– Oh my god… – выдохнула Габриэль. – Как же ты могла натворить такое? – Она тряхнула головой. – Мне очень жаль, не хотелось бы еще дальше топить тебя, я вижу, как тебе плохо, но то, что ты ему сделала, это ужасно.

– Не знаю. Сначала я завелась, а потом западня захлопнулась. Вы и представить себе не можете, как эти вещи работают… Все так легко и незаметно происходит, люди болтают, потом очень скоро начинают откровенничать, а там и флиртовать. И относятся к этому так, будто никаких последствий просто быть не может.

– Но это же Фред! – громко воскликнула Эма, но постаралась продолжить более спокойно: – Ты пойми, это же не какой-нибудь незнакомый парень, ты не могла предполагать, будто обойдется без последствий.

– Выглядело так, словно наша переписка идет ему на пользу. Он мне даже говорил это. И мне от нее было хорошо.

– И все это время ты трахалась с Гонзо…

– Прекратите. Мне так плохо. Кажется, меня сейчас вырвет.

Эма положила ладони на стойку, которая раскачивалась все сильнее, а затем задала единственный по-настоящему важный вопрос. Вопрос, способный решить все.

– Алиса, – торжественно начала она, – Фред тебе нравится? Что ты к нему чувствуешь?

В душе она горячо молилась, чтобы Алиса ответила “да”. И все бы чудесным образом уладилось. Они бы соединились, и вся эта мерзкая мерзость рассосалась сама собой.

– Нет, конечно, – запротестовала Алиса. – То есть… Буду честной. В интернете да, он мне нравится. Но это совсем другое, не то, что в жизни. Там он гораздо увереннее в себе, более мужественный, более прикольный. Короче, это, собственно говоря, не Фред. Это Персона. В реале у нас ничего бы не получилось. Я это заранее знаю. Вчерашний вечер был для меня сплошным кошмаром. Когда я слышала, как и что он говорит обо мне… Я прошу вас, Стервы, о двух вещах. Первая: не сердитесь на меня. Вторая: скажите, что мне теперь делать.

Эма с подозрением посмотрела на нее:

– Мы уже вчера договорились о том, что надо делать. Ты откажешься встречаться с ним. Скажешь, что он офигительный, но ты не свободна. Что тебе очень жаль. И повторишь, что он потрясающий.

Габриэль стукнула кулаком по стойке.

– Да прекрати ты, Эма! Ты действуешь точь-в-точь как Алиса. Относишься к нему как к ребенку, за спиной которого можно плести интриги. Как если бы можно было решать за него, ни о чем не спрашивая. Перестаньте превращать его в инфантильное существо! – Она повернулась к Алисе. – Ты должна ему признаться.

– Ну уж нет! – возмутилась Эма. – Ты просто с катушек слетела, подруга. Это будет для него такой шок. Особенно сейчас. Он решит, что его предали, что над ним издевались. Нет, придется врать до конца. Не делай глупость, Алиса.

– Да разве вы не видите, что именно такое поведение вредит ему? Отпустите его на свободу! Его право решать, злиться на нас или нет.

– Ох, не знаю… – простонала Алиса. – Ты себе не представляешь, Габриэль! Как жестоко я с ним поступила! Он доверил мне много всего. Признавался в разных вещах. Нет, я не могу сказать ему правду.

– Тем более что это ничего не даст, – добавила Эма.

– В любом случае ты сейчас выбрала компромисс, – бросила ей Габриэль.

– Да ну? Давай, объясни.

– Нет уж, сама об этом поразмышляешь, когда будешь в состоянии.

– ДА ЧЕРТ ВАС ПОДЕРИ! – Алисин вопль заставил их подскочить. – Не начинайте опять, как вчера! Вчера Фреду было плохо, он хотел поговорить с нами, а вы ничего не слышали и только выясняли отношения. Предупреждаю, я вам не позволю проделать то же самое со мной. Я только что сообщила вам, что Водяная Лилия – это я. Разве это не новость месяца, а?

Они кивнули, но обменялись косыми взглядами, переносящими ссору на потом. Эма повторила еще раз:

– Ничего не говори ему, похорони эту историю, и через два месяца все будет забыто. Смотри, он больше не вспоминает о… ух ты… забыла ее имя. О студентке, с которой у него был роман.

Габриэль выразительно вздернула брови, демонстрируя огорчение пополам с раздражением, что вызвало у Эмы желание шарахнуть ее стаканом по носу. Она уже собиралась заявить, что ее несогласие и так очевидно, поэтому нечего гримасничать, но тут спинка Эминого стула завибрировала. Она подхватила дергающуюся сумку и стала рыться в поисках телефона. Вызов она, конечно, пропустила и заметила, что Блестер пытался связаться с ней четыре раза подряд. Она извинилась перед девушками, взяла сигарету и вышла на улицу, чтобы перезвонить ему.

– Алло? Все в порядке?

– Я тебе десять раз звонил, а ты все не отвечаешь.

Его голос панически дрожал.

– Всего четыре. Извини, но он у меня на вибрации. Все хорошо?

– Нет. Мне плохо.

– Что случилось?

– Не могу вздохнуть.

– Это стресс. Постарайся успокоиться.

– Мне надо в больницу.

– Нет, Блест. Еще не надо.

– Дьявол… как тебе объяснить? МНЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПЛОХО, ПОЙМИ.

– Это все от головы! Достаточно тебе успокоиться, и ты начнешь дышать, выпьешь травяного чаю и все пройдет. С тобой ничего страшного не случилось.

