— Да-да, сейчас! — торопливо выложила она две большие отбивные на тарелку. Поставила ее перед Вадимом, быстро нарезала хлеб, метнулась за вилкой и ножом. Забрала ребенка с рук. Насыпала кофейных зерен в кофемолку. Нажала кнопку. Проворная молодая женушка, встречающая мужа с работы с ужином. Идиллия, мать твою…

— Вадим… — тихо прошелестела она, ставя турку на огонь. — Может, ты нам немного денег оставишь?

— Зачем? — громко и с чувством чавкая, поднял он голову от тарелки. — Зачем тебе деньги, дура? У тебя ж абсолютно все есть…

— Ну, мало ли… Ты уедешь, а у нас тут всякое может случиться…

— А что такое может случиться?

— Не знаю… А вдруг… Вдруг Сашенька и впрямь заболеет? Надо будет дорогие лекарства покупать, а у меня денег не будет…

— Иди ты… Иди ты к черту! — поперхнувшись, замахал он на нее вилкой, потом еще долго кашлял, подрагивая жирными щечками. Наконец, прокашлявшись, просипел: — Чего ты под руку-то, идиотка… Типун тебе на язык! Я ж буду звонить тебе каждый день! Если, не дай бог, и впрямь заболеет, я тут же обратно прилечу…

Наевшись, он соизволил самолично уложить сына спать, и Вика могла даже поклясться, что слышала, как он подвывает над его кроваткой тоненько и неумело, смешно путая и направляя не в ту степь незатейливый мотивчик — баю-баюшки-баю, не ложися на краю… На какую-то секунду, а может, и меньше даже, на маленькую ее совсем долю, пронзила ее жалость к этому несуразному, жестокому, грубому, порочному человеку. Удивившись, она отмахнулась от нее, неизвестно из каких глубин подсознания вдруг, как змея, выползшей — еще чего! Он-то ее совсем не пожалел, задумав увезти навсегда сына…

Уходя, Вадим обернулся в дверях, долго смотрел в ее спокойно-каменное лицо. Потом пожал плечами, нервно дернул уголком рта, закрыл за собой дверь. Схватившись за горло, Вика тихо сползла по стене, села на пол прямо в прихожей, уставилась на свои худые голые коленки, жалко выглянувшие из разошедшихся пол халата. Господи, Сонька, не подведи…

* * *

Она очень удивилась, когда услышала незнакомый мужской голос в трубке. И растерялась. Ничего себе! И суток не прошло с тех пор, как они с той девчонкой из газеты на ходу сочинили объявление, и вот — пожалуйста! Видно, проворной оказалась девчонка. Молодец, подсуетилась-таки. Теперь, главное, ей самой не оплошать…

— Да-да, вы не ошиблись! Это я, я подавала объявление в газету! Я желаю познакомиться! — с радостным придыханием проговорила Тамара и даже улыбнулась вежливо и сладко, будто незнакомец с приятным голосом мог ее в этот момент разглядеть.

— Ну что ж… Меня зовут Артемий…

Ого! Какое имя красивое! Артемий… Сроду мужикашек с такими именами она не встречала! И голос такой, главное, культурный.

— …А меня — Тамара! Очень приятно познакомиться!

— Вы знаете, Тамара, это судьба, наверное. Я ведь никогда газетных объявлений такого толка и не читал даже, а тут вдруг вышел с утра пройтись — дай, думаю, газету возьму… Присел на скамеечку в сквере, открыл, и сразу мне ваше объявление в глаза бросилось. Тут будто меня в сердце толкнуло — вот оно, твое. Точно, твое. Не знаю, почему… Я ведь, знаете, уже год один живу, с тех пор как жену похоронил…

— Ой, да что вы… — тут же прониклась его печалью Тамара. — Как же это может быть, чтоб мужчина один жил? Ни поесть некому приготовить, ни постирать…

— Да. Насчет поесть — это вы правильно подметили, Тамарочка. Я уже и вкус настоящей домашней еды забыл, по-моему. Только не подумайте, ради бога, что я к вам в гости напрашиваюсь! Вовсе нет!

— Так отчего же? Отчего ж нет-то? Как раз и приходите, я приготовлю вам что-нибудь вкусненькое! Что вы любите? Вы только скажите!

— Что? Не знаю, что… Да я вообще всеяден, как все мужики! Просто надоело есть общепитовскую еду. Сами же знаете, как там готовят. Без души. Но мне как-то неловко вас обременять…

— Ой, да чего там — неловко! Приходите! Прямо нынешним вечером и приходите! Посидим в домашней обстановке, поговорим…

— Ну, хорошо, — задумчиво протянул неизвестный Артемий на том конце провода. — Хорошо, раз так… Говорите адрес, Тамарочка! И еще… вы какое вино предпочитаете? Белое? Красное? Или, может, шампанского привезти?

— Ой, да мне все равно… Я вообще-то непьющая…

— Так и я тоже этим делом не увлекаюсь. Но если для знакомства, так, чисто символически — отчего ж нет?

