорьевичем спасает ее от бездны отчаяния, в которую она непременно ухнула бы, если бы была предоставлена самой себе.

Родные далеко, а Ксюша была не настолько близкой подругой, чтобы изливать ей душу. Да и что Лина могла бы рассказать? Как влюбилась без памяти в парня, к которому нанялась в прислуги? История старая как мир: молодой барин соблазнил наивную горничную из деревни. Жалостливый сюжет для картины кого-нибудь из передвижников или для сентиментального романа начала позапрошлого века. Но только не для нашего времени.

О, она прекрасно знала, чем, скорее всего, кончатся их отношения, только упрямо не желала задумываться об этом. Ей было хорошо, чудо как хорошо. Вот и пришел черед расплачиваться за чудо…

Лина привычно расположилась за столом известного мастера пера и, неотступно думая о своем, одновременно рассуждала, как бы построила взаимоотношения двух молодых привлекательных особ, положивших глаз на одного и того же парня. На середине фразы, прерывая ее, зазвонил телефон.

– Линочка, дорогуша, пожалуйста, запомни, как ты их столкнула нос к носу в парикмахерской, – попросил девушку Эмиль Григорьевич, беря трубку. – Алло, я вас слушаю, – обратился он уже не к ней.

Она потянулась за сушечкой с маком, не особо вслушиваясь в разговор. Последний месяц ее вообще мало что интересовало, кроме хитросплетений судеб выдуманных людей. Лина даже полюбила всех персонажей за то, что их переживания можно было переписать заново, пожелай она этого. Как бы они ни страдали, как бы ни рвали на себе волосы от отчаяния и горя, она знала: это не по-настоящему, а потому, что она так решила, и вообще в конце их непременно ожидает безоблачное счастье. Нет, впрочем, не всех, а только тех, кто этого заслуживает.

Но если бы перед ней поставили задачу осчастливить всех без исключения, Лина справилась бы и с этим. Помучила бы, помучила предостаточно – и осчастливила.

Следующий звонок раздался, едва Эмиль Григорьевич положил трубку.

– Алло. – Он помолчал, слушая ответ, и, прикрыв микрофон рукой, прошептал Лине: – Я на минуточку тебя оставлю. Ко мне тут обещала заскочить одна дама с телевидения, так ты угости ее кофе, если я задержусь.

Девушка закивала, и Эмиль Григорьевич спешно покинул кабинет. Куда он направился, Лина понятия не имела. Она только разобрала имя Софочка, произнесенное с придыханием…

Дама с телевидения не заскочила, а влетела птицей, благо входная дверь оказалась не заперта. Было ей около сорока, но она выглядела намного моложе. Стройная фигура, ноги такой формы, что можно носить юбку выше колен. Густые, светлые, с рыжинкой, волосы небрежно падают на плечи. Короткий меховой жакет и сапоги на высоких шпильках, нисколько не мешающие ей при ходьбе, словно это домашние тапочки. «Она приехала на машине, – определила Лина. – На своей машине, а не на такси».

– Привет, – поздоровалась женщина. – А где Эмиль?

Отвечая, Лина почтительно привстала:

– Здравствуйте. А Эмиль Григорьевич куда-то вышел. Сказал, чтобы я вас угостила кофе, если вам придется его подождать.

– Кофе – это замечательно, – кивнула женщина и неожиданно представилась: – Марианна. А вас как зовут?

Лина, оглядывающаяся в поисках чистой кружки, не сразу поняла, о чем ее спрашивают.

– Что?

– Я Марианна. А вы кто и кем приходитесь Эмилю? – повторила вопрос женщина. Затем открыла какую-то дверцу среди книжных полок и вынула из образовавшегося проема кружку с видом собора Сан-Марко в Венеции.

Лина успела заметить, что помимо еще двух кружек там стоят крохотные, совершенно кукольные чашечки, бокалы разного калибра и початая, печально ей знакомая бутылка коньяку.

Налив себе кофе и проигнорировав сушечки, Марианна уселась на край письменного стола и закинула ногу на ногу, предварительно небрежно сдвинув бумаги в сторону.

– Меня зовут Лина. – Девушка тоже взяла кружку с кофе, но скорее для того, чтобы занять руки. Ей было немного неловко в обществе этой раскованной особы, чувствующей себя здесь как в собственном доме. – А Эмилю Григорьевичу я никем не прихожусь. Он учит меня писать…

– Да ну? – не очень искренне удивилась Марианна, и Лина поняла, что краснеет.

– Я вообще-то писательница… – с вызовом начала она, но смутилась еще сильнее и скомкала продолжение: – То есть написала уже две книжки, и…

– И их издали? – спросила ее собеседница, приподняв бровь.

– Издали, – глядя в пол, промямлила Лина. – В «Аркадиа-пресс». А третью я еще только пишу…

– В «Аркадиа-пресс», говорите, – задумчиво повторила Марианна. – А Эмиль, значит, вас натаскивает. Небось все больше по части телесценариев… – И вдруг задала странный вопрос: – А какие имена у последних героев, о которых вы вели речь перед моим приходом?

– Там две молодые женщины: одна – Валерия, а другая – Николь. Ее в честь бабушки-француженки так назвали. И они обе влюбились…

– …В молодого бугая – стилиста из салона, – закончила собеседница и понимающе усмехнулась.

– А вы откуда знаете? – удивилась Лина. – Эмиль Григорьевич на ходу ситуации придумывает.

– Наверное, все эти сюжеты носятся в воздухе, – рассеянно ответила Марианна, увлеченная неожиданно пришедшей на ум мыслью, и снова спросила, причем весьма заинтересованно: – И кто вы по профессии, Лина?

– Редактор, с высшим образованием… Сначала у нас, в Орле, в издательстве работала с чужими рукописями. А потом вдруг подумала, что и сама могу написать не хуже.

– И написали, – подытожила Марианна, элегантно покачивая ногой, и произнесла понятную лишь ей фразу: – Остальное и так ясно… – Затем выдержала паузу и сказала: – Получается, что вы, Лина, не только пишете, но еще и русский язык знаете. Редкое в наши дни сочетание, скажу я вам, и весьма привлекательное.

– А разве можно писать и при этом не знать русского языка? – поразилась девушка.

– Еще как можно, – заверила ее Марианна и снова спросила: – Вы не будете возражать, если я вам позвоню и, возможно, предложу кое-какую работенку?

Лина пожала плечами:

– Конечно нет. Только…

– Только дайте мне ваш телефон, и пусть этот разговор останется между нами, ладно? – доверительно улыбнулась собеседница. – Вдруг ничего не получится, так я в неудобном положении окажусь. Наобещала с три короба, а ничего не сделала.