– А о каком предстоящем изменении в своей судьбе вы писали, госпожа?

Перихан удивилась:

– Об изменении в судьбе?

– Вы в последнем письме сообщили, что ваша переписчица исчезла, а у вас самой предстоит важное изменение в судьбе.

– А… вот этот побег. Мой брат совсем попал под влияние кызылбашей и готов творить что угодно под их диктовку. Пришлось бежать…

– Сочувствую…

Роксолана хотела расспросить о подробностях побега, но Перихан, видно, не желала об этом говорить, быстро перевела разговор на другое:

– Хасеки Султан, знаете, почему их зовут кызылбашами?

– Нет.

– Кызылбаши – красные шапки, у них вместо черных большие колпаки из красного войлока. Мне нужно поговорить с падишахом.

– Конечно.

Сулейман заинтересовался беглянкой, ему понравилась красивая девушка, разговор был долгим и любезным, слишком долгим и слишком любезным, на взгляд Роксоланы. И только ее подавленное состояние и равнодушие ко всему не позволили возмутиться.


Валиде пригляделась к беглянке внимательно. Хм… хороша собой, говорлива, умеет вовремя улыбнуться, повести глазами… Хуррем после смерти Абдуллы сникла, словно завяла, этим стоило бы воспользоваться…

– Самира, позови-ка ко мне эту беглянку. Только чтоб Хуррем с ней не притащилась. Хочу наедине поговорить.

Никто не знал, о чем говорили Хафса и Перихан, но только после разговора валиде вспомнила, что давно следовало бы переселить одну из икбал с этажа фавориток вниз, все равно Повелитель ее к себе не зовет. В эту комнату вполне можно поселить принцессу, негоже сестре сефевидского шаха ютиться в уголке у Хуррем.

Роксолана словно снова впала в спячку, она безразлично отмахнулась: пусть селится.

Удивительно, но им не нашлось о чем говорить с принцессой, та не поддерживала разговор, то замыкаясь в себе, то переводя его на пустые фразы или обсуждение писем. К чему повторять написанное однажды, это же не клятвы в любви, которые можно произносить вечно…

Днем Перихан с удовольствием играла с Михримах, которая важно расхаживала по комнате, кивая налево и направо:

– Я тоже принцесса.

– Конечно, – смеялась Мария. – Ты принцесса с самого рождения.

– А ты?

Мария чуть задумалась:

– Знаешь, а ведь и я тоже.

Девочка несколько мгновений пристально смотрела на свою воспитательницу:

– Ты? Нет, ты рабыня.

– В детстве я была такой же, как ты, принцессой, но потом, вот видишь, попала в плен и стала твоей рабыней.

Михримах сообразила мгновенно:

– Значит, и Перихан моя рабыня?

– Нет, если Перихан и рабыня, то не твоя, а Повелителя.

– Перихан, ты рабыня моего папы?

Та почему-то вспыхнула, смутилась:

– Наверное…

– Ты послушная рабыня?

– Наверное…

– Это неинтересно, ты знаешь только одно слово?

Вечером девочка потребовала, чтобы спать ее уложила Перихан:

– Если она наша рабыня, то пусть укладывает!

Но Перихан в ее комнате не оказалось. У Роксоланы тревожно заныло сердце: если она сбежит, как сбежала от брата, то обвинят обязательно Хасеки.

Кизляр-ага объяснил Гёкче, которую отправили за сефевидской принцессой, что та у… валиде:

– Да, Перихан позвала валиде!

Что это приспичило валиде беседовать с пленницей посреди ночи? Пришлось Роксолане самой укладывать спать капризничавшую Михримах.

На следующий день та выговорила своей взрослой подруге:

– Я хотела, чтобы ты рассказала мне занятную историю на ночь, а ты ушла к валиде! Сегодня вечером обязательно приходи!

Перихан рассмеялась:

– Слушаюсь, маленькая госпожа.

– Я не маленькая, мне уже пять лет.


Но вечером Перихан снова не было на месте, ее опять вызвала валиде. Но еще хуже, что днем Повелитель долго беседовал с гостьей. Перихан уже не была на положении пленницы, ей выделили собственных служанок, пусть всего две, но ведь собственных.

Гарем знает все и всегда, уже поползли слухи, что Повелитель смотрит на сестру шаха Тахмаспа с заметным интересом. Так недалеко и до настоящего положения икбал!

Как бы ни отгораживалась от гарема Роксолана, не заметить этого перешептывания и насмешливых взглядов она не могла. К тому же Перихан действительно уделялось слишком много внимания.

Уже со второго дня она не возилась с Михримах, только записала для Марии две песенки, которые очень понравились малышке, а остальное время либо проводила в покоях валиде, либо в своей комнате.

– Что она там делает? – раздраженно поинтересовалась Роксолана.

– Где, у валиде?

– Нет, Мария, у Повелителя!

– Госпожа, ну откуда же мне знать, что может делать красивая молодая женщина у Повелителя в спальне?

– В спальне?!

– Да, госпожа, это не валиде уже дважды звала вечером Перихан, а Повелитель. Простите, если…

Роксолана в ужасе уставилась на Марию.

