Сашенька мирно проспал на руках у Сони всю дорогу. И в машине спал, пока они из аэропорта домой ехали. Вика разглядывала в окно родной город, то улыбалась, то вздрагивала озабоченно, по привычке оглядываясь. Даже когда открыла дверь Сониного подъезда, бдительно осмотрелась по сторонам.

— Ой, погоди, Вик, я к соседке заскочу! Я ж у нее ключи оставила, когда уезжала! — передала ей на руки Сашеньку Соня. — Погоди, я сейчас…

Вера Константиновна, открывшая ей дверь, сначала поздоровалась радостно, а потом развела руками:

— Ой, Сонечка… А ключи Томочка еще вчера вечером забрала…

— Да? А где она? Дома?

— Нет. Нету ее. Она поздно придет. У нее дома неприятности какие-то. И вообще, она странная была. Заплаканная вся и с синяком под глазом. Я спросила ее, в чем дело, а она только рукой махнула…

— С синяком?! Томка, и с синяком? — удивленно переглянулись сестры.

— Ну да. Огромный такой синяк, и весь глаз заплыл. Ой, вы с ребеночком… Да вы проходите, Сонечка! Не ждать же вам ее в подъезде до вечера! Проходите, я как раз и пирог в печь приставила… Есть хотите с дороги? А ребеночка вон там можно уложить, в моей комнате. Славик! — громко прокричала она в глубину квартиры. — Славик, помоги девочкам раздеться! Да оторвись ты от своего компьютера, ради бога! Будь ты человеком, в конце концов!

Быстро умывшись с дороги и покормив Сашеньку, Вика отправилась с ним в комнату Веры Константиновны — спать укладывать. Соня помогала доброй хозяйке на кухне — вместе они достали даже на вид уже вкусный пирог из духовки, заварили чай, расселись за столом в ожидании.

— Ну, чего она так долго… — привстала из-за стола Соня. — Пойду позову…

— И Славика тоже нет… — сердито подключилась к ней Вера Константиновна. — Вот что мне с ним за наказание, а? Опять, наверное, за свой компьютер уселся…

Однако Славика, как ни странно, за компьютером не обнаружилось. Осторожно открыв дверь в свою комнату, Вера Константиновна вдруг тут же высунулась обратно и, сделав Соне большие глаза, поманила ее тихонько к себе.

— Сонечка, ты посмотри… — прошептала она на коротком выдохе и осторожно прижала ко рту ладонь. — Нет, ты только посмотри, что делается, Сонечка…

Соня осторожно заглянула в приоткрытую дверь. Ничего, конечно, особенного, чтоб из ряда вон, она там не увидела. Ну, спит себе малый ребенок поперек широкой тахты, раскинув пухлые ручки. Ну, сидит, склонившись над ним, его мать, смотрит на свое дитя нежно. Обычная картинка. А с другой стороны от спящего ребеночка Славик сидит. И тоже смотрит на него удивленно и нежно. Вот он поднимает голову и на сестру ее так же смотрит. То есть так же удивленно и нежно. И она поднимает на него глаза — испуганные, вопрошающие. Очень выразительные, однако, у ее сестры оказались глаза! Надо же, а она раньше этого и не замечала… Если приглядеться хорошенько, то все можно в них обнаружить. И даже Мировая виртуальная паутина там может запросто поместиться, наверное, вместе с маленькими зелеными вислоухими человечками…

— Ой, свят-свят-свят, ой, помоги мне, господи… — тихо шелестел у Сони за спиной радостный шепот Веры Константиновны. Краем глаза Соня увидела, как она осенила себя торопливо крестным знамением: — Отче наш, иже еси на небесех, помоги моему сыночку… Пойдем, Сонечка, не будем им мешать… А то спугнем еще…

Тихо, на цыпочках, они вернулись на кухню, посмотрели друг на друга заговорщицки и понимающе. Соня открыла было рот, чтоб что-то сказать, но Вера Константиновна замахала на нее руками отчаянно:

— И не говори мне, и не говори ничего такого, Сонечка! И слышать не хочу! Ну и пусть она будет с ребеночком! Это и хорошо даже, что с ребеночком! Я в силах еще, я помогу его вырастить!

— Да что вы, Вера Константиновна, я ничего такого и не говорю… Пусть себе… — тихо рассмеялась Соня. — Я только рада буду…

— Нет, ты видела, как он на нее посмотрел? Ты видела?

— Да видела, видела… Давайте лучше чай пить, не будем их ждать. Мне есть просто ужасно хочется! Я уже вторые сутки голодаю…

От чаю и пирога Соня совсем разомлела. Как там у Чехова, дай бог памяти? Бедная Каштанка совсем опьянела от еды? Теперь бы еще Томочку с ключами дождаться да спать залечь.

