— Вы правы, любовь моя, — сказала она. — Я искала вас. Но тогда мы еще не заслужили этой встречи. Мы были полны подозрительности.

Она провела пальцами вдоль шрамов на его лице, которое она так любила.

— Как я сразу не разгадала вас, несмотря на маскарад под свирепых пиратов, несмотря на ваше появление на невольничьем рынке, куда вы пришли за очередной игрушкой. Как я не разглядела вас настоящего, обманувшись вашим видом — бородой, маской, походкой?.. Я была встревожена. Я тоже виновата. Я должна была бы вас узнать по взгляду, по манере прикасаться ко мне. Сегодня мне кажется стыдным, что имеется столько доказательств моей слепоты. Но почему вы не назвали себя сразу же?

— Там? Перед этим морским разбойником, или богачами-мусульманами, которые пришли покупать женщин на рынок Канлии!.. Нет, на такое я не смог решиться! И кроме того, по правде говоря, больше всего я боялся вас. Я боялся первого взгляда, которым мы обменяемся, я оттягивал момент осознания, что потерял вас навсегда, что вы любите кого-то другого, короля, может быть, да, короля, мне казалось, что ваш муж должен быть либо мертв, либо изгнан в глазах церковных властей и версальского двора. Вы были женщиной необъяснимой и непонятной, которая все время менялась. Вы были далеки от меня. Вас не было рядом.

В расцвете красоты, гордая и отважная, вы мало напоминали того ребенка, которого я узнал в Тулузе, хотя я был покорен этой нежной хрупкостью, которую выставили напоказ на рынке Кандии. Но все проходит. Я расстался с вами, когда вы были так молоды, а когда встретил вновь, то распознал в вас — величественной даме — ветреную и забывчивую супругу, которая носит имя другого.

— Да, такой я была, но только не по отношению к вам. Вы навсегда пленили мое сердце. Но, сомневаясь в других женщинах, вы стали сомневаться и во мне. Вы даже не захотели поверить, что я предприняла это безумное путешествие, против воли самого короля, только с той целью, чтобы найти вас. Мое нетерпение не знало предела, и я пустилась в странствия навстречу опасностям, очертя голову. Это было безумием — отправиться на розыски человека, якобы назначенного консулом Кандии.

— Мог ли я мечтать о подобной любви?

— Вот где ваше больное место, несмотря на то, что вы искушены в искусстве любви как трубадур. Вам еще многому нужно научиться, мессир… Известно ли вам, что вы стали для меня всем, после Тулузы?

— Думаю, что мне не хватило времени в этом разобраться и в этом убедиться. Страсть — это взрыв. Верность — это нелепость. Любовь, ее суть,

— не подлежит заключению в клетку, пусть и золоченую. И ее течение день ото дня, на протяжении всей жизни так мало похоже на наши хлопоты, чтобы угодить сильным мира всего или облегчить участь бедняков и отверженных. Вы отличались от других женщин тем, что когда я вас потерял, то понял, что потерял нечто большее, чем просто подругу.

Трубадуры никогда ничего не договаривают и не объясняют до конца. Они дают понять, что суть — невыразима.

Вот чему меня научили скитания изгнанника, которые делали бессмысленными все предыдущие истории, но не могли возвратить вас.

— Но это не помешало вам прекрасно обойтись без меня на островах, перебираясь с одного на другой и наслаждаясь жизнью в цветочных дворцах на восточных оттоманках…

— Я присягаю, что это было длительное и опасное путешествие с неожиданными поворотами и бурями. Я думал вначале, что не нуждаюсь в большом отрезке времени, чтобы излечиться от болезни к вам, и никогда не признал бы, что не смогу избавиться от этой страсти, что рана, нанесенная вашим взглядом, никогда не затянется. Когда же я это понял? Правда открылась мне в несколько приемов. Например, когда Меццо-Морте в Алжире предложил мне открыть место вашего пребывания в обмен на отказ от соперничества в Средиземном море. Или позже, в Мекнесе, когда мне пришлось выдумать вашу смерть и окончательный разрыв с вами, пусть даже во сне…

Итак, я был уверен, что наихудшим из всех мучений было никогда не увидеть вас. «Какая женщина, друг мой!..» — говаривал Мулей Исмаил, раздираемый бешенством, восхищением и сожалением одновременно. Мы были господами, властелинами стран Берберии и Ливана, а над ними кружил призрак женщины-рабыни с незабываемыми глазами, умершей на дорогах пустыни. Временами мы переглядывались и понимали, что оба не верим в эту смерть. «Аллах велик», — говорил мне он. Мы не принимали приговор, потому что чувствовали себя слабыми и пострадавшими.

Анжелика слушала его и улыбалась, настолько ей забавно было представить Жоффрея в обществе Мулея Исмаила, удрученных. Итак они смеялись и целовались, еще под впечатлением счастья от того, что были в объятиях друг друга, переполненные радостью, благодеяниями, имея детей, богатство и успех. Далеко от театра, где развивались эти трагические события, среди декораций природы на мрачной реке Севера, ее отдаленных берегов с холмами, покрытыми густым лесом, ее постоянных спутников — свинцовых туч, несущих завесы дождя, или бегущих от порывов ветра, в кругу друзей они вспоминали солнечное средиземноморье. Оно казалось им дружественным, ободряющим и подтверждало их уверенность найти друг друга и быть вместе.