– Он взял ее на ложе?!..

– Да, принцесса хороша собой, умна, умеет поддержать беседу…

– Принцесса…

Что-то заставило Роксолану замереть, какая-то мысль, которая билась внутри давно, с момента появления этой девушки во дворце. Это было ощущение близкой беды, очень близкой. Из-за того, что появилась соперница? Возможно…

Нет, не то… Она опасна… Роксолана пыталась понять, почему с первой минуты у нее было ощущение, что Перихан опасна? Принцесса? Сестра шаха Тахмаспа? Красавица? Умница?

Не настолько красива, хотя заговорить сумеет любого. Как и в письмах, в простом разговоре слог хорош. Как и в письмах… Почему-то при воспоминании о письмах стало особенно тревожно.

– Достань мне письма Перихан.

Мария приказу удивилась, но достала.

– Что вас беспокоит, госпожа?

– Почему она все прекрасно помнит о первых письмах и ничего не знает о последнем, кажется, даже не знала, что оно было? – Роксолана рассуждала вслух. – Дай-ка лист со стишками, которые написала Перихан для Михримах.

Мария принесла и этот листок.

Некоторое время Роксолана внимательно изучала несколько листков, положив их рядом, потом вдруг вскочила и бросилась вон из комнаты.

– Госпожа, что случилось? Госпожа?

Она бежала к спальне Сулеймана, не обращая внимания на оклики Марии, на евнухов, поспешивших следом, на немедленно показавшиеся изо всех углов любопытные лица.

Евнух у султанских покоев заступил дорогу:

– Туда нельзя, госпожа.

– Прочь! – Роксолана почти отшвырнула рослого евнуха, рывком распахнула дверь. Скорее догадавшись, чем увидев, что происходит внутри, закричала: – Не пейте вина, которое подает эта змея, Повелитель!

Султан и новая наложница на мгновение застыли, Перихан действительно держала в руках чашу с вином, которое предлагала Сулейману.

Тот опомнился первым:

– Хасеки…

– Повелитель, это не Перихан-ханум!

– Что?!

Девушка с чашей в руках отступила в сторону, словно защищаясь.

– Хуррем, что ты себе позволяешь?!

– Повелитель, это не Перихан, это ее исчезнувшая переписчица.

То, что произошло потом, поразило даже видавших виды евнухов. Роксолана кинулась к сопернице, явно намереваясь что-то сделать с ней, но девушка успела опрокинуть в рот почти всю чашу с вином, которое только что предлагала султану, и… упала замертво!

Несколько мгновений было совершенно тихо, Сулейман стоял как громом пораженный: опоздай Хасеки на пару мгновений, и вот так с пеной у рта, вытаращив глаза, лежал бы он, а не эта девушка.

– Как ты догадалась?..

– Она не знала содержание последнего письма, и песенки для Михримах написаны почерком исчезнувшей переводчицы… Позвольте мне удалиться, Повелитель?

Тот рассеянно кивнул:

– Да, иди…

Султан не стал ночевать в этой спальне, ушел во дворец, а Роксолана, вернувшись к себе, разрыдалась.

Ее равнодушное безразличие словно прорвало, слезы текли рекой, а тело буквально сотрясалось от рыданий.

Мария обняла плечи хозяйки, гладила волосы, предложила мятный шербет, смочила платок, чтобы вытереть лицо.

Наплакавшись вдоволь, все еще сквозь слезы Роксолана бормотала:

– Почему она? Ну почему Повелитель увлекся ею?

Понятно, что вопрос ответа не требовал, но Мария вдруг протянула Роксолане зеркало.

– Что? Зачем?

Итальянка молчала, Роксолана взяла зеркало, глянула в него. Из волшебного стекла на нее смотрело отражение серой женщины. Просто серой… с погасшим взглядом, опущенными уголками губ, сведенными бровями, дрожащим подбородком…

– Это я?..

– Вы, госпожа. Может, хватит страдать, пора опомниться? Простите, что я выговариваю, но вам действительно стоит очнуться, не то Повелитель и Гульфем к себе позовет.

Мгновение Роксолана соображала, потом приказала:

– В хаммам.

Слуги были потрясены: в хаммам ночью?! Но приказ Хасеки Султан равносилен закону, баню немедленно принялись топить.


Валиде от всего этого пришла в ужас: сначала попытка отравления султана, а ведь она сама помогла этой девушке попасть в его спальню, потом поход Хуррем в баню посреди ночи… Кто моется ночью?! Всем известно, что по ночам в хаммамах одна нечисть.

Даже то, что Роксолана только что спасла жизнь Сулейману, не прибавило любви со стороны валиде. Напротив, то, что Хасеки оказалась прозорливей Хафсы, злило ту еще больше.


Роксолана действительно провела в хаммаме всю ночь, словно смывая с себя все, что мешало ей быть самой собой.

Нет, она не просто наслаждалась водой и массажем, она размышляла. Что бы ни произошло, опускаться нельзя, стоило ненадолго стать неинтересной, серой, как Повелитель обратил внимание на другую. Так ли уж хороша была эта лже-Перихан? Нет, но она живая, умеющая соблазнять и нравиться.