Кассиану чуть не поколотил двух болтушек, которые только и знают, что зубы скалить. Но как только он представил себе, что Далила выигрывает конкурс и целый вечер танцует неведомо с кем, он махнул рукой.

— Ладно! Записывайте! Но учти, Далила, я соглашаюсь только ради тебя! — прибавил он, глядя на невесту.

— Тогда надо бежать быстрее! — встрепенулась Далила. — Сегодня последний день!

И девчонок как ветром сдуло.

— А я сошью тебе очень красивый костюм, сынок. Вот увидишь, как у настоящего принца. — пообещала сыну Серена, ласково потрепав его по густым темным волосам.

* * *

Если в поселке только и разговоров было, что о королевах, королях и принцах, то Летисия, став хозяйкой маленькой хижины, превратилась в настоящую местную женщину, а может, и в индианку. По местному обычаю она соорудила себе наряд из цельного куска ткани и со своей худобой, смуглотой стала точь-в-точь как все местные жители. Однако, несмотря на свой деревенский наряд, Летисия собиралась поехать в город. Она хотела повидать своих детей.

Нейде очень обрадовалась, увидев свою хозяйку. У нее душа изболелась за Летисию, и увидеть ее живой, здоровой и такой непривычной и красивой было для нее просто подарком.

— Слава Богу, что ты пришла, Летисия, — радостно заговорила она. — Я так переживала и после твоего звонка только о тебе и думала.

— Я хочу повидать детей, Нейде, — сказала Летисия. — Что они делают?

— Завтракают. Сейчас я их позову. Летисия села в кресло в холле и задумалась.

Эти несколько минут ожидания были нужны ей, чтобы сосредоточиться, найти нужные слова.

* * *

Витор окинул ироническим взглядом ту, которая была его матерью, — к несчастью, к большому его несчастью, так он считал. Увидев ее наряд, он окончательно убедился, что она повредилась в рассудке.

— Женщина из племени индейцев тупи у нас в гостиной? — протянул он. — А я-то думал, что Форталеза — цивилизованный город…

Боль и негодование захлестнули Летисию. Она знала, как сложно относится к ней Витор, знала, что он винит ее в смерти отца, к которому был очень привязан. И сейчас он вел себя точь-в-точь как отец — грубо, бессердечно, нагло. Но ведь Витор был сыном не только этого ненавистного ей человека, он был и ее сыном! А значит, в нем должны были быть те струнки, которые откликнутся любовью и пониманием на ее непростые проблемы…

Летисия не дала воли ни своей боли, ни гневу, она взяла себя в руки и спокойно проговорила:

— Витор, я прошу тебя…

Но он не дал ей даже договорить, точь-в-точь как его отец!

— Смотри-ка, да она говорит на нашем языке! Для начала неплохо. Похоже, и там уже побьгоали миссионеры.

Летисия смотрела на дочь. Дочь была не в отца. Она была в нее, в Летисию, такая же бурная и порывистая.

И глядя Летисии прямо в глаза, Аманда проговорила:

— Я не понимаю, с кем ты говоришь, Витор. Никого, кроме нас двоих, я здесь не вижу. Если тебе нравится говорить со стенами, говори! Я пошла к себе!

Аманда повернулась и вышла.

«Как она жестока, и как ей больно», — с горечью пожалела про себя свою дочь Летисия.

А Витор продолжал свой издевательский монолог, он упивался своим красноречием, своим остроумием, говорил что-то о любимой женщине вождя, о гамаках, еще какую-то ерунду. Летисия не вслушивалась, боясь своего гнева, оберегая свое спокойствие. Оно было ей необходимо, потому что сын должен был ее выслушать! И время от времени она повторяла:

— Довольно, Витор! Погоди! Ты должен меня выслушать.

Но разошедшийся юнец уже не мог остановиться, Летисия прикрыла глаза. В ушах у нее теперь звучал живой голос ее покойного мужа:

— Он ведь удовлетворяет тебя другим способом, да? Ведь трудно сказать, что он широко образован? Блестящий собеседник? Он удовлетворяет твои самые низменные инстинкты, вы общаетесь друг с другом на уровне ниже живота… — говорил Витор.

Летисия открыла глаза и дала своему сыну пощечину. И сыну, и мужу, и прошлому! Все! Хватит! Так она уже жила! И больше не будет! Никогда!

— Вы так привыкли решать все вопросы у себя в поселке? Позови охранника! — обратился Витор к Нейде. — Пусть он вышвырнет отсюда эту аборигенку!

— Да как ты смеешь так разговаривать с матерью! — вступилась за Летисию Нейде.

Летисия не сказала ничего. Она повернулась и пошла наверх к Аманде. С дочерью она должна была поговорить во что бы то ни стало!

Летисия заговорила с Амандой мягко, очень мягко. Сейчас ей было нетрудно признать свою вину, потому что всерьез она не чувствовала себя виноватой. Никто не знал той жизни, которую она прожила, и никто не вправе был ее судить. Тем более собственные дети. А свою вину перед дочерью, которая сейчас, безусловно, возникла, она готова была искупить. Этой вины не будет, как только они с Амандой поймут друг друга!

