Это было совсем не так легко, как он предполагал, прибой оказался врагом, стремящимся выбросить его обратно на скалы. Руки быстро устали, ледяная вода нагоняла на Тристана сон, будто уговаривала его отдохнуть, отбросить пустую борьбу за жизнь и остаться в аквамариновом раю под водой…

«Не отдыхать, не замедлять движения, не сдаваться», – снова и снова повторял он себе. Несмотря на то, что каждый мускул его тела пульсировал от боли, он продолжал плыть.

И всякий раз, когда он уже готов был к тому, чтобы сдаться, когда соль настолько щипала глаза, что он начинал слепнуть, Тристан вспоминал о леди Женевьеве. Самая прекрасная и самая коварная женщина из всех женщин мира. Если он не останется жить, она никогда не получит справедливого возмездия. Он заставит ее заплатить за то, что она пыталась его убить, за то, что похоронила заживо, устроила ему такие унизительные, бесчестные похороны, он превратит ее жизнь в ад. Гнев предавал ему силы.

Взмах… вдох… взмах… вдох… Снова и снова…

И вдруг огромная скала слева от Тристана куда-то пропала. Он сердито моргнул от соленой воды, попавшей в глаза, и увидел землю, узкую полоску берега.

Тристан опустил ноги и почувствовал под ними твердый грунт. Пытаясь удержаться на ногах, он направился к берегу. Берег… перед ним берег!.. Лагерь… ему хорошо были видны палатки, люди и лошади, костры, на которых готовилась пища. Оскальзываясь на камнях, в изобилии устилавших дно, пошатываясь и барахтаясь, Тристан пошел к песчаному пляжу. Наконец он вышел на сухое место и свалился. Перед глазами ярко вспыхнули звезды и, он провалился в тьму.

Какие-то голоса прервали его забытье. Чьи-то руки подхватили его и подняли, оттаскивая от набегавшей волны.

– Тристан! Во имя Господа и Пресвятой Девы! Это же лорд Тристан!

Он приподнял тяжелые веки. Над ним озабоченно склонился человек, человек с красной розой, эмблемой Ланкастера.

Тристан улыбнулся пересохшими губами.

– Воды, – хрипло прошептал он, и снова закрыл глаза.

Теперь он мог себе это позволить.

* * *

Днем у Женевьевы началась такая сильная головная боль, что ее воспоминания о событиях дня вчерашнего, начали постепенно меркнуть.

Рано утром, в дверях ее спальни, появилась Мэри, оказалось, что все в замке ждут ее распоряжений, чтобы начать новый день.

Она чувствовала себя несколько неуверенно. Ее отец никогда слишком не заботился об управлении замком. Его часто вызывали ко двору, и приходилось прилагать множество усилий, чтобы сохранять за собой свои земли и замок, при частых сменах Английских королей.

Эдгар Эденби любил охоту, и много часов проводил со своими друзьями в теологических и философских спорах. Участие его в управлении замком сводилось лишь к подсчетам доходов и обеспечению наибольшего комфорта.

Обязанности же управляющего исполнял Майкл.

Он следил за всем, как в самом замке, так и в поместьях, расположенных на прилегающих к нему землях, собирал подати, наблюдал за помолом зерна, короче – ведал всем хозяйством.

«До сегодняшнего дня, – с досадой подумала Женевьева, – у меня не было никогда никаких забот подобного рода».

Когда погиб отец, она была готова принять на себя командование. Управление обороной было целительным бальзамом для ее души. У нее не было времени думать о том, что она может не выдержать. Женевьева постоянно пребывала в таком нервном душевном состоянии, что даже не задумывалась о возможности мятежа, да ничего подобного в тот момент и не предвиделось.

Но теперь она чувствовала полнейшую растерянность. Отец мертв. Майкл убит. Акселя нет в живых, а сэр Гай вскорости отъезжает. Половина Эденби лежала в руинах, а враги все еще находились в непосредственной близости от стен замка.

Мэри сказала госпоже, что отец Томас и сэр Гэмфри ожидают ее в кабинете отца. Эдвина все еще спала, и Женевьева решила не будить ее, и услала Мэри передать, что она скоро будет.

Женевьева облачилась в темно-серое бархатное платье, соответствующее ее настроению, завязала волосы в один длинный пучок и спустилась по лестнице. Отец Томас и сэр Гэмфри встали, как только она вошла. Стоя у массивного дубового стола ее отца, сэр Гэмфри пожелал ей доброго утра и предложил кресло. Женевьева устроилась в кресле и с легким беспокойством посмотрела на отца Томаса. Вчера он предпочел весь день провести у себя в часовне, в молитвах. Он не одобрил их план, и так прямо об этом и сказал, но был вынужден согласиться с ним, когда остальные высказались «за».

