– Как хотите, но наш отдел надо закрыть. У нас все-таки не книги, а газеты и журналы. Подшивки толстые, тяжелые. Мы все будем в фонде, а кто с людьми будет работать? – Ирина Анатольевна воинственно расправила плечи и, достав ярко-оранжевую помаду, приготовилась идти к начальству.

– Правильно, – поддержала ее Юля Нестерова, – пусть нас закрывают.

Люда Шилова и Светлана промолчали. А Оля Резникова решилась на очередной больничный. У нее были все признаки астмы, так что библиотечная пыль пойдет ей явно во вред.

Ирина Анатольевна вернулась через час с недовольно поджатыми губами.

– Не договорилась, – с тайным злорадным удовлетворением произнесла Юля.

– Они сами не знают, чего хотят. Сказали, чтобы и инвентаризацию делали, и людей обслуживали.

– Ну, Ирка, чего ты тогда губы красила своей морковной помадой?! – Нестерова ехидно улыбнулась.

– Сама бы пошла и поговорила, – огрызнулась Бажина, с тайным удовлетворением поглядывая на себя в маленькое зеркальце.

– Так ты у нас вождь. Тебе и карты в руки.

– Меня никто вождем не выбирал, это была моя собственная инициатива.

– Переоценила ты себя, – Юля обожала «завести» Ирину Анатольевну.

– Так как работать будем? – неожиданно для всех спросила Светлана.

– График составим, половина сотрудников с посетителями, половина – в фонде. Потом меняемся. Короче, как обычно.

– Меня не считайте, я чувствую, что заболеваю. – Оля Резникова натужно покашляла.

– Кто бы сомневался, – Нестерова со значением посмотрела на Бажину.

Решено было, что Светлана будет работать в паре с Юлей, а Ирина Анатольевна – с Людой.

– Ой, как хорошо! – сказала по этому поводу Люда. – Вы мне все расскажете про фонд, чтобы я лучше ориентировалась.

В следующий понедельник Светлана, облаченная в линялый, на два размера больше халат, вытирала тряпкой пыль со старых подшивок и заносила в гроссбух инвентарные номера. Юля Нестерова в кокетливо повязанном платочке «Hermes» сидела в старом кресле и, наблюдая за Светланой, рассуждала о мужчинах:

– Ты знаешь, почему у женщин такие проблемы с мужчинами?

– Нет, – отвечала Светлана, пытаясь не дышать пылью. Та скопилась на старых подшивках, давно предназначенных на списание, но не списанных из-за внезапных кадровых перестановок.

– Проблемы оттого, что женщины представляют мужчин такими же людьми, как и они сами.

– А они что, не люди?

– Перестань, я не про затертые до дыр пошлые глупости. Я про то, что мужчины никогда не смогут быть такими, какими мы их хотим видеть.

– Это почему же?

– Да потому, что они тогда вымрут.

– Это следствие, ты пропустила причину. Почему они вымрут, если мы их заставим измениться, и почему они не смогут измениться? – в логике Светлане отказать было нельзя.

Юля кокетливо повертела головой и произнесла:

– Потому что им это не дает сделать их инстинкт самосохранения. Мужчина, который изменится настолько, насколько хочет женщина, перестанет быть мужчиной. Он уже никогда на женщину не посмотрит.

Светлана от души расхохоталась. Сама она искренне считала, что переделывать вообще никого никогда не надо. Надо просто попытаться приспособиться. Ну, конечно, если речь не идет о жизненно важных вещах. И если уж люди решили жить вместе. У нее перед глазами стоял пример ее семьи – мать приспособилась к властному и иногда почти деспотичному отцу так, что теперь он даже не замечал, что живет по правилам матери. «Впрочем, тепла, от этого в доме не прибавилось», – со вздохом подумала Светлана. К своим почти двадцати пяти годам она так привыкла к одиночеству, что все эти вопросы совместимости ее не волновали. Светлана потихоньку становилась эгоисткой – она плохо себе представляла, как можно отказаться от девятичасового сна в выходные, от долгих прогулок в лесопарке (для здоровья полезно!), вкусных обедов в воскресенье. Она любила выпить бокал красного вина поздно вечером, любила сыр с резким запахом, который, невзирая на гримасы родителей, хранила открытым в холодильнике. Запахом этим пропитывался даже борщ. Так, во всяком случае, утверждал отец. Изменять своим привычкам и обычаям ей совсем не хотелось, даже ради мужчины. Юля же, пережившая не один бурный роман, пришла к заключению, что отношения можно сохранить, только отказавшись от попыток превратить собственного любовника в любимого киноактера. Например, в Джорджа Клуни. В разговорах о жизни и переписи библиотечного фонда бежали дни, неумолимо приближая новогоднюю ночь, в которую Светлана, выпив с родителями шампанского, ляжет спать, не выдержав комментариев отца в адрес участников «Голубого огонька», а Юля уже в два часа ночи начнет дуться, поскольку ее молодой человек заспешит домой к жене с плохим характером (по его собственному признанию) и совершенно избалованным детям.

