Но сегодня...

Я прошла мимо бокового входа, что вел в подъезд, направившись к парадной двери.

В пятницу у Лолы было так же, как и в любой другой вечер. Почти все места у бара были заняты, но мне все равно хотелось уединиться. Я встала за свободным табуретом, и поймала взгляд бармена. Он был молод, около тридцати, у него были татуировки на руке и новенькая белая кепка «Тайгерс» поверх армейской стрижки.

— У вас есть холодный чай? — или что подходило этому месту.

Он проверил невидимый холодильник под барной стойкой.

— Ага.

— Холодный чай с лимоном, льдом, и порцией бурбона, пожалуйста.

Он был скептичен, но наполнил бокал из бутылки с «Нести» и смешал все ингредиенты. Я заплатила и взяла свой напиток в двухместную кабинку в самом тихом уголке. Я не хотела, чтобы за моей спиной были люди или окна, чтобы никто не смог прочитать письмо у меня за плечами. Я вела себя, как настоящий преступник, подумала я, усаживаясь на место. Я сделала глоток и поморщилась. Проклятье. А я думала, что моя бабушка смешивала напиток крепко.

Я не ела с двенадцати часов, и напиток подействовал почти сразу. Как же хорошо. Это мне напомнило семейные барбекю, а не все эти ночи, что я потратила впустую с Джастином.

Я подождала, пока моя кровь разгорячится, затем достала записную книжку из сумки. Я провела пальцами по сложенной бумаге, чувствуя линии, где надавливал карандаш или ручка Коллиера. Я заглянула вовнутрь, мельком увидев синий цвет. Я представила, как он зажимал чернильный стержень без корпуса — работники удаляли внешние пластиковые трубки, потому что заключенные, бог знает для чего, могли их использовать. Большие пальцы Коллиера обхватывали тоненькое орудие, бережно переписывая свои мысли с экрана текстового процессора.

Что же он хотел рассказать мне?

У меня есть план, как свалить отсюда, но мне понадобится твоя помощь. Ты получишь двадцать штук за это — мои приятели присылают мне долю от продаж метамфетамина.

Пожалуйста, нет. Хотя, это точно бы меня запугало.

Просто прочитай его.

Чего я так боялась? Всего. Что он продолжит соблазнять меня. Что докажет мне, какая я идиотка, что зашла так далеко, так быстро, без особых усилий.

Нет. Что он каким-то образом разрушит эту увлеченность, которой я начала дорожить. Что он заберет, то, что дал мне, за эти несколько недель — то, что я думала, было утерянным. Мою способность желать мужчину.

Я сделала большой глоток, и развернула листок.

Его почерк был неуклюжий и осторожный, как у первоклассника, усыпанный темными пятнами, где он зачеркивал слова и исправлял, или заменял их.

«Дорогая».

Я сделала очередной глоток, пот начал собираться под моими руками и между грудью.

«Ты, должно быть, прочитала много книг. С более красивыми словами, чем я когда-либо смогу написать. Я не знаю, как красиво выразить все то, что у меня в голове. Но я попытаюсь.

Ты не знаешь меня. Я тоже не знаю тебя. Должно быть, ты одна из тех девушек, которая прежде должна начать уважать парня, прежде, чем что-то к нему почувствует. Там, откуда я родом, люди думают иначе. Мы все просто пьем и трахаемся, и зовем это любовью, как бы долго это не продлилось. Но я хочу, чтобы ты видела меня с лучшей стороны. Быть тем, кого ты, возможно, могла бы уважать. Как бы странно это не звучало. Поэтому я хочу, чтобы ты знала, что меня закрыли не за то, что я навредил женщине. Я бы никогда не навредил женщине.

В любом случае. Я не знаю тебя. Ты производишь впечатление очень милой девушки, и было приятно, что ты позаботилась, о том, чтобы достать для меня этот прибор. Возможно, ты бы сделала это для любого, кто бы в нем нуждался, но я все равно считаю это очень мило. А еще ты красивая. Я говорил правду, когда попросил тебя написать, то письмо. Все те вещи. Я не был с женщиной с самого своего заключения. Это очень долго. Говоря все те вещи, это было самое сексуальное, что я чувствовал за последние пять лет. Но я не хочу говорить вещи, которых ты не хочешь слышать. Возможно, у меня будет шанс, скажем, если ты оденешь красное в следующую пятницу. Я хочу многое сказать тебе, и вещи более личные, чем эти. Сказать, как это приятно. Словно я снова стал мужчиной, таким, каким невозможно быть взаперти. Так что, одень красное на следующей неделе, и я расскажу тебе кое-что о том, что думаю. Если нет, я оставлю тебя в покое.

Твой, Эрик.

P. S. Если у тебя уже есть мужчина, то приношу свои извинения. Я никак не хотел оскорбить его. Если ты расскажешь ему об этом, то передай ему, что он настоящий счастливчик».

Я свернула листок и положила его перед собой, мой пульс стучал повсюду. В ногах и висках, и в горле, сердце билось о ребра, и пульсировало между ног. Во всех местах, что предупреждали тело бежать, и во всех местах, что готовили тело к траху.

