– Не надо! – стала убеждать ее Вера.

– Как это не надо? – возмутилась бабка, забывшая про то, что даже по дому передвигалась при помощи ортопедического кресла-опоры.

– У тебя ноги не ходят, – напомнила Кире Павловне Вероника и сделала «дяде Леве» страшное лицо. Но Лев Викентьевич сделал вид, что не понимает, в чем дело, и вопросительным знаком застыл над матерью покойного друга.

– Я вас на руках отнесу, теть Кир, – залихватски пообещал он, ибо всегда точно определял, на чьей стороне сила.

– Уж отнеси меня, Лева, – быстро сориентировалась Кира Павловна. – Не обманывай старого человека. Тебе же потом и Женька спасибо скажет.

Последняя фраза ввергла боявшегося смерти Льва Викентьевича Реву в уныние, и он тут же объявил, что делает это не столько из-за памяти покойного, сколько из уважения к его матери, так что благодарить его не надо, потому что не надо – и все.

– Как скажешь, Лева, – пожала плечами старуха, но фразу закончить не успела, потому что вклинился Владимир Сергеевич и тоже вызвался помочь.

Предложение Вовчика Кире Павловне не понравилось, и она тут же перенаправила его чрезмерную энергию в мирное русло:

– Меня, Вова, не надо. Ты лучше венок возьми…

Недоверие старухи Владимира Сергеевича немного обидело, но он решил не вступать в дебаты, объясняя это временным помешательством матери покойного, и послушно выбрал венок, который собирался нести за гробом товарища.

В этот момент для всех присутствующих стало очевидным неумолимое движение времени к роковой отметке выноса. «Выходим, выходим!» – засуетились все и начали спускаться вниз, давая близким родственникам Евгения Николаевича побыть с ним последние несколько минут.

В комнате кроме Киры Павловны и дочерей Вильского остались только Люба и Марта.

– Чего стоите? – окликнула их мать покойного. – Ведь не чужие. Идите, пока никого нет, поцелуйте моего сыночка. Мало вы ему кровушки попортили? Вот и посмотрите теперь…

– Бабуль, – осторожно коснулась ее руки Вера. – Зачем ты так?

– Ка-а-а-к? – закачалась старуха из стороны в сторону и сорвала с себя черный кружевной платок. – Ка-а-ак я? Ка-а-к?

От былого величия Киры Павловны не осталось и следа: маленькая, косматая, она напоминала юродивую, грозящую миру очередным концом света.

– Вставай! – Кира Павловна посмотрела безумными глазами на безмолвного сына. – Вставай! Видишь, твои тут. Стоят, как миленькие. Может, встанешь?..

Первой не выдержала Марта и вместо того, чтобы броситься на грудь Вильскому, почему-то обняла Киру Павловну.

– Ну-ка, – быстро пришла в себя на минуту утратившая самообладание бабка и водрузила платок на место. – Хватит концерты устраивать. Вон, – показала она на Любу, – стоит, слова не вымолвит. Или не жалко?

– Жалко, – чуть слышно прошептала Люба и опустила голову.

«Плачет, – поняла Вера и еле сдержалась, чтобы не разрыдаться. – Не при них», – пообещала она себе и уставилась в одну точку.

– Девочки, – тихо окликнул их Лев Викентьевич. – Пора. Бригада приехала.

– Как же? – испугалась Кира Павловна. – А я?

– Я же сказал, теть Кир, – успокоил ее Левчик и пропустил двух здоровенных мужиков, судя по всему, работников похоронного агентства. – Сначала женщину, потом – все остальное.

Первым, что бросилось в глаза измученной Вере, как только она спустилась во двор, стало огромное количество людей, пришедших проститься с ее отцом. «Быстрей бы!» – начала она торопить время, а оно, как нарочно, остановилось.

К гробу подошел представитель похоронной конторы и по протоколу произнес заученные фразы: «Те, кто поедет на кладбище, проходят в автобус. Те, кто не поедет, прощаются здесь».

– До свиданья, – выпалила Кира Павловна, боясь сделать что-нибудь не так, и с мольбой посмотрела на своих крупногабаритных пажей: «Несите меня».

