Мария Чепурина - Три встречи в Париже

— Ой, смотри, моя любимая реклама! — сказала Настя.

На развороте глянцевого журнала — совсем новенького, пахнущего еще типографской краской, — красовался бледно-сиреневый кусок мыла, пропитанный, если верить производителю, настоящими французскими духами. Фоном к главному герою рекламы шла панорама ночного Парижа, увенчанного своей знаменитой короной — Эйфелевой башней, Тур Эффель. Разукрашенная тысячами горящих лампочек, она походила на новогоднюю елку, навевая ощущение вечного праздника. Как выглядели и что собой представляли окружающие башню кварталы, было не видно, да и не важно — само собой разумелось, что жители этого благословенного района проводят всю свою жизнь в удовольствиях. Моются мылом, к примеру.

— Красивое фото, — заметила я.

Настя перелистнула страницу. И здесь Париж! На этот раз нашему взору предстала реклама колготок. Изящная девушка восседала за столиком на террасе кофейни, держа на коленях маленькую собачку, когти которой были, само собой, не страшны предлагавшемуся товару. Фото было сделано немного снизу, чтобы ноги модели казались еще длиннее, а надетые на нее колготки бросались в глаза в первую очередь. Во вторую очередь взор привлекали красовавшиеся на столике чашка кофе и круассан. Для тех, кто еще не понял, где происходит дело и жительницы какого города предпочитают нервущиеся чудо-чулки, на заднем плане, там, где кончалась череда домиков, являвших собой само воплощение европейскости и уюта, виднелась Арк де Триомф — Триумфальная арка Наполеона.

— Неплохо бы там оказаться, — заметила Настя.

— Еще бы! — вздохнула я. — Просто мечта!

— А ты представляешь, ведь эту модель, чтобы в рекламе заснять, небось специально в Париж свозили! Она там пофоткалась, покрасовалась, да еще и денежки получила! Вот бы такую работу, а, Лиза?

— Да ну! — я скривилась. — Если уж я когда-нибудь и поеду в Париж… а я туда непременно поеду, просто обязана!.. Так вот, если уж ехать туда, то не работать, а отдыхать! Гулять, развлекаться, по магазинам ходить… Художникам всяким позировать на Монмартре!

— И в кафе кофе пить с круассаном! — добавила Настя.

— Ну это само собой. Кофейня на Елисейских Полях, открытая терраса, модная публика, услужливые официанты… — размечталась я. — А рядом Он!

— Кто? Леха? — спросила подруга.

— Какой еще Леха?! У нас с ним давно все закончилось, сколько тебе повторять! Не Леха, а француз! Настоящий француз! Такой, знаешь, в берете и с шейным платком, романтичный, чернявый, чуть-чуть легкомысленный, любящий музыку и обязательно стильный! Какой-нибудь Луи или Жан-Батист…

— И французский поцелуй! — сказала Настя, хитро улыбнувшись.

Мы открыли журнал наобум и в очередной раз попали на рекламу. Огромный красный рот, изображенный на развороте, был, конечно, очень красив, но все же немного пугающ. Снизу значилось: «Настоящая французская помада для настоящего французского поцелуя!» В тему, как по заказу.

— Ладно, в конце концов, у нас тоже все это есть… — неуверенно проговорила Настя, и в ее словах мне послышались нотки обреченности. «В Париж нам не попасть, так что придется довольствоваться тем, что есть дома» — вот что имела в виду подруга на самом деле.

— Что еще за пессимизм?! — сказала я. — Ты что, Настька?! Мы достойны лучшего! Борись!

То, что «лучшее», которого мы достойны, обязательно должно находиться в Париже, разумелось само собой. Впрочем, сейчас, когда русские олигархи предпочитают жить в Лондоне, модные девочки носят майки с надписью «Я люблю Нью-Йорк», богачки ездят на шопинг в Милан, а творческие души рвутся на Гоа, наша с Настькой мечта о Париже может показаться несколько устаревшей… И все же этот город мы предпочитаем любому другому. Причиной тому — наше обучение в школе с углубленным изучением французского языка.

С первого класса мы учимся вместе, с первого класса дружим и с первого же класса — то есть десятый год уже, получается, — лицезреем картинки с достопримечательностями французской столицы, развешанные по кабинету иностранного. Тур Эффель, Арк де Триомф, Гранд Опера, Мулен Руж, Нотр-Дам, Шанз-Элизе… Мы привыкли называть их именно так, на языке оригинала. Научились находить на карте. Зазубрили многочисленные устные темы насчет того, что Париж — это «большой экономический и административный центр», а по его улицам «циркулирует большое количество автомобилей». Но никто из нашего класса пока так и не побывал в этом городе — таком далеком и таком близком, таком своем и одновременно таком чужом. «Все там будем… в Парижике», — говорила Галина Павловна, некрасивая, одинокая женщина, преподававшая у нас французский язык и сама ни разу не бывавшая в нашем общем городе мечты. То ли она таким странным образом хотела нас подбодрить, то ли просто разговаривала сама с собой, было непонятно, но оптимизма нам ее слова не прибавляли. Год проходил за годом, а Лютеция[1] так и оставалась для нас волшебной сказкой, старательно рассказываемой Галиной Павловной, которая, кажется, и сама не очень-то верит в существование этого города на земле. Иногда мне казалось, что мы похожи на учеников какой-нибудь религиозной школы, которые много лет изучают Бога, но никогда его не увидят. Впрочем, в другие дни мое настроение было иным, и я чувствовала уверенность, что все-таки прогуляюсь по Елисейским Полям, и довольно скоро. Таких, вторых, дней было больше. Я вообще довольно уверенный человек.

