Она прервала сэра Гая в тот момент, когда он начал рассказывать, как лучше всего строить укрепления.

– Если вы соблаговолите сесть за стол, лорды, то мы можем начать трапезу.

Очень скоро все разместились вокруг стола. Женевьева сидела рядом с Тристаном. Ее люди сновали вокруг, разнося угощение. Мужчины с аппетитом принялись за еду. Женевьеве же кусок не лез в горло. Она только и могла, что поддержать беседу о том, когда лучше всего ловить угря, самую вкусную морскую рыбу. Граф де ла Тер, казалось, был погружен в свои мысли, но, тем не менее, Женевьева все время ощущала на себе его взгляд. Они сидели очень близко друг от друга. Так близко, что их колени соприкасались, и это заставляло девушку дрожать.

Когда Тристан протягивал руку за каким-нибудь блюдом, она не могла оторвать взгляда от бугрящихся под его рубашкой мускулов, и это ее угнетало, окончательно лишая присутствия духа. Она видела, как бьется пульс у него на шее, видела его загорелые щеки, гладко выбритые, с выдающимися скулами. Женевьева снова вспомнила его прикосновение, хотя изо всех сил старалась забыть их встречу на утесе.

Вспомнила… и поняла, что он знает, о чем она думает, и постаралась не зардеться, не выдать своего стыда… «Я совсем вышла из равновесия, – мрачно подумала Женевьева, – но этот человек по-прежнему остается спокойным и уверенным». Она надеялась на то, что сможет очаровать этого мужчину. Правда, когда он поцеловал ее тогда, то откровенно выразил свое разочарование.

Тристан не пил так много вина, как бы она хотела, Он казался умеренным и в еде, и в питье.

– Боров, – услышала Женевьева собственные слова, – получается лучше всего, когда его поджаривают над слабым огнем в течение нескольких часов… – она не договорила, ибо заметила, как его губы скривились в насмешке, а глаза снова словно пронзили ее насквозь.

– Вы можете прекратить свою болтовню, леди Женевьева, – сказал Тристан, – когда же у вас будет что-нибудь по-настоящему интересное, то можете смело говорить об этом.

Он отвернулся от нее и обратился к сэру Гэмфри:

– Как много у вас крестьян, сэр, достаточно ли, чтобы обрабатывать землю? Сколько солдат?

Сэр Гэмфри откашлялся и начал рассказывать о том, сколько у них арендаторов, домашней челяди, кузнецов, кожевников и других ремесленников. Де ла Тер внимательно слушал его. Он задавал разумные вопросы о качестве шерсти, поголовье крупного рогатого скота, количестве построек.

Женевьева отпила эля и с ненавистью уставилась в свою тарелку, заваленную едой. Когда над ее ухом раздался голос Тристана, то он неожиданности она чуть не подскочила.

– Это для вас совершенно неожиданный поворот, леди Женевьева?

– О чем вы?

– Несколько раз я предлагал вам гораздо лучшие условия сдачи, нежели те, которые вы приняли, – он приподнял руку и обвел глазами своих людей сидевших за столом. – Завтра я реквизирую ваши сокровища, проверю счета. Я займу этот замок и буду здесь жить. Вам ничего не останется, леди Женевьева. Если бы вы сдались несколько раньше, то вам не пришлось бы испытать этой боли и унижения, но вы предпочли сопротивляться до печального конца. Но вы, вероятно в силу своей природной щедрости, настаиваете на том, чтобы улечься со мной в постель, тогда как большинство титулованных женщин каждую ночь засыпают с молитвой на устах, уповая на то, что Бог убережет их от столь бесславной судьбы. Меня распирает любопытство, леди. Я бы хотел услышать объяснения.

Женевьева изо всех сил старалась, не мигая, смотреть ему в глаза. Но, не выдержав его пронзительного взгляда, положила руки на колени и принялась внимательно их рассматривать, как будто видела впервые. Как будто сквозь пелену, Женевьева видела, как одна из собак поднялась со своей лежанки, у камина, и начала рыскать вокруг стола в поисках объедков.

– Имея выбор между вами и другими вашими людьми, я из двух зол выбрала наименьшее, лорд Тристан. Ну, а что касается более легких условий сдачи, которые я не приняла раньше… – она пожала плечами, – я боролась столько, сколько могла. Прежде чем сдаться я взвесила все «за» и «против»… У меня не оставалось, никакой надежды, ибо вы сказали, что пощады не будет, и я подумала, что сейчас самое время.

– Хорошо, – тихо сказал Тристан, – но не забыли ли вы вашего обещания?

– Обещания? – пробормотала Женевьева в недоумении.

– Не быть жертвой в моих руках, но оставаться чувственной и страстной, как невеста в первую брачную ночь.

Она почувствовала, как у нее перехватило дыхание от его вкрадчивого голоса. Ее как будто захватил врасплох бурный сильный поток и она, не в силах справиться с течением, отдалась на волю волн и судьбы.

Наконец, Женевьева осмелилась поднять на него взгляд и посмотреть прямо в его темные насмешливые глаза, и снова она почувствовала их притягательную силу.

– Невесты не всегда бывают страстными, милорд.

– Я имею в виду, любящую невесту, – сказал Тристан.