Вскоре на кухню пришли и Вика со Славиком. Соня исподтишка, но внимательно вгляделась в их лица, и будто бы показалось ей даже, что она разглядела в них некие счастливые изменения. Вот уголки Викиных губ подрагивают едва заметно, будто ей очень хочется взять и рассмеяться просто так, без видимой причины. Вот Славик случайно задел ее за руку и отчаянно покраснел. Как в песне поется — удушливой волной. Слегка соприкоснувшись рукавами… Как хорошо, здорово как. Даже зависть берет. Как быстро все это у Вики получилось, однако! И хорошо, что быстро. Иначе застряла бы там, в своем горе-отчаянии. Как она, Соня, застряла меж зеленым и желтым. Оно хоть и не совсем горе-отчаяние, это зелено-желтое состояние, но тоже — ничего хорошего… Как жизнь показывает, в нем вот так вот уголками губ и не задрожишь, а вот слезную истерику выдать — это вам пожалуйста. И вместо «удушливой волны» и «касания рукавов» получишь одну лишь маленькую бумажку с телефонами, по которым даже и позвонить просто так нельзя…

Вздохнув, Соня озабоченно поднялась с места, начала искать глазами свою сумку. Надо же записку Томочке написать, что они здесь, у соседей, временно обосновались, да в дверях оставить. Не ночевать же им у Веры Константиновны, в самом деле? С этими двоими, у которых чувство произошло-нагрянуло, и так все понятно, им теперь все равно, похоже. Уже и смотрят друг на друга, не отрываясь и не стесняясь присутствия за столом посторонних. И Вера Константиновна сжалась вся в комочек, и даже дышать боится, чтоб от сыночка счастья не отпугнуть. Только она одна, похоже, лишняя на этом празднике жизни. Ей бы домой, то есть в квартиру Анны Илларионовны…

Выйдя на лестничную площадку, она нос к носу столкнулась с Томочкой. И так же, как давеча Вику, совсем не узнала сестру. Вздрогнула от неожиданности. Вид у Томочки был совсем уж несчастный. И цвет лица странный какой-то. Будто серой пудрой припыленный.

— Господи, Сонюшка… Я ж потеряла тебя! — кинулась к ней со всех ног Тамара. — Соседка говорит, ты к Вике уехала… А зачем, Сонюшка? Зачем ты к ней ездила-то? В такую даль…

— Томка! Томка пришла! — кинулась ей с визгом на шею выскочившая на лестничную площадку Вика. — Томка, господи, как же я соскучилась!

Попав в объятия младших сестер, Тамара тут же разрыдалась, припав лбом к Викиному плечу. Слезы обильно и горячо текли по щекам, смывая с лица серое и непонятное вещество. Пудра не пудра, пыль не пыль…

— Ой, Томка… — ахнула, отстранившись от нее, Вика. — У тебя и впрямь фингал… А какой здоровый-то, господи… Кто это тебя так?

— Кто-кто… И сама не знаю, как его назвать, девки! В общем, попала я в переплет. Даже в квартиру свою попасть не могу-у-у… — снова на одной ноте завыла Томочка. — Приехала вчера вечером сюда, нашла какую-то старую пудру в ящиках у Анны Илларионовны…

— Томочка, а ты уверена, что это пудра? У тебя от нее лицо серо-зеленое совсем.

— Не знаю. Там, на коробочке, было написано, что пудра. И год выпуска — тысяча девятьсот пятидесятый. Представляете? А что было делать? Не выходить же с таким безобразием на улицу! Ой, да бог с ней, с пудрой этой… Переживу. Как мне теперь ирода этого из своей квартиры выгнать? Он же дерется… Он же и убить меня может, девки… Останетесь одни на всем свете, сироты вы мои неприкаянные…

Она снова всхлипнула и зарыдала еще горше, по очереди припадая к каждой из «сирот». Вика, поверх ее головы растерянно глядя на Соню, дернула подбородком снизу вверх — что, мол, делать-то?

— Ой, так надо же Ивану срочно звонить! — звонко вдруг вскрикнула Соня. Так звонко, что стоящая в дверях и наблюдающая их трогательную встречу Вера Константиновна вздрогнула, посмотрела на Соню удивленно. Сроду она не слышала, чтоб эта тихая и ужасно робкая девочка так звонко вскрикивала…

Оторвавшись от Томочки, Соня мигом оказалась в прихожей у телефона, схватила трубку. Номер она помнила наизусть. Палец уверенно попал во все дырочки старого пластмассового диска, и в ухо ей полились длинные гудки. Сейчас… Сейчас ей Иван ответит. А она ему скажет — помоги! Ты же сам сказал — звони, если у тебя что случится! Вот оно и случилось! Ну, не у нее самой, так у ее сестры… Какая разница-то…

— Эй… Что у вас здесь происходит?

Странно, но голос Ивана прозвучал отчего-то не в трубке. Как будто извне он прозвучал. Или ей так показалось от волнения?

Повернув голову вместе с прижатой к уху трубкой, она удивленно уставилась в открытую на лестничную площадку дверь, за которой Томочка продолжала рыдать у Вики на плече. А рядом — Иван. Настоящий. Живьем. С цветами. Но этого же не могло быть, чтоб сам, чтоб живьем и с цветами…

— А… А я тебе как раз звоню… А ты… — пролепетала она с неловким придыханием, пытаясь положить трубку на пластмассовый рычаг. Удалось ей это только с третьего раза — трубка все норовила проехать мимо, соскальзывала куда-то в сторону.

— А я сам пришел, как видишь. — Иван перекинул с руки на руку свой нелепый букетик. Он, наверное, очень даже красивым был, этот букетик, состоящий из нескольких плотных розовых бутончиков, но в его квадратных, как лопаты, короткопалых ладонях смотрелся совершенно некстати, будто сунули его туда по ошибке.

Шагнув через порог к Соне, он быстро, будто сильно стесняясь, сунул ей букетик в руки, потом переспросил озабоченно:

— В самом деле, чего случилось-то? Почему такие слезы? Кто эта женщина?

— А… Это моя сестра, Томочка. Ее домой не пускают.

— Что, тоже жулики квартиру оккупировали? Везет же вам…

— Нет. Не жулики. Я и сама, если честно, еще не поняла, кто ее так сильно обидел…