— Но ведь случилось же? Да? — Франсуа вопросительно заглядывал ей в глаза.

— Да, — Летисия не могла сейчас слукавить.

* * *

Кассиану рассматривал рекламный проспект «Судоверфи Веласкес» и невольно ахал: ну до чего же хороши лодки! Одна другой лучше, удобнее. И как сделаны! А какие краски! Лодки прямо как живые!

Кассиану был настоящим рыбаком, и лодка была его мечтой. Серена мельком взглянула, чем так восхищается ее обычно суровый и молчаливый сын.

— Это мне папа дал. Наверное, принес от сеньоры Веласкес, — простодушно объяснил Кассиану, и мирный ясный день померк в глазах Серены.

— Иди погуляй, сынок, — попросила она, — и Асусену прихвати с собой. Ужинать мы еще не скоро будем.

Кассиану с недоумением взглянул на мать, но спорить не стал, не в его характере было спорить.

Серена осталась дома одна. В ее груди бушевала буря. Весь мир сейчас был для Серены тесен, а не только ее дом, всегда такой любимый, уютный, а теперь ставший прибежищем несчастья, мрачным, словно тюрьма.

Как только Рамиру вошел и взглянул на Серену, он понял: стряслось что-то серьезное, — таким отчужденным было обычно радостное лицо жены.

— Ты опять с ней виделся? — только и спросила она.

Взгляд Рамиру невольно привлекли цветные лодки, которые рассматривал Кассиану, и он тут же все понял. У него опустились руки: опять надвигается шторм — возмездие за тени прошлого, что приходили и тревожили яркий день настоящего.

— Ты же знаешь, мы хотим сделать с Кассиану лодку, я и ходил на верфь, разговаривал с инженером, там мне и дали чертежи.

— Ты не ответил на мой вопрос: с ней ты виделся? — глаза Серены неотступно следовали за Рамиру, и, глядя в ее огромные, черные, полные боли глаза, нельзя было не сказать правды.

— Да, я видел и сеньору Летисию, но нужна мне была только лодка. Лодка для Кассиану!

— Нет, я не такая образованная, как твоя сеньора Летисия, но дурой я тоже никогда не была, — Серена говорила это, словно бы глядя в себя, словно размышляя вслух. — Что же ты думаешь, я не вижу, что с тобой творится, после того как ты увидел свою сеньору вместе с тем парнем? Думаешь, я не поняла, что ты непременно отправишься к ней, чтобы самому убедиться, влюблена она в него или нет?..

В отчаянии была не только Серена, но и Рамиру — неужели Серена так никогда и не поверит ему? Неужели покой в их доме так и будет всегда держаться на волоске? Неужели невозможно до конца искупить совершенное прегрешение и оно всегда будет нависать мрачным призраком?

— Вспомни, Серена, как нам было хорошо той ночью? Разве может обмануть ночь любви? — Рамиру всеми силами пытался найти то, что, безусловно, убедит жену в его преданности и отгонит навязчивый призрак.

— Может! — горько ответила Серена. — Все эти годы я была тебе верной, надежной женой. Мы были вместе во всех бедах и горестях. Ты всегда был моим единственным, моей радостью, и я надеялась, что ты позабудешь о ней. Но ты ее не забыл. Что ж! Без тебя мое сердце ссохнется и почернеет от горя, но жить я буду, потому что нужна своим детям. Поэтому будь мужчиной, Рамиру! Скажи, что ты выбираешь в этой жизни. Жить и делить тебя с ней я не смогу.

Серена высказала все, что хотела, и почувствовала, что в ней поселилась пустота безнадежности. У нее не было даже слез. Она тихо вышла из дому и не спеша пошла к морю, села на песок и стала смотреть, как набегают одна за другой волны. Она ни о чем не думала, только пристально следила, как набегали и откатывались сине-зеленые пенистые волны…

Серена все еще сидела на пляже, когда в дом вернулись с прогулки дети. Странно, может быть, называть детьми этого взрослого юношу и юную девушку, но все-таки они были детьми.

— Что-то случилось, папа? — спросил Кассиану у сгорбившегося Рамиру, сидевшего в углу, безнадежно опустив между колен руки.

— Нет, ничего, — глухо ответил Рамиру. — Только знаешь, может, вы переночуете сегодня у Самюэля? Ужинайте, а я пока пойду пройдусь.

Брат с сестрой переглянулись: такого еще не было никогда. Видно, произошло что-то крайне серьезное, иначе ни отец, ни мать так бы себя не вели!

Но слово родителей было для них законом, и, поужинав, Асусена прихватила белье, и они отправились к Эстер и Самюэлю.

— Милые бранятся, только тешатся, — попробовала успокоить ее Эстер, но Асусена только недоверчиво покачала головой.

Рамиру надеялся на благодатную ночь, которая всегда приносила им мир и согласие, но на этот раз он ошибся. Вернувшись, Серена заперлась в комнате Асусены и не захотела с ним даже разговаривать. Разговаривать им было не о чем. Она будет ждать его решения.

Рамиру злился на себя, на Серену и чувствовал свое полное бессилие. Он же все уже решил, все высказал. Но чем и как он мог вернуть себе поколебленное доверие Серены? Что должно было случиться, что произойти, чтобы она поверила ему?! И поверила навсегда!

