– Насилие, грабеж и разбой! Вот какое нам поручено задание, – продолжил его мысль Джон. – Я бы и сам не прочь обзавестись столовым серебром. И, когда, наконец все это закончится – он помолчал, и с кривой усмешкой закончил, – хотел бы я как следует поразвлечься с хорошенькими женщинами, испить крепкого доброго вина, да повеселиться вволю.

Де ла Тер проворчал что-то в ответ и поднял вверх руку в боевой перчатке:

– Чертов замок! Этот гордый Эденби крепко держит свою клятву верности, – он исподлобья глянул на открывавшуюся картину. Огонь высоко взмывал в зимнее небо. На крепостном валу были отчетливо видны мечущиеся взад-вперед люди в кольчугах и шлемах, отчаянно пытавшиеся затушить пламя. Замок стоял на отвесном берегу моря, которое служило естественной защитой с тыла и слева. Впереди же возвышались массивные стены из грубого камня. В некоторых местах они уже были повреждены снарядами, но не настолько, чтобы вынудить защитников капитулировать.

Тристан мрачно наблюдал за действиями своих людей, усталых, грязных и разъяренных упорством защитников. Черные от копоти и сажи, вооруженные копьями, дротиками, луками и мечами, они тем не менее упорно продолжали штурмовать замок. Ярость снова забушевала у него в крови. «Во имя Господа, Эденби! Сдавайся, – подумал Тристан. – Я совсем не хочу разрушать твой замок, но у меня нет другого выбора! Все равно я буду победителем, Эденби! Я увижу, как Генрих Тюдор воссядет на трон».

Де ла Тер добровольно перешел на сторону Генриха Тюдора и служил ему преданно. Он не мог простить Ричарда. Вполне возможно, что король и не отдавал прямого приказа уничтожить семью Тристана, но дал ясно понять, что очень недоволен де ла Тером. Поэтому убийца сделал вывод: убить всех, кто дорог молодому графу, впавшему в немилость. Можно ли было все забыть, можно ли было простить Ричарда, чье недовольство повлекло за собой безжалостное истребление всех родных и близких Тристана. И сейчас, спустя два года, душа его изнывала под тяжестью непреходящей боли. Прошлое было незаживающей раной его сердца, агонией, которой не суждено прекратиться.

Генрих Тюдор, сын Оуэна и наследник английского престола по материнской линии, человек твердых и бескомпромиссных взглядов, желал скорейшего окончания жестокой и кровопролитной войны за престол. Правда, Ричард все еще занимал трон, но Тристан был глубоко убежден, что воцарение Тюдора – вопрос времени.

Страна была недовольна политикой коварного и вероломного короля Ричарда. По какому-то несчастному недоразумению Генрих Тюдор был зол на Эдгара Льюэллена. Весьма курьезный факт, ибо Генрих прекрасно знал, что очень немногие дворяне вступили в борьбу за корону. Для большинства же прочих нейтралитет был не только разумным, но и единственным способом выжить в этой войне. А так как Эденби отказался принять сторонников Тюдора, тот приказал взять замок силой, Льюэллен же яростно сопротивлялся, не желая сдаваться приверженцам своего заклятого врага, возможно, это из-за его валлийской крови, но более вероятно, что здесь лежат глубокие личные причины.[16]

– Я заставлю Эденби сдаться, – заверил де ла Тер Тюдора. Но это его только рассмешило. Последние тридцать лет Эденби был широко известен своими про-йоркскими взглядами.

– Однажды он обозвал меня сумасшедшим бастардом[17], – сказал Генрих Тюдор Тристану, – с тех пор он совершенно не изменился и не сдастся до тех пор, пока его замок не сравняют с землей. – Генрих нахмурился, по его лицу пробежала легкая тень. – Иди и разрушь замок Эденби, Тристан. – При этих словах он смерил Тристана своим пронзительным взглядом. – Не давай никому пощады. Возьми Эденби и Эденби твой. Не забывай, с какой жестокостью обошлись йоркисты с твоей семьей.

Тристан не забывал этого никогда. Но, несмотря на слова Тюдора, он прекрасно знал, что человеку, который собирается стать королем, не нужны земли, где некому будет работать. Тюдор мог дать выход своей личной вражде с Эденби, но претендент на престол был рачительным хозяином, ему нужны заселенные земли, чтобы и крестьяне и лорды исправно платили свои налоги.

Если бы только Эденби уважил их первую просьбу о пище и фураже! Тогда де ла Теру не нужно было бы обращаться к Тюдору за дальнейшими распоряжениями, и тот не отдал бы такого жестокого приказа.

– Черт бы их побрал! – снова гневно выругался Тристан. Когда они возьмут замок, невозможно будет удержать солдат от грабежа. Ведь нельзя же, отправив людей на штурм, подвергая их смертельной опасности, запретить им пользоваться плодами победы. Оставалось молить бога, чтобы все это кончилось, как можно скорее.

– Будь, что будет! – пробормотал он в сердцах и поднял руку, подавая сигнал Тибальду, управлявшему катапультой. Не успела его рука опуститься, как еще один ревущий горящий шар смерти полетел в направлении крепости.

Из замка раздались крики боли и ярости, пронзительные, громкие. Воины на валах засуетились и забегали, пытаясь затушить возникший пожар.

Де ла Тер, прищурившись, смотрел сквозь дым и пламя. Крепостные стены теперь были пусты, его люди заверили, что даже те, кто осмелился остаться, не смогут выдержать слишком долго.