Тридцатого декабря, в последний рабочий день, коллектив решил отметить наступающий праздник. «Оливье» приготовила Бажина, пирог с капустой и яйцом – Люда Шилова, Юля Нестерова испекла огромный многослойный торт и печенье с вареной сгущенкой. Светлане поручили купить шампанское, сок и кило мандаринов. С этими покупками в руках и с подшивкой французских газет за 75-й год она столкнулась с высоким полным человеком. На его затылке еле держалась шапка-«пирожок» из черной каракульчи. Мужчина был в светлой дубленке нараспашку, так что можно было увидеть дорогой костюм с ярким, почти новогодним галстуком. Красный как рак, мужчина даже не подумал уступить Светлане дорогу, столкнувшись с ней в дверях. Наоборот, он сделал стремительный рывок навстречу, с силой толкнув пакет с напитками в ее руках. Пакет с грохотом обрушился на тяжелую дверь хранилища, и все почувствовали новогодний запах шампанского.

– Вас не учили уступать дорогу женщинам? – Светлана пыталась разглядеть, не попало ли шампанское на ее замшевые сапоги.

– Женщинам – учили, но где вы здесь видите женщин?! Это же ведьмы сплошные, – с этими словами господин в «пирожке» сел в лифт и уехал.

Несмотря на разбитую бутылку шампанского, праздник удался. Выпили настойку на бруснике, которую прихватила запасливая Бажина, попели песни, всласть посплетничали о буйном визитере.

– С чего он так разозлился? – спросила наконец Светлана.

– А он требовал два журнала с собой. Да еще таким тоном. Мол, он писатель. Известный, а мы… А у самого куча материалов. Мы ему отказали. Вернее, Юлька отказала.

– Как ни умолял, как ни просил. – Юля по-кошачьи потянулась.

– А он что, писатель, действительно?

– Ага, на политические темы пишет.

– Да ладно, праздник все-таки, конец года, мало ли для чего человеку нужно. – Светлана отпила наливочки. По телу разлилась приятная слабость. В отделе было уютно, празднично, никуда не хотелось идти. Разошлись они в ночную предпраздничную Москву, обсудив напоследок график новогодних дежурств. Светлана мягко покачивалась в почти пустом вагоне метро, предвкушая целых два выходных – ее дежурство приходилось на второе января.

Москва в первые новогодние дни до умопомрачения хороша. Несмотря на снег, снег с дождем или лютый мороз. Как будто прибранные пустынные улицы с елками и гирляндами замерли в ожидании синих вечеров, гуляющих людей, завороженных ребятишек. А пока, утром, чистые спокойные улицы наконец показывают себя во всей красе – со старыми доходными домами, ажурными решетками бульваров и особняков, изморозью реки. Густой дым над центральной ТЭЦ иногда заслонял солнце, именно этот дым неожиданно делал зимний город уютным. Как делает уютным зимний пейзаж дым над печной трубой. Светлана вышла на одну остановку раньше, ей хотелось пройти по Покровке и по Солянке. Она перед праздниками во всей этой суете даже не заметила, что город украсили, что витрины полны заманчивых сюрпризов, что каток на Чистопрудном бульваре уже давно работает и рядом продают плюшки, блины и горячий чай. Ранние посетители нарезали круги, радуясь тому, что каток пуст. Дойдя до угла бульвара и Покровки, Светлана с удивлением обнаружила, что ее любимый комиссионный магазин открыт. Она на минуту задумалась. Здесь продавались хорошие, иногда совсем новые вещи по вполне вменяемым ценам. Сейчас у нее в сумочке лежали премия и зарплата. Светлана на минуту задумалась, а потом толкнула стеклянную дверь.

В магазине скучали продавщицы.

– С Новым годом! – обрадованный, но все же недоверчивый хор обратился к Светлане.

– С наступившим! – отзывалась Светлана и, предвкушая открытия, пошла вдоль вешалок.

– Вы знаете, тут перед праздниками такую вещь принесли. Прямо для вас. И денег просят немного. Люди просто спешат продать. Уезжают, видимо.

Это начало Свете было знакомо. Она сначала вежливо отмахнулась, но любопытство перевесило рассудительность. Бойкая продавщица юркнула в подсобку, а потом вынесла оттуда что-то темное в плотном дорогом чехле. Когда чехол сняли, то взору предстала маленькая черная норковая шубка. Светлана зачарованно застыла.

– Боюсь, не потяну, – наконец неуверенно проговорила она.

– Бросьте, цена смешная. Но вы сначала примерьте, а то что раньше времени о покупке думать.

Светлана колебалась совсем недолго. Сняв свой коричневый пуховик, она взяла в руки невесомый мех и осторожно набросила его на плечи.

– Да что вы, в самом деле. Надевайте, прямо на ваш свитер. Вам точно будет по размеру, – загалдели продавщицы.

Светлана надела шубу и посмотрела на себя в зеркало. «Подумать только, всего-навсего немного шелковистого меха, и я совсем другой человек», – подумала она. Действительно, из зеркала на нее смотрела высокая, изящная белокурая дама с нежным румянцем. Черная норка оттенила белокурые волосы и подчеркнула светлые большие глаза.

– Вот это да! – охнули девочки-продавщицы. – Да вы просто королева!

Светлана и сама это видела. Но она прекрасно понимала, что купить это чудо не получится. Покрутившись еще минут пять у зеркала, она с сожалением сняла шубку.

– Спасибо, но боюсь покупка не про меня.