– Ну да, конечно, все от головы, а потом окажется, что это рак мозга с кучей личинок, а ты призываешь меня попить горячей воды.

– Ты сейчас в полном бреду. Успокойся. Ты знаешь, что ничем не болен.

– В бреду, в бреду… Это симптом множества смертельных инфекций. Ох, ты… – Она услышала, что он плачет. – Эма… Мне кажется, я умираю…

– Дыши. Вернусь через час и займусь тобой.

– Через час? Елки-палки… через час… Ну ты сука, гадина бездушная. Как по-твоему, сколько эмболий мозга случается в мире в час?

– Приду как только смогу.

Он, не говоря ни слова, отключился – признак пугающе плохого состояния. Эма проглотила порцию токсичного дыма, возведя глаза к небу. К безнадежно светлому парижскому небу. Даже среди ночи не было видно ни единой звезды. Неизменная пелена, простирающаяся над их безумными головами. Габриэль – бывшая шлюха, Алиса – Водяная Лилия, Фред – звезда, а у Блестера в мозгу личинки. Вполне возможно, что она – самая уравновешенная личность посреди всего этого бардака. Бардака, над которым через несколько лет она будет смеяться. Эма отбросила окурок и позвонила Блестеру.

– Посиди тихо. Буду через пятнадцать минут. До скорого.


Она заехала за Блестером и отвезла его в больницу, которая – весьма удачно – находилась неподалеку. Может, он и квартиру специально так выбрал, кто знает, до чего могут дойти ипохондрики. Они прождали больше часа в коридоре, где жара усиливала отвратительные больничные запахи, рядом с бомжом, орущим нечто нечленораздельное через каждые пять минут. Все это время Эма пыталась успокоить Блестера, который переходил из полуобморочного состояния в полубезумное. Затем она вернулась в приемный покой к изрядно взвинченному дежурному врачу. Тот заявил, что не виноват и пусть она жалуется в министерство на урезанный бюджет больницы; к тому же люди, подобные ей, никогда не приходят на акции протеста поддержать работников скорой помощи. Эма поняла, что у него тоже была тяжелая ночь, и вернулась в коридор, испытывая подобие сочувствия. Она спрашивала себя, не связана ли и эта реформа с ОРПГФ. Судя по тому, что она выловила из объяснений Фреда, так оно и есть. Она немного растерялась. Как-то она забыла, что хоть выбросила из головы ОРПГФ и все безумные политические заявления, они от этого не перестали существовать. Реформы продолжались, и даже если они казались весьма далекими, их последствия для Эминой повседневной жизни были вполне ощутимы. Например, необходимость проторчать целую ночь в отделении скорой помощи. Вместе со свихнутым бойфрендом.

В конце концов их принял настоящий врач, чьи пугающие черные круги под глазами Эма сразу заметила, и ему удалось успокоить вышеупомянутого свихнутого бойфренда, проведя исследование, подтвердившее, что с ним все в порядке. Еще полчаса спустя они сидели на скамейке в ста метрах от больницы и курили. Блестеру было необходимо передохнуть. Давящая духота препятствовала малейшему физическому усилию. Эма в который раз заметила, что парижская ночь затянута розоватой пеленой. В жару рекордные цифры загрязнения воздуха обновлялись с пугающей частотой. Погрузившись в созерцание своей обуви, Блестер сказал ей:

– Прости меня. Ты не бездушное чудовище. У меня как-то само собой вырвалось.

– Бездушная гадина, – поправила она.

– И не она. Ты обиделась?

Вместо ответа она прижалась к нему, уткнувшись носом в шею. Конечно, она не обижалась. Она начинала привыкать к его приступам ипохондрии, училась мириться с ними. Заботило ее лишь то, что она бросила Стерв. К ее огромному удивлению, Габриэль не отпустила ни одного замечания по поводу ее поспешного ухода, тогда как Алиса, напротив, выглядела огорченной. Эма тупо извинилась несколько раз подряд и ушла. С тяжелым сердцем, но все-таки ушла.


Тем же вечером, но раньше, как раз когда Эма пыталась вспомнить имя девушки с большой грудью, Фред натянул на голову капюшон. Он, однако, вовсе не собирался на улицу, где к тому же была невыносимая жара. Фред сидел скрючившись на стуле перед своим компом. Абсолютно голый, если не считать капюшона от ветровки. Он пытался отыскать хоть какую-то прохладу, но ему становилось еще жарче от одного вида волос на собственном теле. Он не решался зайти на свою страницу в Майспейсе, словно опасаясь, как бы компьютер не взорвался ему в лицо. Именно поэтому он натянул капюшон. Так он становился как бы более сильным, защищенным. Амулет супергероя. Включив компьютер, он был вынужден делать частые паузы, чтобы сосредоточиться на дыхании и избежать приступа паники. Проверив личные сообщения, он с разочарованием увидел, что Водяная Лилия еще не ответила ему. Но это, возможно, означало, что она серьезно рассматривает его предложение насчет кофе. Если как следует вдуматься, это значило, что ответ не является однозначно отрицательным. Как, впрочем, и однозначно положительным. Водяная Лилия все не отвечала, однако неожиданно объявилась другая возлюбленная Фреда, та самая, чье имя Эма пыталась вспомнить. Персоне пришло сообщение от Алексии. Фред был потрясен. Алексия – одна из фанаток Персоны? Как это? Впрочем, гипотеза выглядела вполне пикантно. Сначала он не хотел читать, но любопытство в конце концов победило.