Она судорожно вздохнула, тронутая глубоким чувством, прозвучавшим в его голосе, зная, что, если понадобится, он отдаст жизнь за нее, Мэгги. Но что ждет ее, если вдруг с ним что-нибудь случится? Она метнула взгляд на безжизненные тела их недавних врагов и от души возрадовалась тому, что они мертвы. Правда, ее тут же охватило раскаяние.

—Ты… ведь не станешь снимать скальпы?

— Нет.

— Но ты бы сделал это, если бы не я? Черный Ястреб хотел было солгать, но, в конце концов, счел за лучшее сказать правду. Между ними не должно быть никакой недоговоренности.

— Да, — признался он, — я бы снял скальпы. Среди моих соплеменников считается воинской доблестью добыть в бою скальпы врагов.

Мэгги кивнула, тотчас припомнив ту ночь, когда Ястреб исполнял перед нею и Вероникой ритуальные танец. И ведь он рассказывал ей, как матери, сестры, жены и близкие родственницы воина несут колья со скальпами его врагов. Сам воин в это время исполняет танец, в котором заключен глубокий смысл: тут и гордость, и воинская доблесть, и похвальба. Но все это ужасало Мэгги по-прежнему.

Всю ночь ее мучили кошмары. Она видела ужасные сны, в них ее преследовали убитые. Они выглядели точь-в-точь, как Ферди и Черный Бульдог. Ей снилось, что она, Мэгги, вновь калека, прикованная к инвалидному креслу, беспомощная и полностью в их власти. Она отчаянно призывала Ястреба на помощь, но его не было рядом, он скрылся в недрах Священной Пещеры.

— Мэг-ги! — Черный Ястреб тряс ее за плечи, испуганный пронзительными воплями и бледностью, разлившейся по ее лицу. — Мэг-ги!

— Ястреб! О, Ястреб, — она бросилась ему на шею, отчаянно вцепившись в него, как будто ища спасения от неминуемой опасности.

Он прижал Мэгги к себе, шепча, что любит ее и что теперь ей нечего опасаться. Но в глубине его сердца поселилась тревога за жену. Ведь она сама рассказывала, что ждет его народ. Ничего, кроме смерти или, в лучшем случае, жалкого существования в резервации. А вдруг его убьют в схватке с врагами? Ведь тогда Мэгги останется совсем одна, без всякой надежды вернуться в свое время, к своему народу.

— Мэгги, утром мы пойдем в Пещеру. Я считаю, что тебе следует вернуться. Ты не можешь здесь оставаться.

Так он собирается вернуться с ней домой! Она никогда не думала о ранчо в Дакоте, как о родном гнезде. Это было лишь убежище, где она могла спрятаться от ставшего ей враждебным окружающего мира. Но теперь, когда Ястреб будет там с нею, это совсем меняет дело.

— Мы будем счастливы там. Я обещаю это, — сказала Мэгги и улыбнулась любимому.

— Но я не смогу пойти с тобой.

— Как?

— Я ведь не могу вернуться. Мой долг — разыскать Сидящего Буйвола и узнать о местонахождении моего племени. Когда я найду их, то поведу в Канаду, но сначала мне надо доставить тебя в Пещеру.

— Я не вернусь без тебя.

— Мэг-ги, ведь я думаю только о тебе, — возразил он. — Ты знаешь, что ждет мой народ. Если мы не сможем занять землю предков, если что-то случится со мной в пути, ты никогда не сможешь вернуться к своим. Готова ли ты к тому, чтобы провести здесь остаток жизни?

Все было справедливо. Мэгги знала, что это правда, но сама мысль о том, что Ястреба могут убить, была ей ненавистна. Они так недавно избежали серьезной опасности. Дважды. Что она будет делать, если с ним что-нибудь случится? Куда пойдет?

Мэгги взглянула ему в лицо и поняла, что не в силах оставить мужа. И даже знай она, что им суждено быть вместе всего лишь неделю, а то и день, она, Мэгги, ни за какие блага не уступила бы эти дни судьбе. Сколько бы мгновений им ни осталось — они должны провести их вместе. Уж лучше жить в вигваме из шкур, или того хуже, в нищете резервации, чем провести остаток жизни без него.

— Я останусь, — сказала она, — что бы ты ни говорил, я не изменю своего решения.

Глава 28

Прошло четыре дня, и Мэгги уже вовсе не была так уверена в том, что приняла правильное решение. Она бросила взгляд с невысокого холма на индейские вигвамы, что виднелись по обе стороны широкой спокойной реки.

Индейцы. Куда ни глянь — одни индейцы. Ей всегда казался симпатичным этот народ, но Мэгги ни разу не приходилось видеть столько индейцев одновременно, и она растерялась. Мэгги чувствовала себя так, словно была одной из героинь собственных романов. Она ощущала себя белой розой в цветнике, где росли одни лишь красные гвоздики. Эта строка неожиданно всплыла из дальнего уголка ее сознания.

Она перевела глаза на Ястреба. Он сидел верхом на коне Черного Бульдога, и Мэгги заметила, что его глаза полны нетерпения.

— Ты готова? — спросил он.

Мэгги кивнула. Ее сердце бешено заколотилось. Страх и ожидание овладели ее душой.

— Не бойся. Мои люди не обидят тебя.

— Но и не полюбят.

— Полюбят, конечно, не сразу. Но ведь это только оттого, что ты непонятна им, — он ободряюще улыбнулся ей. — Когда я расскажу им, что ты — Женщина-Призрак, они станут почитать тебя, как божество.