Ее потрясла внезапная горечь, прозвучавшая в его голосе. И он отвернулся, как будто презирая ее, и начал с веселым смехом отпускать шутки в адрес своих людей.

Женевьева была потрясена. Ладони ее увлажнились, и она попыталась вытереть их о подол своей юбки. «Что происходит с этим человеком? – подумала она с испугом. – Он выражает ей свое презрение и дает понять, что не верит ни единому слову». Но тут же начинает поддразнивать и смеяться над ней. Женевьева чувствовала, как у нее горит все огнем от одного его взгляда. Как будто он захватил ее врасплох, уличил в чем-то. «Совсем не обязательно понимать его, – напомнила она себе. – Нужно просто заманить его в ловушку».

Обед был в самом разгаре, и голоса пирующих стали значительно громче, чем в начале. Эти люди слишком долго воевали, а вина на столе были слишком хороши и пища слишком вкусна. Они хрипло смеялись и отпускали непристойные шутки. Женевьева увидела Грисвальда и подняла руку, чтобы привлечь его внимание.

– Многие кубки опустели, принеси еще вина, – сказала она, когда он подошел ближе. – Эти люди сегодня празднуют победу, – добавила Женевьева, зная, что за ней снова наблюдает Тристан. – Заодно позови-ка фокусника.

Под пристальным взглядом де ла Тера она почувствовала, как ее щеки заливает румянец. Когда Грисвальд ушел, она обернулась к Тристану и встретилась с его взглядом.

– Если за всем этим что-то кроется, леди, – сказал он негромко, – вы будете горько сожалеть о содеянном. Когда мне верно служат, я плачу сторицей. Когда же меня предают, я не прощаю и не забываю предательства. Никогда.

Женевьева приподняла свой кубок и взглянула на Тристана поверх золоченного ободка, моля Господа, чтобы не выдать себя ни словом, ни жестом.

– Что же может здесь крыться, милорд? Какой подвох? Вы – завоеватель, вы – лорд. Здесь все принадлежит вам и все в вашем распоряжении.

– Похоже, вы слишком уж легко это принимаете, – сухо ответил Тристан. – Я не видел ни одного человека, попытавшегося хотя бы как-то защитить вашу честь, это несколько странно, не правда ли?

Женевьева потупила взор и, взяв в руку искусно сделанную трехзубую вилку, еще одно напоминание о ее матери, начала ковыряться в своей тарелке, гоняя по краю ее кусочек жареной баранины.

– Это совсем не так уж странно, милорд, – постаралась она ответить как можно небрежнее. У нас остались одни старики, ремесленники, да крестьяне, кому из них защищать мою честь?

Граф скептически приподнял брови и кивнул в сторону сэра Гая.

– Но, здесь же есть один молодой человек, которому я уверен, отнюдь не безынтересна ваша судьба. Я отверг ваше самоуверенное предложение стать моей женой. Он должен быть оскорблен. Все это время он не отрывает от вас своего взгляда, как привороженный. Но, все-таки, беседует со мной и жмет мне руку. Ситуация, я бы сказал, пикантная.

Женевьева легко улыбнулась Тристану, лишь слабая искра, сверкнувшая в ее выразительных глазах, выдавала сарказм сказанного.

– Вы имеете в виду сэра Гая? Он был другом моего жениха, убитого вашими людьми. Я знаю, что он очень тяжело воспринял смерть Акселя. И наше поражение. Но он предпочел сдаться, чтобы не видеть, как сгорают дома простых людей в пламени пожаров и, как гибнет урожай от того, что его – урожай – некому убирать. Большая часть наших солдат погибла, наши женщины, так убиты горем, что готовы сами принять смерть. Поэтому мы решили сдаться. Но я осмелюсь спросить вас, а что если ваш Генрих Тюдор никогда не займет трон, что тогда?

– Он станет королем, обязательно станет, – уверенно ответил Тристан.

– О, тогда он должен понять, что ему прежде нужно выиграть сражение у Ричарда. И свергнуть его. Но ведь это довольно непросто сделать, не правда ли? Эдуард IV оставил нам пять дочерей и хотя его сыновья пропали…

– Были убиты по приказу вашего Ричарда, – холодно перебил ее Тристан.

– Никто не может быть уверенным в том, что мальчики умерли, – спокойно возразила ему Женевьева, – давайте продолжим. – Король Эдуард оставил еще несколько племянников, и я убеждена, что каждый из них претендент на трон. Эдвард, эрл Варвика является одним из реальных претендентов, а ваш Генрих Тюдор – бастард!

– Ах, какая нравственность у девушки, предложившей врагу свои услуги без малейших колебаний! Леди, незаконнорожденные предки Генриха Тюдора жили очень давно, кроме того, Джон Гонт, герцог Ланкастерский, женился на женщине, родившей тех самых Бофортских бастардов. И нас, его сторонников не заботит его происхождение.

– Ну, а если, я говорю «если», ваш Генрих Тюдор никогда не займет трона?

– В таком случае, я буду защищать этот замок столь же упорно, как это пытались делать вы, с той лишь разницей, что я постараюсь ни в коем случае не сдавать его.

Последние слова Тристана вызвали у Женевьевы желание расцарапать его невозмутимое лицо. Внезапно он взял ее за руку. Она почувствовала его силу и попыталась освободиться. Ее охватило необычное волнение, вызванное его взглядом, его прикосновением.