Когда я сделала очередной глоток, жирная капля испарины скатилась со стакана и упала на бумагу, и я подпрыгнула, словно пролила целый кувшин на акварельный шедевр. Я промокнула место подолом своей рубашки, развернула бумагу, и подула на нее, пока она не высохла.

Боже, что он со мной делал?

Внезапно, я расхотела находиться наедине с этими словами.

Мне хотелось позвонить маме... только я не могла. После того, что случилось с Джастином, она ни за что на свете не поддержит подпольный каторжный роман. Ради всего святого, она была замужем за патрульным. Мои самые близкие дружеские отношения с годами сошли на нет, когда я переехала на север из дома, а те, что я завела в Энн Арборе никогда не были столь сильными, как те, что вы заводите в юности. У меня никого не было, с кем бы я могла поделиться этим. В любом случае, никого, кто бы не посчитал, что я выжила из ума. Черт, может мне следует обратиться в Ларкхевен. Возможно, у них имеется целая палата для безумных женщин, которые влюбляются в хорошеньких заключенных.

Я сунула письмо в сумку, и отправилась к барной стойке, вдруг почувствовав острую необходимость в ком-нибудь, даже в незнакомце. Несколько людей разошлось, я заняла место в самом конце, открытая для бармена, но сев спиной ближе к стене. Чертова Казинс, научила меня думать таким образом.

Бармен подошел ко мне, уставившись на мой полупустой стакан.

— Ну как напиток?

Я кивнула.

— Идеальный, спасибо.

— Такого раньше никто не заказывал. Как он вообще называется?

— Не думаю, что у него есть название. Просто его всегда пила моя бабушка.

— Ты не местная.

Я покачала головой, сделав длинный глоток через трубочку.

— Южная Каролина. Я устроилась на работу в общественную библиотеку Даррена этим летом.

— Студентка, — подразнил он напыщенно.

— Аспирантка, — поправила я, потеплев к нему.

— Молодец. А я-то подумал, что ты чей-то надзиратель, в таком прикиде.

Он убирал лотки с дольками лимона и вишни, а я наблюдала, чувствуя эйфорию от виски. У него было круглое лицо, отчего он выглядел скорей всего моложе своих лет. Слегка мускулистый, как школьная звезда футбола, чьи дни славы были в прошлом. Он напомнил мне некоторых парней, с которыми я была знакома на родине. Я облокотилась на барную стойку, и поймала его взгляд.

— Нужна добавка?

— Не. Но тебе... Люди на самом деле ведут себя, как в фильмах — напиваются и рассказывают тебе все свои любовные неудачи?

— Люди напиваются и рассказывают мне всякую всячину.

— Если это любовные дела, они всегда полностью обречены, как ты думаешь?

Он задумчиво посмотрел.

— Да, возможно. Но каждый здесь обречен в своем роде. А что? У тебя проблемы в любовных делах?

Зная, что половина бара скорей всего подслушивала, я сказала ему.

— Я не знаю, что у меня.

— Это проблема?

— Может быть. Возможно.

Он украл мой стакан и открыл очередную бутылку. Нести, но я остановила его, прежде чем он успел добавить бурбон. Но в место этого он щедро плеснул его в рюмку и пододвинул ее к моему локтю.

— Люди дают мне больше чаевых, когда они расслаблены, — сказал он, а один уголок его губ приподнялся в улыбке.

Я улыбнулась в ответ.

— В общем, есть парень.

— Еще бы. Что в нем хорошего?

— Ну, — сказала я, закатив глаза к неоновым вывескам над баром, обдумывая свои мысли. — Он страшно красив. С ним я чувствую себя особенной. И он... Я не знаю. Загадочный, что ли.

— Загадочный, это не хорошо, — сказал мой бармен. — Загадочный, может означать, что у него есть тайная семья в соседней стране.

О. Боже, насколько я знаю, это вполне может быть правдой. Возможно, у него и не было женщины в течение пяти лет, но, сколько подружек навещало его в приемные часы? Сколько из них думало, что он будет с ними, как только его выпустят? Я схватила рюмку и вылила ее в свой стакан.

— Что еще есть в нем хорошего? — спросил мой бармен.

— Я не знаю. На самом деле, это все. Он красив и заставляет меня чувствовать себя особенной.

— А что в нем плохого?

Он вроде, как тюремщик.

— Я не очень хорошо его знаю, но я знаю, что у него были какие-то неприятности раньше. И к тому же я не совсем могу быть с ним.

Бармен кивнул.

— Женат.

— Нет, он не женат. — Правда?

— Определенно женат. Тайная жена и двенадцать детей.

Мужчина на ближайшем стуле кивнул, худой черный парень с пепельными волосами, одетый в спортивный костюм.

Я хмуро уставилась на обоих.

— Это не так. Он просто... Между нами расстояние. Мы общаемся в основном в письмах.

— Он военный? — спросил мой назойливый сосед.

— Нет. Он просто... Он в одном месте, а я в другом. Но, думаю, мне нравится, все как есть.