8

Анжелика хотела бы, чтобы путешествие длилось вечно, и она наслаждалась вкусом каждого мгновения. Плаванье по Сен-Лорану было спокойным. Изредка им встречались корабли, но хоть и нельзя было сказать, что они находились в безбрежной пустыне моря, это не походило также на оживление вблизи берега. Время остановилось, они не знали — плывут они несколько дней или недель. С судами, которые встречались на пути они обменивались издалека приветствиями. Одни держали курс на Тадуссак, где начиналась новая жизнь Канады, другие плыли навстречу, чтобы достичь Новой Земли.

Но путешествие по Сен-Лорану вовсе не было безопасным. Разыгрывались бури, корабли терпели крушения, пассажиры могли заболеть цингой и умереть на дне трюма.

Однако с каждым днем передвижение по реке становилось все шире и оживленнее. У каждого, кто хоть раз совершил путешествие через него, оставались яркие впечатления. Путь связывал два мира: прошлое и будущее. То, что могло пройти на этой реке вызывало удивление, она была так широка, что, казалось, корабли отплывают в никуда, а с одного берега зачастую не был виден другой.

Находясь на борту, Анжелика всегда спала глубоким и счастливым сном. Покачивание корабля и спокойная величественность ночи, не потревоженная шумом с берега, погружала ее в настоящую летаргию, что не мешало ей, однако, несколько раз просыпаться, чтобы вновь ощутить радость жизни и уснуть, прижавшись к нему.

Однажды утром она проснулась и ощутила, что корабль не движется, хотя солнце давно встало. Запах дыма от костров, на которых коптилась рыба, проникал через открытое окно.

Она откинулась на подушку и заметила, что на ней лежит какой-то маленький предмет. Это был футлярчик из тонкой кожи, отделанной золотом, и, открыв его, она обнаружила внутри часики очень тонкой работы. Она еще никогда не видела подобного изящества. Стрелки были выполнены в виде двух цветов лилии, а корпус, покрытый голубой эмалью, украшали золотые цветки.

Лента из голубого шелка позволяла носить их на шее. Такова была новинка парижской моды.

Она поднялась и вышла на балкон.

«Радуга» находилась у входа в пролив, вокруг острых скал которого клубился туман. Небо было пасмурным, и весь пейзаж напоминал мрачную иллюстрацию к кораблекрушениям или скитаниям пиратов, с высокими утесами и шумными птицами, мечущимися над ними.

Но для Анжелики не существовало ни плохой погоды, ни неуютных мест.

Жоффрей был на мостике.

— В честь какого события вы осчастливили меня сегодня утром этим прелестным подарком? — спросила она.

— Напоминание о мрачных событиях. Я никогда не забуду, как в этих самых краях, темной и ненастной ночью, вы, внезапно появившись, сделали мне самый драгоценный подарок: сохранили мою жизнь, которая была в опасности. Враги покушались на меня. Успев вовремя, вы уничтожили самого страшного — графа де Варанж.

— Теперь я вспомнила: Крест де ля Мерси!

— Так это было здесь? — спросил она с любопытством глядя на берег, на который вступила только ночью.

Местечко сохранило свой мрачный вид. На песке, однако, наблюдалось оживление.

Индейские каноэ ожидали, наполовину вытащенные из воды, некоторые были привязаны к корням деревьев и покачивались на волнах.

Матросы, прибывшие из Франции, отправились к источнику, чтобы пополнить запас пресной воды. Немного дальше виднелся домик, у которого толпились индейцы, они разговаривали с хозяином. По всей длине реки полным ходом шла торговля мехами.

Они находились на границе суровой страны Лабрадора, с его темными густыми лесами, откуда тянулись ленты тумана, покрывающие реки.

Хуже всего здесь приходилось племенам монтанье, которые часто появлялись в окрестностях быстрых холодных речек, окутанные облаками из черных назойливых мошек. Они прорубали при помощи мачете проходы в зарослях, где было сумрачно, разве что блестит золотой головкой лютик. Даже само приближение к этим местам вызывало в сердце тревогу.

Когда-то здесь построили первую контору и первую часовню, о которых сегодня уже позабыли. Там-то граф де Варанж, преследуемый видением Дьяволицы, назначил встречу де Пейраку, чтобы его убить.

Анжелика взяла его под руку. По невероятной случайности она успела вовремя. Если бы с этим местом не были бы связаны такие страшные события, она нашла бы его даже красивым в его суровости. Но случай показался ей выгодным, чтобы рассказать о недавнем разговоре с лейтенантом полиции Квебека.

— Гарро д'Антремон продолжает раскапывать это дело об исчезновении Варанжа. Согласно распоряжениям новой полиции он разыскивает труп, это важно для него, пусть речь идет даже о низком пособнике Сатаны.

Они прошлись по мостику.

Рука об руку с ним и под его защитой она чувствовала, что огорчения и тревоги Квебека исчезают, становятся незначительными. Она предпочитала вообще не говорить с мужем о неприятностях, потому что иногда слова воплощаются в реальные вещи.