— Ну, тогда на ваш вкус. Что принесете, то и принесете. Приходите часикам к семи. Записывайте адрес…

Продиктовав адрес, она положила трубку, радостно-возбужденно схватилась за щеки, заметалась глазами по чистенькой, будто в ожидании ее семейного счастья затаившейся квартирке. Так. В первую очередь надо одеться как-то понаряднее. Не в халате же старом гостя встречать! Посмотрим, что у нас там есть понаряднее…

Распахнув дверцы шкафа, она начала торопливо выуживать на белый свет свои наряды, осматривать их критически. Может, платье выходное надеть, бархатное, зеленое? С бусами? Нет, слишком уж оно парадное, еще подумает — вот баба с дурной радости вырядилась… Надо бы поскромнее чего-нибудь. Вот, костюмчик черненький трикотажный с серебряной блескучей вышивкой на груди… Нет, тоже не подойдет. Слишком уж мрачно получается. А вот блузка шелковая, вся в желтых ярких цветах… Вот блузку, пожалуй, надеть можно. С брюками. Или нет, с бриджами! У нее же бриджи новые куплены! Она долго не решалась их купить, слишком уж неподходящей казалась эта одежка для ее полной, животом вперед смотрящей фигуры… А потом пригляделась на улице — каждая вторая полная баба в этих самых бриджах идет! А она что, хуже их, что ли? Раз этот проклятый живот к сорока годам захотел сам по себе вперед выпереть, уж и модного ничего надеть нельзя?

Нарядившись в джинсовые, со смешным отворотиком по краю короткие штаны и яркую блузку, она торопливо-кокетливо повертелась перед зеркалом, заодно чуть подъерошив высветленную короткую челку. Жаль, конечно, не успела в парикмахерскую сбегать. Ну да ничего, это можно будет и потом… Теперь главная задача — накормить мужикашку повкуснее! Чтоб проникся, чтоб оттаял. Это ж надо — целый год без жены живет! Вдовец, стало быть…

На кухне она с ходу распахнула дверцу холодильника, задумалась, решительно сведя белесые бровки к переносью. Так, что мы тут имеем? Вот, например, приличный кусок свинины имеем. Можно отбивные хорошие сделать. А вот фаршик домашний есть, говядина со свининой, опять же котлеток налепить можно… Наверное, котлетки более кстати будут? С лучком, с чесночком, с зеленью… И чтоб большенькие по размеру были — на полтарелки! Пусть не думает, что она какаянибудь там жадная. А на гарнир можно картошки нажарить — с хрустящей корочкой. Уж что-что, а картошка с хрустящей корочкой у нее всегда знатно получалась. Просто надо ее в кипящее масло чуть подсушенной бросать. Ну все, решено! Делаем для мужикашки на ужин картошку и котлетки домашние! Чтоб запах на всю квартиру стоял! Чтоб как зашел, так и растаял от одного только запаху.

К семи часам стол в комнате был уже накрыт. Тарелочки она достала из запасов — десять лет никому до них дотронуться не давала. Еще чего! Чтоб из таких красивых тарелок — с синей по всему полю мудреной росписью — просто так еду есть! А теперь чего ж — теперь можно. Настал ее час. Теперь можно и каждый день, пожалуй, из таких тарелок есть… Правда, фужеры, из тех же запасов на белый свет извлеченные, к этим тарелкам совсем по цвету не подошли. Зеленые были фужеры-то. Матовые, толстого стекла. Она тогда их еще покупала, когда со всякой красивой посудой напряженка была. Тогда это сильно модно было — всякие цветные фужеры на стол ставить. Вот она и купила — впрок. И припрятала. До лучших времен. Ох уж как, бывало, они с Викой насчет этих «лучших времен» ссорились! Никак она не хотела ее понять… Зачем, говорит, есть из треснувших старых тарелок да чай из граненых стаканов пить, когда у тебя новая посуда по шкафам припрятана? Надо, говорит, уметь жить сегодня, здесь и сейчас, а не откладывать нормальную жизнь на потом! Так сердилась на нее, дурочка… Не понимала по своему малолетству, что, когда думаешь все время про это «потом», когда мечтаешь о нем долгими одинокими бабьими ночами, то жить будто и легче становится. И отказывать себе во всем ради этого «потом» — тоже легче. И экономить на копейках — легче. Можно сказать — веселее даже. Экономия — она ж тоже веселой быть должна! Как Сонюшка однажды сказала по-умному — с элементами нищенского творчества… Грустно так сказала, ее, Тамару, жалеючи. Вроде как за нее заступилась.

Вообще, страсть к этой веселой и хитрой экономии ей, наверное, от бабки в наследство передалась. От отцовой матери. Еще тогда, когда они с матерью при отце жили, в леспромхозовском поселке, она любила к бабке бегать да за ее экономным хозяйством наблюдать. О, это и правда надо было видеть, как бабка со своим хозяйством справлялась! У нее в доме даже помойного ведра не было. А был один только все определяющий принцип — ничегошеньки не выбрасывать. Из всего хоть на копеечку, а выгоду извлекать. Вот, например, взять те же картофельные очистки… Вот куда их приспособить, казалось бы? Выбросить только? Ан нет… Бабка их, пока свеженькие, водой колодезной заливала да в укромное местечко ставила денька на два-три. А потом вытащит, воду сольет, а на дне кастрюльки — ложка крахмала образовалась… И так во всем. Все соседи, помнится, над ней подсмеивались потихоньку, а она, внучка Тамарочка, никогда не смеялась. И отец тоже не смеялся. Говорил — это у нее из голодного детства такие привычки произросли. Вся семья ее, говорил, в голодуху где-то в Поволжье сгинула, она одна чудом спаслась… Бабушка и маму все время пыталась приучить к такой вот интересной экономии, но мама только отмахивалась да фыркала раздраженно. Конечно — зачем ей эта наука, раз на уме одно стихоплетство бестолковое было…

Зато теперь — вот оно! Какая красота на столе! Сберегла, пригодилось! А то, что по цвету тарелки к фужерам не подходят — пустяки. Подумаешь! Может, Артемий и внимания на такие мелочи не обратит? А если спросит, так она ему скажет — это, мол, стиль сейчас такой пошел, сильно современный. Модерн…