В аэропорт входила королевой, свысока и без эмоций разглядывая снующих вокруг людей, оголтелых, возбужденных, взвинченных праздником и собственными ожиданиями. Нет-нет, кто-то, да на меня оглядывался и восхищенно смотрел в след.

Марат уже был здесь. Спокойный, расслабленный, не в официальных костюмах, в которых я его только и видела, а в обычных джинсах и свободном темно-синем свитере крупной вязки, проглядывающемся через расстегнутую куртку. Эта расслабленность и неофициальность почему-то меня только сильнее напугала, чем все костюмы вместе взятые.

У меня уже было подобное чувство - когда адреналин смешивается со страхом. Когда вот так же, до трясучки. Правда, было оно недолго, поэтому не выматывало, как сейчас.

Залмаев улыбнулся, всем своим видом давая понять, что я заставила его ждать.

- Пробки? - с участием побеспокоился он. - Я думал, ты опоздаешь. Или копалась долго?

Исподлобья на него глянула, выплескивая бессильную ненавистью, которой была просто пропитана, и сжала пластмассовую ручку чемодана с такой силой, что онемели пальцы. Я никого в своей жизни, наверное, так никогда не ненавидела.

- Всерьез думала, что улетишь? Чего у тебя не отнять, Саша, так это ума и изворотливости. Их всегда было в избытке. Ты неглупая женщина, должна была все прекрасно понимать.

Большая рука с широким запястьем и набухшими венами потянулась ко мне, заставляя напрячься, собраться, сжаться пружиной, и Залмаев этим наслаждался. Положил свою шершавую и горячую ладонь на мою, надавил слегка, только демонстрируя наличие силы,- не более - заставляя разжать пальцы, вцепившиеся в металл, как в спасательный круг.

Разлепила пересохшие губы.

- Теперь комплименты пошли?

- Факты, Саша, одни факты.

- Ты же понимаешь, что здесь много людей? Что стоит мне на пару тоном повысить голос, да чего мелочиться - сразу закричать, - и на нас обратят внимание. Тебе не нужны лишние глаза и уши.

Ты не имеешь никакого права мешать мне делать то, что я хочу.

- На людей рассчитывала, Саш? - хмыкнул Залмаев, забирая, наконец, из рук чемодан. - Глупо. Тебе ли не знать, что нет ничего безразличнее толпы. Я могу начать убивать тебя прямо здесь, и никто ничего не сделает.

- Ты за этим приехал?

- Нет. Пойдем.

- Я не желаю...

- Тебя не спрашивают, - он проникновенно, по-отечески заглянул мне в лицо, мягко объясняя, словно ребенку - непреложные истины, известные каждому. - Понимаешь? На выход, Саша.

Он очень бережно обернул руку вокруг моих плеч, развернул и мягко надавил, направляя к выходу и неотступно следуя за мной, шаг в шаг. Стоило замешкаться, остановиться на мгновение, на долю секунды, и нажим усиливался, напоминая об отсутствии принуждения, и о том, что оно может с легкостью появиться.

Залмаев был мягким, предупредительным на протяжении всего пути до моего дома. С заботой спрашивал, не холодно ли мне, не жарко, не включить ли музыку, и если включить, то какую. У меня возникла стойкая ассоциация с мясником, который с особой нежностью натачивает нож, перед тем как зарезать откормленную свинью. Всю дорогу я молчала, смотрела в окно и на вопросы почти не реагировала.

- Что ты Лехе сказала, что он до сих пор на тебя так злится? - Марат, казалось, искренне получает удовольствие от вопросов. - Аж закипает весь.

- Спроси у него, - без всякого выражения ответила я, не поворачиваясь в его сторону. Ноги плотно сжала, согревая невыносимо мерзнувшие и терявшие чувствительность ладони. - Пусть расскажет.

- Он молчит. И ты молчишь. Одни партизаны вокруг. Ты задела его самолюбие.

- Не только его.

За всю дорогу больше не было произнесено ни слова. Лишь перед тем, как выйти из машины, я обернулась к Марату.

- Что ты собираешься делать?

- Разговаривать, Саша. Пока только разговаривать. Нам есть, о чем поговорить. И сейчас - наиболее удачный момент. Никого постороннего, никакой работы, только мы.

- А как же семья? Новый Год - семейный праздник.

- Свои проблемы я умею решать самостоятельно. Не волнуйся за меня.

Он стал еще более бесчувственным, если только можно такое представить. Раньше было много вещей, способных задеть его за живое, сейчас осталось только самолюбие.

Мы молчали, пока заходили на территорию дома, пока подходили к лифту и даже в лифте молчали, не глядя друг на друга. У самой двери я замешкалась, практически физически неспособная впустить в свой дом, по-настоящему свой дом, который делала для себя, этого человека.

- Тебе помочь? - проявил заботу мужчина.

- Нет.

Я его впустила. Хлопнула в ладоши, включая свет, привычным жестом откинула крупную звенящую связку ключей на полку. Чуть вперед прошла, подальше от Залмаева, прислонилась к стене для опоры и расстегнула сапоги. Шубу на место повесила, включила обогрев полов и, не оборачиваясь, прошла внутрь, где застыла у окна, скрестив на груди руки.