Ночь была для обоих тягостная, почти бессонная. Но поутру Серена уже, как всегда, хлопотала на кухне, готовя завтрак. Жизнь должна была идти своим чередом, и дети не должны были страдать оттого, что у матери разрывается сердце. У них будут свои неприятности, их в жизни не избежать…

И Рамиру, глядя на свою жену, не мог не восхищаться ею. С каждым годом он все больше и больше уважал Серену за выдержку, ровный нрав, за житейскую мудрость и за преданность ему и детям. Он не мог понять, как не чувствует его уважительной любви Серена? Как может в нем сомневаться?.. Ведь он же предан своей семье! Неужели она не замечает этого?..

Асусена и Кассиану были рады вновь воцарившемуся у них в доме миру. Они были слишком молоды, слишком заняты собой, чтобы задумываться, прочен ли этот мир? Их и не тревожил призрак Летисии Веласкес.

Глава 18

Летисия вернулась домой в приподнятом настроении. Она не могла отрицать, что в ее жизни свершилась перемена, что она готова ее принять. Гаспару и Аманде больше нечего беспокоиться. Она приняла решение и согласна покончить со своим одиночеством.

Франсуа привлекал Летисию своей неординарностью, умом, талантом. В общении с ним она могла надеяться на душевную тонкость, на понимание. Летисия не собиралась торопиться, но была согласна, чтобы рядом с ней на некотором расстоянии, все приближаясь и приближаясь, шел Франсуа, а куда приведет дорога, они посмотрят…

Именно это она и собиралась сказать Аманде, чтобы удержать от дальнейшего неблагоразумия ее горячее сердечко.

У дочки еще горел свет, и Летисия поднялась в ее спальню. Ей не стоило большого труда добиться у Аманды признания, что именно она побывала у Франсуа, надев материнские сережки и прихватив помаду.

— Одну сережку я потеряла, но собиралась завтра же купить, — горячо сказала Аманда.

Полусонная, разрумянившаяся, она была сейчас прехорошенькой, и Летисия залюбовалась ею.

— Не надо, доченька. Франсуа нашел ее и уже мне вернул. А я хочу сказать тебе, что не надо больше ни секретов, ни сюрпризов. Я вижу, как вы с дедом стараетесь, чтобы я нашла себе спутника жизни, и знаешь, я решила, что…

Но Аманда не слышала ее. Занимало Аманду только одно: как отнесся к ее визиту Франсуа. Теперь она страшно раскаивалась в этом своем поступке. Она-то ведь хотела, чтобы Франсуа наконец увидел в ней взрослую привлекательную женщину. А вышло, что повела она себя как глупая маленькая девчонка. Она так хотела все исправить и вместо этого все испортила. Одна мысль об этом приводила Аманду в отчаяние.

— Мамочка! — Аманда смотрела на Летисию блестящими глазами. — Я безумно люблю Франсуа. Я готова на все, лишь бы он перестал смотреть на меня как на маленькую! Но теперь он вообще не будет на меня смотреть! — Слезы готовы были политься из глаз Аманды.

На лице ее было написано такое отчаяние, что Летисия застыла. Боже мой! Аманда! Неужели?! Как хорошо, что признание не успело сорваться с ее губ. Как хорошо, что они с Франсуа еще так далеки друг от друга… Хотя Летисия не могла не признать, что нежданная откровенность Аманды взволновала ее не только как мать…

Аманда, сделав первое признание, заторопилась и с остальными — в ней накопилось столько мыслей, чувств, новых ощущений, что носить все это в себе ей давно уже было невмоготу. Плотина прорвалась. Открыв в матери наперсницу, дочь торопилась ей все высказать.

— Знаешь, он всегда один, и мне кажется, он страдает. Мне так хочется подойти к нему поближе, утешить, наполнить его жизнь радостью. Ты ведь меня понимаешь, правда, мама? — Восторженные и встревоженные глаза дочери смотрели на Летисию. — И ты мне поможешь! Да? Ты мне поможешь его завоевать?

Летисия невольно про себя усмехнулась, но усмешка была печальной.

— Ты считаешь, что именно я могу тебе помочь? — спросила она.

— Конечно! Кто же еще? Ведь ты же моя мама! — простодушно удивилась Аманда.

— Понимаешь, я хотела тебе сказать… — неуверенно начала Летисия, сама еще не зная, что именно она хотела бы сказать дочери, но Аманда прервала ее:

— Я знаю все, что ты скажешь! Разница в возрасте и все такое прочее! Но поверь, все разницы — предрассудки! Я люблю его! Люблю впервые! Я не знала, что любовь — это просто сумасшествие, не знала, какое это необыкновенное и восхитительное чувство! И он должен, должен ответить мне взаимностью!

Летисия поняла, что ничего больше она уже не скажет. Что она просто не знает, как говорить с дочерью. Она в тупике и не знает, что ей делать. Со своим недоумением, с тяжелой печалью в сердце она, простившись, ушла к себе в спальню.

А наутро первый звонок был от Франсуа.

Трубку взял Витор. Услышав мужской голос, он мгновенно внутренне насторожился, но трубку передал матери с улыбкой.