Он открыл прозрачную пластиковую коробку и первым взял чашку. С замирающим сердцем Алла последовала его примеру. И потекло мирное, неспешное кофепитие, хотя у Эмиля Григорьевича руки чесались от желания поскорее заполучить расхваленную книжку. Сценарист их время от времени нетерпеливо потирал, но продолжал изображать из себя гостеприимного хозяина.

Наконец, когда от шести пирожных осталось два, он произнес:

– Так что же потрясло твое воображение, Аллочка?

– Ой, простите, Эмиль Григорьевич, у вас так хорошо, что я забыла даже, зачем пришла.

Она поспешно облизала большой и указательный пальцы, на которых осталась обсыпка от эклеров, и полезла в сумочку, которую положила на ковер рядом с диваном.

– Вот, смотрите. – Она протянула небольшую пеструю книжечку. На обложке значилось: «Эвангелина Ковальска. „Он пришел к ней во сне“».

– Эвангелина Ковальска… Что-то слышу впервые, – задумчиво произнес Эмиль Григорьевич, беря в руки роман. – Кто она такая, не знаешь? – обратился он к собеседнице.

Та замотала головой.

– Не-а. Но могу постараться выяснить, если надо, – предложила Алла. – В Интернете, например.

– В Интернете и я могу, – небрежно заметил сценарист. – Но прежде нужно посмотреть, стоит ли овчинка выделки. Ты кушай, кушай, Аллочка, а я пока полистаю книжечку. Не возражаешь?

– Ну что вы! – с готовностью откликнулась гостья. Пока хозяин дома будет занят чтением, она с удовольствием съест еще одно пирожное.

Аллочка потянулась к коробке, а Эмиль Григорьевич открыл роман. Действительно, даже его, съевшего не одну собаку на так называемой сентиментальной женской прозе, проняло. Вместо привычных, до тошноты знакомых диалогов и сцен, он обнаружил не лишенный художественных достоинств слог, тонкий юмор и прочувствованные эпизоды, где герои традиционно выясняют отношения или занимаются любовью. Как же без этого! Но не было ни ненужной детализации, ни слезливой мелодраматичности. Над всем превалировала образность, которая позволяла задействовать фантазию читательниц. Наверняка каждая из них видела то, что хотела, пропуская через призму своего восприятия сюжет. Тот был мастерски сработан и держал читателя в постоянном напряжении: все время хотелось узнать, а что же дальше…

– Умничка, – пробормотал себе под нос Эмиль Григорьевич, переворачивая очередную страницу, но Алла тут же встрепенулась и спросила:

– Это вы обо мне?

– Что? – непонимающе уставился на нее хозяин дома поверх книги, но в следующую минуту закивал: – Конечно, о тебе, о ком же еще? Но эта… – он посмотрел на обложку, – Ковальска тоже ничего, пишет увлекательно. Молодец, Аллочка, что позвонила мне. – Эмиль Григорьевич помолчал, что-то прикидывая, потом произнес: – Я подумаю, сможет ли это мне пригодиться, а ты пока никому не рассказывай про… – он снова взглянул на обложку, – про эту Эвангелину.

– Я и не собиралась, – заверила его Алла, прижав руки к груди.

Довольно скоро Эмиль Григорьевич счел, что с дружескими посиделками пора закругляться. И, наговорив Алле массу комплиментов, он вытеснил ее в холл, где помог надеть куртку и протянул три сотни «на такси».

– Не могу же я позволить, чтобы ты тащилась на метро, – заявил он, всовывая деньги ей в руки. – Ты и так столько времени потратила на меня.

Алла опять стала утверждать, что помогать ему для нее одно удовольствие, что делает она это не из меркантильных побуждений и прочее, и прочее. Но сценарист был по-мужски напорист и по-отечески ласков.

На улице Алла с довольным видом переложила три сотенные купюры из кармана куртки в потайной кармашек в сумке. Эмиль Григорьевич пристроил ее на телевидение, где ей платили какую-то зарплату. Деньги же, полученные лично от сценариста, Алла никогда не тратила, а складывала дома в шкатулочку, дабы потом приобрести себе что-то необыкновенное, например дорогое украшение. Так сказать, на память о творческом сотрудничестве с известным сценаристом…


Едва за Аллой Творожок захлопнулась дверь, как Эмиль Григорьевич скоренько вернулся к журнальному столику, сунул в рот оставшееся пирожное и хлебнул остывшего кофе. Ему предстояло решить, как поступить в сложившейся ситуации. Можно было, конечно, позаимствовать сюжет у этой Ковальской, вместе с диалогами естественно. Если даже кто-то обратит внимание на сходство их творений – не беда. Никому не известная писательница и он, маститый, отмеченный всякими киношными и литературными премиями сценарист. Ее слово против его. Наперед ясно, чья возьмет. А лишний скандальчик в прессе в наше время никому еще не вредил, скорее наоборот.

Поглотив пирожное и, совсем как Алла, облизав пальцы, Эмиль Григорьевич сел к компьютеру, зашел на сайт издательства «Аркадиа-пресс», потом пошустрил на форуме. Эвангелина Ковальска оказалась автором всего двух романов, и первый из изданных он держал в руках. Жила она не в столице, а в Орле. По всему выходило, что «возникать» писательница не будет, грозить ему судебным разбирательством – тем более. Кишка тонка.