– Ну, с богом, – подняли они бабку и понесли к Льву Викентьевичу в машину. Следом потянулись и все остальные.

– Неужели все поедут на кладбище?! – ахнула Вера и переспросила об этом Нику.

– Откуда я знаю? – прогундосила та и обошла несколько раз вокруг гроба.

– Вот и все, папочка, – пробормотала молодая женщина, очень похожая на свою мать в молодости, и погладила отцу лацкан пиджака. Вера сделала то же самое.

На кладбище Кира Павловна не проронила ни слезинки: глаза были мутны и, казалось, ничего не видели. Но на самом деле они видели все: от начала до конца. Просто конец был невыносимо тоскливым и затянувшимся.

В который раз провожавших пригласили проститься с покойным. И все послушно выстроились в очередь, чтобы подойти к усопшему, лицо которого приобрело удивительно равнодушное выражение. Но это не помешало ни одной из жен Евгения Николаевича прошептать ему те слова, которые, верили они, могли бы поднять его из гроба, если бы у бога было чуть больше жалости к людям.

– Скоро? – неожиданно шепнула Вере бабка и попыталась продвинуть вперед свою «тачанку». Почувствовав, что та по заросшей травой земле скользить не будет, старуха отпустила руки и сама сделала пару шагов навстречу сыну, даже не заметив, что кто-то предусмотрительно оттащил ортопедическое кресло в сторону.

– До свиданья, – снова сказала Кира Павловна и поцеловала выцветшего Вильского в блестящий лоб.

Выпрямившись, она беспомощно посмотрела по сторонам и попыталась отойти сама, но заботливые руки внучек схватили ее на полдороге, чтобы освободить место для торжественно одетых работников похоронного агентства.

– Сыночек, – мелко затрясла головой Кира Павловна, будучи не в силах справиться с дрожью, бившей ее изнутри. – Платок мне дай.

Со стороны могло показаться, что она обращается с этой безумной просьбой к сыну, лицо которого скрылось под крышкой гроба. Но та, кому адресовались эти слова, безошибочно определила, что хочет бабка, и сунула руку в карман ее платья, где под платком мирно покоилась небезызвестная трехкопеечная монета. «Хватит!» – решила Вера и украдкой переложила монету к себе в карман.

– Вот, – протянула она платок старухе.

– Не надо, – отказалась Кира Павловна и поискала глазами свое кресло-«тачанку». Ей снова понадобилась опора, потому что свой долг она выполнила: сына проводила. Отвернувшись от людей, Кира Павловна смотрела в сторону кладбищенских ворот, куда входила очередная похоронная процессия.

Она не видела, как опускали гроб, не слышала, как стукались об него комья земли. Но, как только старшая дочь Вильского, Вера, вместе с горстью земли бросила в яму отцовский талисман, Кира Павловна вздрогнула, сунула руку в карман и, не обнаружив в нем монеты, подумала, что просто забыла ее дома. «Надо спросить у Веры, – подумала она и тут же переключилась на соседнюю могилу, усыпанную живыми цветами. – Псу под хвост!» – осудила она расточительных родственников некоего Кожухова И. П., 1946 года рождения, и вернулась к жизни.

Последней с кладбища уходила Вера. По-хозяйски оглядев прилегающую территорию, она тут же представила, как обустроит отцовскую могилу, как поставит чугунную ограду, аккуратную скамейку и станет каждую неделю рассказывать ему о том, что было, и даже делиться своими планами. А пока надо научиться жить без отца. «Не я первая, не я последняя», – прошептала себе Вера и заторопилась к выходу, возле которого, показалось ей, толпились цыгане в неожиданно ярких даже для лета юбках.

«Если пристанут, – напряглась она, – пошлю их к чертовой матери». Но чем ближе подходила Вера к воротам, тем слабее становилась ее решительность. Она даже зажмурилась от накатившего волной страха, а потом собралась – и открыла глаза. В воротах стояла толстая Нютька и призывно махала рукой сестре, всем своим видом показывая, что пора ехать. Назад Вера решила не оборачиваться.