— Царице полагается быть холодной, — произнесла Диона. На ужине ее не было, но Луций знал, что обычно она находилась на палубе, на носу корабля, вместе со своей служанкой-нубийкой, отгоняющей от нее мух, и странной маленькой кошкой, охотившейся за мотыльками, прилетевшими на свет фонаря. Он редко видел ее одну; с ней всегда был кто-то из детей: Тимолеон или сын Клеопатры. Иногда ему казалось, что Диона использует их в качестве защиты, правда, непонятно от кого.

Жрица, казалось, всегда была рада его видеть и совсем не сердилась, когда он говорил, будто сердце Клеопатры сделано изо льда.

— Ни одна царица не может позволить себе иметь добрую душу, — продолжала она. — Во всяком случае, если хочет остаться царицей.

Луций лег на палубу и вздохнул.

— Она действительно завтра уезжает?

— Да.

— Даже если из-за этого Антоний бросит ее?

— Такого не произойдет, — сказала Диона. Кошка, поймав и съев мотылька размером почти с воробья, прыгнула к ней на колени и, урча, свернулась клубком. — Мы привезли с собой Египет, и все шло хорошо, но сейчас я чувствую, как земля уходит из-под наших ног.

Луций ударил кулаком по палубе.

— По-моему, здесь все достаточно крепкое.

— Типично римские шутки, — произнесла она раздраженно. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Луций вовсе не хотел подчеркнуть, что он римлянин, поэтому и позволил себе сказать глупость.

— Тебя предупредила твоя богиня? — спросил он.

— Не совсем так. Но мы должны возвращаться. Египет живет в одном ритме с Нилом: прилив, отлив, потом опять прилив. Так и мы.

— Но это может стать оружием в руках ваших врагов. Выманят вас из Египта, удержат в ловушке, пока сила не иссякнет, и сокрушат вас.

— Я надеюсь, ты не мой враг, — молвила она.

— Пока нет, — ответил Луций.

Диона внимательно посмотрела на него и снова отвела взгляд. Должно быть, она подумала то же, что и он: пока союзники Рим и Египет, но как долго они ими останутся?

— Мы лишь выполняем свой долг, — вздохнув, произнесла она.

— А больше ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет. Так ты приедешь с Антонием в Египет?

— Если Рим не призовет меня обратно. — Он удивился тому, с какой неохотой даже думает об этом. Он мечтал увидеть Египет. И очень не хотел расставаться с Дионой; жаль, что ей надо уезжать.

Луций никогда не признался бы в своих чувствах. Они часто разговаривали; каждый из них оказывался именно там, где уже находился другой; их сажали вместе за обедом; а если один из них шел куда-то по делу, то обязательно встречал по дороге другого. Но все это происходило случайно. Луций даже не был уверен, что их можно назвать друзьями. С Дионой было легко говорить, такие собеседники попадались ему очень редко.

Она собралась уходить, и Луций почувствовал себя очень одиноким. Больше некому будет пугать его божественными видениями и смешить до слез; никто не станет нападать на него так, как ее шалопай сын, неприветливая немая служанка и маленькая кошечка.

— По-моему, Геба рада избавиться от меня, — заметил он. — Она наверняка очень расстроится, увидев мое лицо снова.

В отблесках света улыбка нубийки показалась ослепительно белой. Диона сумела подавить смех, но в ее глазах заплясали лукавые искорки.

— Геба убеждена, что ты меня испортишь.

— Почему? Что я могу сделать? Превратить тебя в римлянку?

— Боже упаси.

Луций засмеялся. Диона казалась такой строгой, почти разгневанной; а служанка была готова съесть его глазами.

— Видишь? Ты надежно защищена.

— А разве ты опасен?

— Ты всегда задаешь трудные вопросы, — уклонился он от ответа.

— О да, — произнесла она. — Ты опасен. Как и я. Впрочем, как и все живые, хотя мертвые могут быть еще опаснее.

Луций вздрогнул, внезапно осознав это. Темнота, окружавшая их, шепот ветра в корабельных снастях, казались наполненными дыханием призраков.

— Это предзнаменование.

— Нет. Я всего лишь говорю правду.

— И правда эта ужасна, — заключил он.

Действие второе

АЛЕКСАНДРИЯ И АНТИОХИЯ

41–37 до н. э

12