Но тут возникала следующая проблема. Если два романчика – это только начало, то за ними вполне могли последовать другие, и не хуже. Значит, он напал на золотую жилу. В таком случае трудно будет каждый раз придумывать, чем объяснить похожесть его сценариев на романы этой Ковальской. А если еще и издательство оценит по достоинству ее работы и возьмет под крыло, то тогда может пострадать его репутация. Издательство – это не писатель-одиночка. Это сила, с которой нельзя не считаться.

– Значит, надо подружиться, – решил сценарист. – Эмиль, это тебе раз плюнуть. Ты и не таких столичных штучек обламывал, а тут провинциальная писательница дамских романов.

Вопрос заключался в том, как выйти на след этой Ковальской. В наше время она вполне могла пересылать свои творения в редакцию по электронной почте, а в Москву наведываться лишь за гонораром. «Гонорар, – усмехнулся Эмиль Григорьевич, – наверняка те деньги, что платят этой писательнице за роман, я даю моей Ульяне в месяц на карманные расходы».

Списав с экрана монитора адрес и телефоны издательства «Аркадиа-пресс», он выключил компьютер. Затем перебрался в кресло, чтобы обдумать, к кому лучше обратиться. Владелец издательства, с которым Эмиль Григорьевич был шапочно знаком, не годился. Сразу же заподозрит подвох и заинтересуется этой писательницей. Значит, надо было найти такого человека в цепочке «курьер – главный редактор», который бы и доступ к информации имел, и для которого нарушение корпоративной и прочей этики не являлось бы преградой. Он все-таки не капустный лист какой-нибудь, а сам Эмиль Таран-Бороновский!

Ему понадобилось часа полтора, чтобы выйти на нужного человека: то он попадал не туда, куда надо, то никто не брал трубку, то было занято.

Наконец Эмиль Григорьевич услышал женский голос, сообщивший ему, что он дозвонился в редакцию женской прозы.

– Я вас внимательно слушаю, Эмиль Григорьевич, – пропел голос, став воплощением женского кокетства, едва именитый сценарист представился. – Чем могу вам помочь?

– Прежде всего скажите, как к вам обращаться? – спросил он и обольстительно улыбнулся, прекрасно зная, что на том конце провода его улыбку уловят и оценят.

– Антонина Захаровна Чудова, ведущий редактор, – представилась женщина не без самодовольства.

Эмиль Григорьевич, пройдя через цепь звонков и каждый раз спрашивая, к кому следует обратиться, уже знал, что Антонина Захаровна Чудова отнюдь не ведущий редактор, и понял, как можно сыграть на тщеславии этой особы.

– О, я уже наслышан о вас, – сообщил он и, чтобы не насторожить собеседницу, тут же продолжил: – Когда я дозванивался до вашей редакции, мне сказали, что если кто мне и сможет помочь, то только вы, несравненная Антонина Захаровна.

– Да, возможно, это так, – заявила она, не уловив подвоха. – И что же вам нужно?

– Я ищу одного автора, и все безрезультатно… – Эмиль Григорьевич выжидательно замолчал.

– Этот автор печатается у нас? – полюбопытствовала Антонина Захаровна.

– Оказалось, что у вас, – как можно обыденнее произнес сценарист. – Ковальска ее фамилия.

– Уж не Эвочка ли это? – спросила редактор.

Ему сразу стало ясно, что разговор идет о молоденькой девушке.

– Да, Эвочка… Эвангелина. – Эмиль Григорьевич произнес ее имя полностью, дабы исключить ошибку.

– Моя подопечная, – сообщила Антонина Захаровна с гордостью. – Можно сказать, поначалу она и шагу без меня ступить не могла. Ну, вы знаете, вечно эти молодые пишут «одеть платье» вместо «надеть»…

– Как я вас понимаю! – воскликнул Эмиль Григорьевич, давая понять, что видит в ней коллегу и ровню. – Это счастье, что судьба свела девочку именно с вами! Я буду у вас в неоплатном долгу, – произнес он так, что стало ясно: это не пустые слова.

– Так чем же я могу помочь вам, Эмиль Григорьевич? – снова спросила Антонина Захаровна.

– Я как-то пообещал родителям малышки взять над ней шефство… в творческом плане разумеется, да замотался. А вчера в руки мне попала ее книжка, славная такая книженция. Сразу видно, что над ней поработал опытный редактор…

На том конце трубки раздалось подчеркнуто скромное «да уж», и Эмиль Григорьевич понял, что дело выгорит.

– Вот мне и хотелось поздравить Эвочку, а ее координаты в Москве я где-то посеял. Не звонить же родителям в Орел и не признаваться, что я только что вспомнил об их дочери. Ну, вы понимаете, о чем я говорю?

Раздавшееся в ответ «да, понимаю» было полно такого томного сопереживания маститому сценаристу, что ему даже захотелось взглянуть на эту Антонину Захаровну Чудову. Может, пригодится когда-нибудь в будущем как образ.

– Не подскажете, как мне ее отыскать? – наконец дошел до главного Эмиль Григорьевич.

Редактор замялась, словно раздумывая, этично ли давать координаты автора, но ее собеседник уже знал: это лишь поза. К тому же из их разговора стало ясно, что Эвангелина Ковальска сейчас проживает в Москве, и Эмиль Григорьевич счел сие хорошим знаком.