— Думаешь, они поверят тебе?

— Мой народ живет ближе к богам, чем ты думаешь. В тяжкие времена бед и несчастий нас часто посещают духи.

Ястреб взял ее за руку, и Мэгги показалось, словно его сила передалась ей. Растревоженное сердце успокоилось.

— Смотри на это, как на опыт, — посоветовал Ястреб. И они начали спускаться с холма.

* * *

Едва они вошли в лагерь, все жители обступили их: мужчины, женщины, дети. Глядя на сотни обращенных к ней с любопытством лиц, Мэгги подумала, что лакота — привлекательный народ. Высокие, красивые мужчины, хотя, конечно, и вполовину не такие красивые, как Черный Ястреб. Женщины тоже казались высокими и привлекательными. На них были туники из оленьих шкур, украшенные бахромой и расшитые бисером.

А дети! Они глядели на нее, стараясь дотянуться, дотронуться. Черные глазенки были полны жгучего любопытства.

Мэгги увидела, что к ним направляется сам Сидящий Буйвол, и внезапно осознала всю фантастичность сложившейся ситуации. Неужели все это происходит с нею на самом деле? Ведь это не просто человек, а живая легенда. Хотя он и не считался вождем, но сила его воздействия на народ, то влияние, которым он пользовался среди индейцев, не имели себе равных. Широко раскрыв глаза, Мэгги напряженно наблюдала за тем, как почтительно расступилась перед ним толпа, а Ястреб спрыгнул с седла и обнял Сидящего Буйвола. Какое-то время они оживленно беседовали, потом Ястреб снял Мэгги с коня и представил шаману. Совершенно растерявшись, Мэгги невнятно пролепетала что-то о том, как она счастлива познакомиться с таким выдающимся человеком. Потом шаман указал им свободный вигвам и предложил чувствовать себя в нем, как дома. Мэгги застыла посреди вигвама, слишком взволнованная, чтобы вымолвить хоть слово. Ей, обыкновенной женщине из двадцатого века, довелось увидеть Сидящего Буйвола, человека, умершего за пятьдесят лет до ее рождения.

Покачав головой, Мэгги огляделась вокруг. Все казалось точно таким, как она и представляла: остроконечный вигвам в форме конуса, обтянутый шкурами бизонов, казался круче сзади, чем спереди. Вход в вигвам был обращен на восток, где вставало солнечное божество. Пол был устлан шкурами. В дальнем углу вигвама она заметила ложе, также убранное шкурами бизонов. Еще в вигваме оказалось два плетеных сиденья, покрытых мехом, и очаг.

Из беллетристики и различного рода отчетов об исследованиях Мэгги знала, что индейцы устраивают свое жилище, как храм, и относятся к нему соответственно. Пол вигвама символизирует Мать-Землю, что дарует жизнь, стены вигвама — Небо, а жерди — путь от Земли, по которому осуществляется связь человека с великим Вэкэн Танка.

Сразу за очагом виднелся небольшой участок земли, не покрытый шкурами. Он служил своего рода алтарем, где курились ароматические травы, шалфей. Индейцы свято верили в то, что возносящийся дым связывает молящихся с Великим Духом. Некоторые считали, что можно вызвать бурю, если ступить на алтарь.

Мэгги доводилось читать о разных обычаях и правилах, что теперь могли бы ей очень пригодиться. Оставалось надеяться на то, что ей удастся припомнить их все. Так, если дверь приоткрыта, то это означает, что здесь ждут гостей и встретят их с радостью. Две скрещенные ветки над дверным проемом говорят о том, что хозяев нет. Что же еще? Ах да! Мужчины обычно сидят у северной стены вигвама, а женщины — у южной, так, чтобы, входя в вигвам, мужчина шел направо, а женщина налево. Между местом хозяина и очагом никто никогда не располагается.

Только сейчас Мэгги заметила, что Ястреб, задумчиво прищурившись, наблюдает за нею.

— Что ты? — спросила она.

— Я все гадаю — о чем ты думаешь?

— Да нет, ни о чем особенном. Я написала столько книг об индейцах и рада, что настоящий вигвам выглядит нисколько не хуже, чем те, которые я описала.

Черный Ястреб обвел взглядом ложе из шкур бизона, дрова у входа, плетеные сиденья и припомнил просторный дом на ранчо со всевозможными удобствами: мягкими матрасами на кровати, холодильником, где всегда сохраняется свежая пища, посудомоечной и стиральной машинами и автомобилем, что мчит вдаль скорее самой быстроногой лошади.

Да разве она будет счастлива, купаясь в холодной реке? Ведь она привыкла мыться в ванне с горячей водой и белоснежной мыльной пеной. Мэгги и горя не знала, готовя пищу в микроволновой печи. Ей, с ее нежными руками, готовить на лагерном костре? Да разве сможет она сшить себе одежду, мокасины?

Если даже ему, Ястребу, уже не хватает этих чудодейственных изобретений бледнолицых, то ей, изнеженной женщине, привыкшей ко всем таким удобствам с самого детства, должно быть во сто крат тяжелее.

— Мы отдохнем здесь несколько дней. Что скажешь?

Улыбнувшись, Мэгги посмотрела ему в глаза.

— Все хорошо, когда ты со мной.

— Мэг-ги, — он обнял ее, зная, что всю жизнь не нашел бы себе места, случись ему оставить ее. Что бы ни сулило будущее — они должны быть вместе.