— Я знаю, что не права, Аманда. Потому и пришла. Я уверена, ЧТо могу тебе все объяснить, потому что мы с тобой женщины. Единственное, чего я хочу, — это жить той любовью, которая захватила меня целиком, которая заставляет меня забыть обо всем на свете. Понимаешь, я уже многим пожертвовала, многое упустила и теперь имею право попытаться найти свое счастье. Конечно, я поступила, некрасиво. Но поверь, я просто ни о чем не могла думать. Я чувствовала себя на вершине блаженства, как будто весь мир вокруг меня перестал существовать. А когда пришла в себя, поняла, что поступила нехорошо, исчезнув, ничего не объяснив, ничего не сказав, и вот теперь пришла…

Аманда смотрела на разрумянившиеся щеки, на блестящие глаза матери — да, она говорила правду; весь мир для нее перестал существовать. Было у ее матери право на это или нет, Аманда не знала и не хотела знать. Она знала другое и высказала то, что знала.

— Ты эгоистка и никогда никого не любила! — сказала Аманда. — Во всяком случае, своих детей! Ты даже не подозреваешь, сколько боли ты мне причинила! Но теперь ты ушла из моей жизни и больше не возвращайся в нее! Уходи! Убирайся! Я хочу остаться одна, потому что в дальнейшем мне придется привыкать именно к этому! К одиночеству! Счастливо!

И вот тут Летисии стало по-настоящему стыдно. Что бы ни говорил ей Витор, она видела избалованного мальчишку с дурной наследственностью. Но Аманда страдала. И страдала из-за нее, из-за своей матери. Родители не имеют права мучить своих детей. С чего вдруг она стала говорить с дочерью как с подругой? Почему потребовала, пусть невольно, разделить свою любовь? Не Аманда должна была понимать ее. Летисия должна была понять, что мучает Аманду, и пойти ей навстречу, как мудрая любящая мать к своему истерзанному ребенку, который вдруг почувствовал себя сиротой…

Но сейчас уже не имело смысла делать никаких попыток. Аманда, которая и так уже настроилась враждебно, закрылась и отгородилась бы еще больше…

Летисия вздохнула, повернулась и вышла.

Нейде ждала ее внизу, приготовив кое-какие необходимые вещи. Рядом стоял и Плиниу.

— Если не возражаете, я вас отвезу, машина стоит у входа, — сказал он.

Летисия поблагодарила и попросила отвезти ее к дому Франсуа. Сейчас только он мог ей помочь.

И Франсуа, как всегда, отложил все свои дела ради Летисии, как всегда, он был готов выслушать ее. Франшику уже не раз упрекал его, что в любую минуту архитектор готов сбежать со строительной площадки, если только его поманит пальчиком Летисия. Франшику сердился, но не всерьез. Франсуа смеялся, но не весело. Что поделать, если так оно и было? Но сейчас дело было серьезным — речь в очередной раз шла об Аманде.

— Никакого разговора с детьми у меня не вышло, — говорила Летисия. — Можно считать, что они забросали меня камнями. Витор не может простить меня, потому что я сбежала именно в тот момент, когда он решил поделиться со мной — нетнет, не любовью, как он думает, а своей болезнью… Похоже, я выбрала не лучший момент, чтобы заняться своей личной жизнью: отец уехал, Аманде очень одиноко. И я прошу тебя, Франсуа, поезжай, побудь с ней, поговори. Ей очень нужна поддержка взрослого человека.

— А ее любовные фантазии? — задумался Франсуа. — Они не всплывут снова?! Ведь иной раз пустяка довольно, чтобы вывести ее из равновесия. Я не уверен, что именно сейчас она способна выслушать меня как друга…

— Я надеюсь, ты не воспринял всерьез все то, что я наговорила тебе в тот несчастный день? — спросила Летисия. — Поверь, я нисколько не сомневаюсь в тебе и знаю, что ты относишься к Аманде как к дочери. А сейчас как никогда ей нужны твоя рассудительность, спокойствие и здравый смысл! Ты единственный человек сейчас, Франсуа, который способен помочь Аманде! — Летисия умоляюще смотрела на Франсуа.

Умом она оценивала все правильно и трезво, но нервы ее были на пределе.

— Тебе не о чем беспокоиться, Летисия, — успокоил ее художник. — Я непременно сделаю все, что в моих силах.

Летисия уже стояла у дверей, собираясь уйти, но он попросил:

— Посиди еще, тебе нужно немного прийти в себя.

— Спасибо, Франсуа, но мне пора. Рамиру, наверное, очень волнуется. Я очень рассчитываю на тебя, Франсуа! Ты всегда был мне надежным другом.

В ответ Франсуа только кивнул. Да, он всегда будет другом Летисии Веласкес, как бы ни распоряжалась она своей судьбой и как бы ни распоряжалась ею судьба.

* * *

Рамиру отдал наловленных лангустов Маджубинье — он знал, Летисия все равно не будет их есть, она еще не свыклась с тем, что варят их живыми, — и теперь он ждал ее. Сначала с обедом, потом с ужином — в общем, на грубой глиняной тарелке Летисию ждала аппетитная хрустящая рыба.

Рамиру сидел на пороге и слушал привычный шум моря. Он бы умер, если бы перестал слышать этот вечный неторопливый разговор морских волн. Темнело. Одна за другой загорались звезды. Темнота убрала все подробности, оставив только огромное, неизменное и вечное — небо, море и любовь. Любовь, с которой ждал Рамиру Летисию. Когда она пришла — а она все-таки пришла наконец, — он сразу увидел, как она устала. И душа ее устала больше тела. Но поддержать нужно было сперва телесные силы, и Рамиру протянул ей золотистую рыбу на грубой коричневой тарелке.