Титью Лекок - Три стервы

Комната напоминала помещение перед переездом.

Эме стало ясно, что сейчас она опять заплачет и ей срочно требуется сигарета, однако сумку она оставила внизу. Она без особой надежды направилась к шкафчику для CD-дисков, отсчитала третий снизу отсек и просунула вглубь руку. Невероятно, но пресловутая заначка на черный день все еще была на месте. Мятая пачка “Лаки страйк”. Не самая удачная идея – курить эти сигареты, которые так напоминали о Шарлотте, но что поделаешь… Или сейчас, или никогда. Пачка оказалась наполовину пустой. Эма не удержалась от попытки угадать, когда Шарлотта доставала ее в последний раз. Она наверняка была здесь всего несколько недель назад. Пришла, чтобы разобрать вещи, и захотела выкурить сигаретку в комнате, где жила подростком. Щелкнула зажигалкой, открыла окно, как сейчас Эма, и облокотилась на подоконник. Но что было у нее на уме в ту минуту? О чем она размышляла? Эма была уверена, что Шарлотта вспоминала многочисленные вечера, проведенные в этой комнате, когда они жаловались друг другу на свои беды и на родителей и надеялись, что жизнь выполнит свои обещания. Может, она даже едва не достала мобильник, чтобы позвонить старой подруге и сказать: “Привет, это я. Я у себя в комнате. Хотела узнать, не помнишь ли ты имя того приставучего перца, с которым я встречалась в лагере после коллежа, того, что хватал меня за грудь?” Но нет, Эма не помнила его имени. Но нет, Шарлотта не звонила Эме. А еще? Может, она размышляла о попавшем ей в руки досье “Да Винчи”? Не здесь ли, у окна, она решила обнародовать содержащуюся в нем информацию? И может, именно тогда-то она едва не позвонила Эме. “Привет, это я. Знаю, мы в ссоре, но я должна кое-что тебе рассказать. Мне требуется серьезная помощь”. Но нет, она не позвонила. Да черт же подери, почему она ей не позвонила? Из-за досье “Да Винчи” или же просто, чтобы пожаловаться, что все не так, что почва уходит из-под ног и она хочет со всем покончить раз и навсегда. Размышляла ли она о том, что брак с Тюфяком ошибка?

Веревка разорвалась? Но если да, то в каком месте случился разрыв?

Пребывание в Шарлоттиной спальне не приносило ответа на эти вопросы. Эма окинула комнату взглядом. И заметила открытую коробку, на стенке которой маркером была сделана надпись “Эма-богема”. Вот оно, то, что Шарлотта ей оставила. Значит, что-то она все-таки ей оставила. Не забыла ее. Эма закурила вторую сигарету, чтобы набраться храбрости, и уселась на пол, скрестив ноги, перед коробкой. Это было похоже на их последнюю встречу. Только они вдвоем и никого больше. Когда она увидела обложку лежащего сверху альбома, нашлось объяснение понимающей улыбке, которой обменялись родители, и ее кольнула легкая досада. Они его несомненно видели. Они нашли предмет, который подруги тщательно прятали все эти годы. Они наложили лапу на “альбом с членами”.

Название заставляло их хихикать, однако оно было излишне самонадеянным. Первая страница датировалась 1989 годом, на ней было не фото и уж тем более не член, а весьма приблизительный портрет Джимми, их первой любви. Ну да, в начальной школе лучшие подруги могли позволить себе роскошь иметь одну любовь на двоих. Так же, как у них был общий любимый цвет или общий обожаемый мультик. Эма знала, что Джимми влюблен в Шарлотту, но та предпочитает игнорировать этот факт и страдать вместе с подругой, чтобы не нарушить их молчаливый пакт. За портретом следовали заполненные в четыре руки страницы корявых излияний по поводу жестокого равнодушия красавчика Джимми. Эма листала альбом – все они были здесь: все эти лица давно забытых мальчиков, от любви к которым они умирали.

Она наткнулась на фото Седрика. Того самого, который первым лапал Шарлотту. С годами страницы, посвященные увлечениям одной и другой, начали чередоваться. Потом, в 1997 году, появилась первая фотография члена. Сделанная тайно, издалека, размытая, что-то вроде трофея. Эта идея пришла в голову Шарлотте, а не Эме. Когда она излагала Эме свою придумку, ее лицо пылало, а потом они вдвоем отправились проявлять пленку и хихикали, передавая ее приемщику в фотоателье.

Она сразу перешла на последнюю заполненную страницу.

Здесь ее ожидал тот еще сюрприз. Это был вовсе не давно знакомый снимок, который она рассчитывала увидеть. Шарлота добавила к их коллекции еще одну фотографию. Огромный эрегированный пенис, штука нечеловеческих размеров. Подпись гласила: “Кто бы мог подумать?.. Май 2007 г.” Эма была потрясена. Так вот в чем, оказывается, секрет неотразимости Тюфяка… Она расхохоталась.

Когда Эма снова спустилась в кухню, Жерар был поглощен чтением “Монд” – привычное для него занятие, насколько она помнила. Даже когда они проводили каникулы в турецком захолустье, ему удалось где-то откопать любимую газету. Она поставила свою коробку возле входной двери. Брижит сидела в гостиной на диване, уткнувшись застывшим взглядом в пустоту. Эме пришло в голову, что ее безучастность – самый красноречивый признак душевной боли. Боли, которую ничто никогда не смягчит. Она громче застучала каблуками по паркету, чтобы оповестить о своем приходе. Брижит подняла к ней лицо, на котором проступила мягкая улыбка.