Внезапно Тристан заметил высокую фигуру одиноко и гордо стоящую на валу. Он, всматриваясь, моргнул. Клубящийся дым, блики пламени создавали впечатление необычности и сверхъестественности происходящего. Чем больше Тристан вглядывался, тем слабее становились крики и стоны, казалось, что они перенеслись в другое место, и время. Там стояла женщина. Женщина, облаченная в белоснежное платье, которое разносилось на ветру. Солнечный луч, пробившийся сквозь пелену серого дыма, коснулся ее золотистых волос, ниспадавших до самых колен, и заиграл на них, создавая вокруг ее головы волшебный ореол. Женщина совсем не замечала ни дыма, ни огня. Она оперлась руками о стену и, казалось, внимательно смотрит прямо на Тристана. Ему не было видно ее лица, но каким-то шестым чувством де ла Тер ощутил, что у нее нет страха, что она преисполнена презрения к их безуспешным попыткам захватить замок. Женщина стояла так открыто, в ее позе сквозил такой вызов, что Тристан был потрясен такой дерзкой отвагой.

– Что она делает на крепостном валу? Где ее отец, муж, брат, почему они позволяют ей там стоять?

Бедная Лизетта умоляла пощадить ее, но над ней не сжалились. Эта же женщина стояла, смело глядя в лицо опасности, и ни один волос не упал с ее головы. Что-то всколыхнулось в сердце Тристана, ему отчаянно хотелось броситься к ней, стащить ее оттуда, хорошенько встряхнуть, чтобы она поняла, что ей угрожает.

– Милорд Тристан! – де ла Тер обернулся и увидел обращающегося к нему Тибальда. – Какие будут приказания?

– Может быть, дадим по ним еще один залп? – ухмыльнулся Джон.

– Пока нет, подожди, – Тристан повернулся и снова посмотрел на замок. Женщины на валу уже не было. – Мы продемонстрировали им всю нашу мощь, и теперь стоит еще раз послать им предложение сдаться.

Внезапно из-за крепостных стен вылетела туча стрел, многие из которых были подожжены. На этот раз крики раздались среди нападавших. Воины де ла Тера падали на землю, обожженные, истекающие кровью.

– Поднять щит! – скомандовал Тристан и его громоподобный голос перекрыл шум боя. Он не сдвинулся с места, только поднял, прикрываясь от смертоносного дождя, свой щит, на котором ястреб сражался с геральдическим львом. Его люди спокойно и уверенно подмяли щиты и сомкнули их края, чтобы дать возможность вынести с поля боя раненых. Наконец, обстрел прекратился.

Губы Тристана гневно сжались в тонкую полоску, узкую, как лезвие кинжала. Он резко обернулся к Тибальду.

– Они желают сражения! Ну так они его получат!

Еще один снаряд!

Тибальд кивнул воинам, обслуживающим метательную машину, и еще один снаряд был подожжен и затем отправлен в цель.

Де ла Тер теперь не слышал криков из-за стен замка. Он был слишком занят, отдавая распоряжения, руководя выносом раненых с поля боя. Даже его громадный конь испуганно приседал и переступал с ноги па ногу от происходящего вокруг столпотворения. Стоны людей смешивались с предсмертными криками лошадей, и все это тонуло в клубах густого порохового дыма.

Наконец, Тристан снова обратил внимание на замок. Над ним высоко взметались языки пламени, черный дым поднимался в небо, но нигде не было видно белого флага, означавшего готовность сдаться. Де ла Тер приказал возвращаться в лагерь. Тот же самый крутой обрыв, прикрывавший замок, позволил нападавшим разбить свой лагерь в непосредственной близости от замка, но вне досягаемости стрел его защитников.

К тому времени, когда воины смогли, наконец, справиться с катапультой и сдвинуть ее с места, лицо графа уже не предвещало ничего хорошего. Когда отряд достиг лагеря, и де ла Тер спешился, даже Джон, мельком взглянув на него, не осмелился с ним заговорить.

Черные, как вороново крыло, волосы Тристана, ниспадали на воротник платья, впереди же они почти доходили до бровей, но обычно были зачесаны набок. Кожа его приобрела бронзовый оттенок из-за долгого пребывания под солнцем. Черты лица были довольно резкие: густые брови вразлет, высокий лоб, выдающиеся вперед скулы, длинный прямой нос и подбородок, казавшийся высеченным из камня. Когда же у него было такое выражение лица? Когда-то он часто улыбался, но в последнее время, Джон очень редко видел своего друга улыбающимся.

В последние два года губы Тристана чаще всего были сжаты с такой суровостью, что даже очень смелые люди отводили взгляд. Глаза его, живые, подвижные, выразительные, в гневе загорались огнем, который, казалось, исходил из самых глубин ада. Достаточно было только глянуть на него, чтобы понять: Тристан де ла Тер, настоящий рыцарь, и соответствует этому званию гораздо больше, чем многие другие.

Он возвышался над прочими, худощавый, но с широкими плечами, под его одеждой угадывались стальные мускулы, окрепшие благодаря многолетней привычке к обращению с оружием. Тристану еще не было тридцати, по сравнению со многими баронами, он безусловно считался молодым человеком, но ни у одного из них не возникло и тени сомнения в его праве командования. Во всех сражениях он всегда был впереди своих воинов и порой, казалось, что граф намеренно бросает вызов смерти.