Марату было интересно абсолютно все. Он осматривался и чувствовал себя при этом как дома.

- Неплохо устроилась, - одобрил он, наконец, мое жилище.

- Я в курсе.

- Ты воспитала в себе вкус.

Не "у тебя появился", а "ты воспитала". Что по сути своей является стопроцентной правдой, как бы ни было неприятно. Чего нет, того нет.

- Мне говорили.

Я ушла на второй этаж, чтобы переодеться и немного передохнуть. Ночь обещала быть тяжелой и совсем не праздничной. Сняла массивные украшения, аккуратно повесила в гардеробную платье, сменив его на не менее роскошный и дорогой домашний наряд. Темно-синие атласные брюки с глубокими карманами и белая футболка, несмотря на свою простоту, придавали мне спокойную элегантность. Спокойствия мне очень не хватало.

Неподвижно остановившись у самого края, я мрачно наблюдала за своим кошмаром. Залмаев не чувствовал себя гостем. Он уверенно и свободно перемещался по просторной гостиной, трогал вещи, ставя их "слегка не так", что равнялось покушением на мою территорию. Он лениво полистал первый попавшийся журнал, потом небрежно положил его на место. Пристального внимания удостоились фотографии и картины, автором и создателем которых была в большинстве своем Ритка. Здесь были как мои портреты, так и просто места, которые я посещала.

Залмаев неожиданно поднял голову, встречаясь со мной взглядом.

- Кухня где?

- Прямо правая дверь.

- Спускайся, - он кивнул и сразу повернулся спиной, поразительно спокойный и расслабленный.

Я подобным похвастаться не могла.

На кухне он тоже освоился поразительно быстро. Когда я вошла, Марат деловито осматривал пустые полки большого холодильника из хромированной стали.

- Да уж. Ты потрясающая хозяйка.

- Вообще-то, если помнишь, я собиралась в отпуск.

- Нет даже обычного оливье?

- Если ты приехал поесть, то ты приехал не в тот дом.

Холодильник захлопнулся, лишив нас тусклого света. Я поспешно зажгла небольшой светильник над столом.

- Ну а выпить есть? Новый год же, Саша, а у тебя нет даже елки. Давай хотя бы попытаемся создать атмосферу праздника.

Марат подкатал рукава свитера, хозяином уселся за стол и с вежливым интересом ждал моих дальнейших действий. Я пожала плечами.

- Где-то водка была.

Он все также снисходительно улыбался, и моя броня дала первую трещину.

- Ну извини, к приему гостей я не готовилась.

- Верю. Иначе припасла бы вина, шампанского. А для себя - только водка.

Не глядя в его сторону, полезла в холодильник. Нарочно гремела, со злостью открывая камеры. Руки обдало холодом. С грохотом бухнула на стол запотевавшую от перепадов температуры бутылку.

- Даже водка у тебя теперь элитная. С ванилью. Балуешь себя?

- Пошел к черту, - огрызнулась в ответ, за что удостоилась укоризненного взгляда.

- Не хами. Мы же договорились.

- Когда и о чем?

- Что будем только разговаривать, - первую часть вопроса он проигнорировал и приглашающе махнул на стул напротив себя. - Не стой столбом, Саша, присядь. Новогодняя ночь бывает очень долгой.

Он разлил по рюмкам холодный абсолют, почти до краев, и одну с приободряющем кивком протянул мне. Не отводя друг от друга мятежного взгляда, мы выпили, не содрогнувшись и даже не скривившись, не потянувшись за закуской, без болезненного выдоха в попытках заполучить не обжигающий внутренности кислород. Огонь с легким привкусом ванили обжег нёбо, заколол язык, скользнул по горлу, сдирая кожу, и мягко опустился вниз, согревая заледеневшую кровь и позволяя нам обоим иллюзию откровенности. Мы оба отлично это понимали, лучше многих осознавая иллюзорность, из-за которой терялся весь ее эффект. Мы просто пили.

- Закуски, я так понимаю, нет.

- Ты не закусываешь.

- Я о тебе беспокоюсь.

- Не нужно. Ближе к делу, Марат.

Я хотела побыстрее начать, а он не спешил. Потянулся, разминая затекшие плечи и спину, уперся руками в столешницу и забарабанил по ней пальцами.

- Куда ты спешишь? Самолет давно улетел.

- Ты убить меня хочешь? - я первая не вынесла изучающего и задумчивого молчания.

Он с искренним удивлением приподнял черную густую бровь.

- Зачем? Что мне это даст?

- Не знаю, например, чувство глубокого удовлетворения.

Марат поразмыслил.

- Не думаю, Саша, - наконец, отрицательно качнул головой, отметая мою версию. - Нет, даст, конечно, но ненадолго. К тому это как-то недальновидно. Ты достаточно долго и так была мертва. С тебя хватит. Я хочу узнать, как ты жила. Ничего преступного в этом нет. Мы не чужие друг другу люди.