– Все в порядке? Нашла?

Эма кивнула:

– Ага, похоже, я нашла то, о чем вы говорили.

Как ни глупо, ей было неловко, словно ее уличили в чем-то недостойном.

– Да, вам обеим всегда удавалось удивить меня. У тебя есть время на кофе? Он еще горячий.

– С удовольствием.

Эма села рядом с ней, зная, что нервничает.

– Можешь курить.

– Кажется, мне стало легче, после того как я побывала в ее комнате.

– Да. Я слышала, как ты смеешься.

Во взгляде, который в этот момент бросила на нее Брижит, было все. Она отлично поняла, что Эма хотела ей сказать, да, она все знала, будто обладала божественным всеведением.

– А как ты? Что у тебя слышно, Эма? – спросила она, подавая ей чашку.

– Все в порядке… Я… Честно говоря, профессионально я сейчас на распутье.

– Что так?

– У меня были разногласия с главным. В журналистской среде такое часто случается. Вот мы и решили прекратить сотрудничество.

– Но у тебя есть другая работа?

– Пока нет. Это только что произошло. И было немножко неожиданно. Но я не слишком волнуюсь. Скоро что-то найду – у меня есть несколько наводок. Да и потом, на сколько-то месяцев я обеспечена компенсацией.

– Это хорошо, что ты не беспокоишься, но все же, как мне кажется, теперь все сложнее, чем было в наше время. Увольнения, безработица, прессинг на работе… Я все это наблюдала с Шарлоттой. Она работала ужасно много. С утра и до позднего вечера. Даже в выходные. И несмотря на все ее жертвы, у нее были серьезные проблемы с руководством.

– Как это, серьезные проблемы?

– Ну-у-у… Она не делилась с нами подробностями, но за одним из последних ужинов вкратце обрисовала ситуацию. И если хочешь знать мое мнение, нельзя не заметить связь между этим жутким гнетом и тем, что она сделала.

– Но о самой проблеме вы ничего не знали?

– Она говорила о неких трудностях морального свойства. У нее тоже возникли разногласия с начальством, и начальство оказывало давление. Мы никогда не узнаем, чем бы все это кончилось. Но когда мы виделись в последний раз, она как будто стала спокойнее. Даже на некотором подъеме. Я решила, что она, быть может, нашла другую работу.

– Я всего этого не знала.

– Она ни с кем об этом не говорила, насколько мне известно. И потом, вы не часто виделись… Но она тебя очень любила. Узнавала все о твоей жизни, рассказывала мне о тебе.

– Меня это не удивляет. Я вела себя так же.

Брижит проводила Эму до ворот и сказала на прощание:

– Появляйся, когда захочешь, мы всегда будем тебе рады. Но ты не обязана приходить. Не хочу на тебя давить.

Эма вошла в метро и только после этого отерла слезы.

Плейлист:

Файст – My Moon, My Man (ремикс Boys Noize)

Of Montreal – The Past Is a Grotesque Animal

dEUS – The Ideal Crash

Вернувшись домой, Эма налила крепчайший кофе в большую немытую кружку и уселась, скрестив ноги, перед компьютером. Пора попробовать разобраться. Обведя глазами пустую гостиную, залитую солнцем, она подумала, что странно быть одной дома в разгар рабочего дня. Она неподвижно сидела перед компьютером, задыхаясь от жары, и даже вспотела. От обжигающего кофе легче не становилось. Эма встала, открыла окно, и через несколько секунд десяток мух уже кружился в центре комнаты. Она решила, что такая компания ее устраивает. Однако вскоре на фоне их назойливого жужжания дневная тишина стала еще заметнее. Царившее вокруг безмолвие приобрело пугающий оттенок, и Эма включила музыку. Она выбрала на Deezer старый альбом Тома Уэйтса, рассчитывая, что он заполнит пустоту гостиной.

Эма создала новый файл и начала излагать информацию, относящуюся к смерти Шарлотты, стараясь быть максимально объективной. Несмотря на решимость стать (снова) нормальной, она не могла делать вид, будто Брижит ей ничего не сказала. Упоминание проблемы, с которой Шарлотта столкнулась на работе, как нельзя лучше стыковалось с тем, что Эме уже было известно. К тому же она не только знала, как проверить эту историю, но еще и располагала свободным временем, да и терять ей было почти нечего. Небольшое заключительное расследование не могло привести к серьезным последствиям. И на этот раз она возьмется за дело по-другому. На случай, если вдруг она действительно сумасшедшая (гипотеза, которую она по-прежнему не отметала окончательно из соображений интеллектуальной честности), ни к чему впутывать Стерв и Фреда в свой параноидальный бред. По крайней мере, пока она не наткнется на что-то новое.

Оставался Блестер. Поскольку с ним Эма видится постоянно, трудно будет исхитриться скрыть от него свои планы. С другой стороны, после всех неприятностей, которые на нее свалились, и клятвенных обещаний больше никогда и ни за что не связываться с жизнью или смертью Шарлотты, она с трудом представляла себе, как объявить ему, что ей надо еще что-то по мелочи проверить. И даже презирая себя за будущее вранье, она все же предпочитала такое решение неминуемой проповеди на тему ее врожденной склонности вечно вляпываться в какое-нибудь дерьмо.