Кстати, наверно, пора рассказать о себе. Зовут меня Лиза Маркизова, и неделю назад я отпраздновала свое шестнадцатилетие. У меня есть старшая сестра Марина. Она тоже окончила французскую школу, в которой мы обе оказались просто из-за того, что она ближе всего к нашему дому. Теперь Марина учится на историка Франции в Центре имени Марка Блока в РГГУ. Между нами говоря, она ужасная ботанка. Только и говорит, что о всяких старинных героях, учебниках, книжках и о своих курсовых работах. Парня у нее нет и, кажется, никогда не было, хотя сестре уже двадцать лет. Похоже, с давно умершими деятелями ей хороводиться веселей, чем с живыми ребятами. Хотя, возможно, все наоборот: ровесники просто никогда не обращали внимания на Маринку, а двухсотлетние герои всегда были к ее услугам — куда им деваться-то!

Я совсем не такая. Честно говоря, с трудом себе представляю, что чувствуют девчонки, которые сидят по углам во время медляков на дискотеках и не получают ни одного письма на День Валентина. Страдания многих ровесниц насчет того, что «мне уже сколько-то там лет, а я еще ни разу не целовалась», мне тоже незнакомы. Первый поцелуй у меня случился в четырнадцать с половиной лет с Левой Бровкиным из параллельного класса. Правда, история с ним продолжалась недолго: через неделю он отказался пойти со мной в аквапарк, из чего я заключила, что он трус, и мы расстались. Потом был Саша Семибратов из десятого — мы встречались полгода, но почему-то поссорились, я уж не помню, из-за чего. Еще какое-то время я гуляла с Алешей Логиновым, но очень быстро заметила, что он скучный, хотя Настька, уж не знаю почему, воображает, что мы вместе. Были и другие ребята, пытавшиеся за мной ухаживать, но получившие от ворот поворот. Например, Виталик со двора — настоящий гопник, с ним у нас точно не будет ничего общего! Или вот Ваня Смородинский, одноклассник: недавно он написал мне записку, где объяснился в чувствах. Отвечать я не стала. По-моему, в этом Ване нет ничего интересного. Думаю, в будущем у меня будет сколько угодно таких, как он. Девушка моей внешности, к которой кавалеры строятся в очередь, не должна распыляться на всякие бесперспективные связи. Это всякие неудачницы, на которых за всю жизнь взглянул один парень, пусть сразу хватают, что подвернулось. Лизе Маркизовой нужен настоящий принц, и она может себе позволить его дождаться…

Нет, вы только не подумайте, будто бы я какая-то вертихвостка, которая часами просиживает перед зеркалом, только и думая, как бы понравиться очередному кавалеру! Я вообще ничего специально не делаю, чтобы нравиться. Конечно, ухаживаю за собой (иногда), причесываюсь (если настроение есть для этого), одежду люблю красивую, но не до фанатизма. Главную работу за косметологов и визажистов делает мое природное обаяние — так сказала моя мама, и мне очень нравится эта фраза.

С учебой проблем тоже нет. Соображаловка у меня работает как следует, поэтому думаю, если медали мне не дадут (впрочем, это маловероятно), затруднений с поступлением в институт все равно не возникнет — хоть в гуманитарный, хоть в естественно-научный. Разумеется, это будет что-нибудь уровня МГИМО или МГУ… хотя, может быть, и Сорбонна!

Сорбонна… Вот я и снова вернулась к парижской теме! Никуда от нее не денешься!

— Ладно, не трави душу, — сказала я Насте. — Давай найдем в этом журнале хоть что-нибудь, не связанное с Парижем.

— Тебе-то что страдать? — отозвалась та. — Твоим предкам вполне по средствам съездить хоть во Францию, хоть в Италию, хоть в Испанию.

Это правда. Мои родители, конечно, не олигархи, но всем необходимым и даже немножко сверх нас с Маринкой обеспечивают, и машину вот недавно купили. Правда, жить так хорошо мы стали совсем недавно, года два назад, когда папа нашел новую работу, а маму повысили. До этого о поездках за границу мы могли только мечтать. А теперь, когда появились деньги, возникла новая проблема.

— По средствам-то по средствам, — сказала я. — Только вот что за удовольствие ехать в Париж с родителями? Это же не санаторий какой-нибудь, даже не пляж турецкий. Это самый романтичный город на земле! И ты хочешь, чтобы я гуляла по нему с занудными предками?

— Но одну или с парнем тебя не отпустят.

— Да в этом-то все и дело! Похоже, придется мне ждать совершеннолетия, чтобы совершить путешествие своей мечты! — Я вздохнула. — Ну и ладно. Зато все будет так, как я хочу! По полной программе! К этому времени у меня уже будут серьезные отношения со взрослым человеком, и мой Париж окажется самым романтичным Парижем в мире!