Выходец из семьи простого земледельца, этот молодой человек, годами не намного старше Женевьевы, предпочел службу Церкви, тяжелому труду селянина, или угодничеству слуги в замке. Его появление в замке Эденби в качестве домашнего священника обрадовало молодую леди. Отец Томас не требовал, чтобы она проводила дни в постоянных молитвах, но и не был настолько небрежен, чтобы она страдала без должного духовного руководства. Обладая весьма острым умом и житейской мудростью, неукоснительно соблюдая законы нравственности и морали, обычно он вел себя просто, по-дружески и всегда, когда она в нем нуждалась, был рядом. Правда, она знала за ним маленькую слабость: еще довольно привлекательный мужчина, высокий, стройный, с рыжеватыми густыми волосами и горячими темно-зелеными глазами, отец Томас, как доподлинно было известно ей, находился в плотской связи с дочерью одного из ее стражников. Однако он был достаточно осмотрителен. Женевьеву очень привлекало в нем то, что он жил согласно заповедям Божьим и здравому смыслу. В ее понимании, отец Томас был настоящим служителем Церкви, и хотя не во всем поддерживал методы руководства духовенства, зато умел вселять в души своих прихожан истинное благочестие и глубокую веру в промысел Божий.

– Леди Женевьева, нам следует позаботиться о павших, – сказал отец Томас, не теряя времени.

– Они должны быть похоронены там, где решат их семьи, – ответила Женевьева. – Скажите Джеку-каменщику, чтобы он вырезал надгробные плиты. Я сама заплачу за эту работу.

Он кивнул и слегка поклонился, затем задал новый вопрос.

– А Майкл?

– Майкл? – задумчиво переспросила Женевьева. – Майкл должен быть похороненным в церкви, рядом с моим отцом, которому он так верно служил.

– Это хорошо, леди Женевьева, – произнес отец Томас, но ей не понравился ни взгляд, ни тон, которым были произнесены последние слова. Казалось, что он втайне осуждает ее, но когда она недоумевающе посмотрела в сторону священника, начал говорить сэр Гэмфри.

– Стены нуждаются в ремонте, а среди наших крестьян так много убитых и раненых, что оставшиеся в живых не хотят отрываться от земли, чтобы участвовать в восстановлении замка, хотя у некоторых безусловно есть такая возможность. Мы должны решить, кого привлечь к этой работе, и кому, таким образом, будет нанесен ущерб? К тому же стоит вопрос о солдатах. Нам нужно набрать довольно много людей. Какие семьи вы удостоите этой чести?

На столе лежало перо, Женевьева взяла его в руку и легонько постучала им по пергаменту с расчетами.

– Что касается стен, сэр Гэмфри, то здоровых, трудоспособных мужчин, привлеченных к работам, должно разделить на две группы. Они будут меняться через день, чтобы никто из них не был в убытке. Я спрошу совета у Томкина, кого следует принять на службу в качестве стражников и солдат. Джилса из кухни, по-моему, стоит продвинуть на место Майкла, ибо он хорошо знает замок и все хозяйство. Сэр Гэмфри, не будете ли вы так любезны поговорить с ним, я хотела бы видеть его здесь, уже сегодня. И скажите Томкину, чтобы он присмотрел за тем, как будут распределены люди, чтобы мы были готовы в любую минуту встретить новую атаку.

Сэр Гэмфри, удовлетворенно кивнув в знак согласия, низко поклонился Женевьеве и удалился, чтобы позвать Джилса. Женевьева проследила за тем, как он вышел из комнаты и, почувствовав на себе взгляд молодого священника, обернулась к нему.

– В чем дело, отец Томас, – спросила она отрывисто. – Я предвижу ваше неодобрение. Чем я обидела вас, что я сделала неправильно?

Он подошел к мутному окошку, выходившему во внутренний двор. Солнце едва поднялось над горизонтом и осветило розовыми лучами руины кузницы. Отец Томас отвернулся от окна.

– Я был крайне огорчен тем, что вам придется использовать свою красоту для того, чтобы обольстить и заманить в ловушку лорда Тристана де ла Тера, но тогда я не смог противостоять большинству. Теперь же мне стало известно, что вы нанесли собственной рукой удар и приказали, чтобы рыцарь-христианин был погребен без приличествующего обряда.

Женевьева почувствовала, как лицо ее заливает румянец.

– Отец Томас, я поразила человека, который собирался убить Томкина. И я не получила от этого удовольствия, но была вынуждена так поступить. Возможно, я была неправа, приказав столь бесцеремонно обойтись с его телом, но я была очень расстроена, когда отдавала распоряжение. Это все, отец? Я буду присутствовать на обедне и надеюсь, вы понимаете, что я, прежде всего, должна молиться о себе и своих близких, а уж потом о своем враге.

Отец Томас упрямо покачал головой и глядя ей прямо в глаза начал было:

– Дитя мое…

Женевьева раздраженно швырнула перо на стол.

– Пожалуйста, отец, не говорите мне «Дитя мое»! Я делаю все, что в моих силах, что должна делать хозяйка такого большого поместья в эти тяжелые дни.

Он улыбнулся в ответ и, подойдя к столу, приподнял ее подбородок.

– Поверь, я искренне тебе сочувствую. Это достаточно трудно для тебя, верно? Потерять отца, жениха… Ответственность, легшая на твои плечи слишком велика…

– У меня не такие уж и хрупкие плечи, отец Томас, – тихо сказала Женевьева.

Он снова улыбнулся и отошел от нее.

– Я беспокоился за тебя, Женевьева. Вчера я молился, чтобы с тобой ничего не случилось. Это был рискованный план. Теперь же я молюсь, чтобы убийца не жил в тебе, и ты избавилась бы от страшного воспоминания, ибо я знаю тебя. Я чувствую, что мы поступили бесчестно и это тяжким бременем лежит на моей совести.