Титью Лекок - Три стервы

Любовный опыт Фреда, хоть и провальный, все-таки научил его распознавать эти мгновения неустойчивого равновесия. Он знал, насколько они хрупки и эфемерны. Магия безвозвратно растворяется, если не ухватить их, не попробовать упрочить, сделать постоянными. Такие ситуации приятны, с одной стороны, но сбивают с толку – или оцениваются как табу – с другой, поэтому в них все равно всегда испытываешь некоторую неловкость. К счастью, возможно, смутно догадываясь о вероятном развитии событий, если молчание продлится дольше, чем следует, Эма не умолкала ни на секунду. Она повторяла последние наставления: держаться незаметно, ни с кем не разговаривать, даже стараться избегать взглядов присутствующих.

– У меня с этим не будет никаких сложностей, – признался Фред. – Трудно будет тебе.

– Почему это?

Он развернулся к ней и, быть может, из-за пиджака, делающего его плечи гораздо шире, отдал себе отчет в том, что он значительно выше ее.

– Обычно, как только ты входишь в помещение, тебя сразу замечают.

Он постарался вложить в свое замечание максимум легкомыслия.

– Ну-у-у, да… – согласилась она, возобновив движение. – Кстати, как и тебя. Вспомни похороны Шарлотты.

Он с отвращением скривился:

– Нет. Бога ради, не вспоминай. Меня до сих пор трясет. Это был просто кошмар.

Эма отшвырнула окурок за бордюр.

– Но именно там мы с тобой снова по-настоящему разговорились.

– Да. И это было хорошо. Но я тогда не знал, зачем ты задавала мне все эти вопросы. И не мог тебе ответить, потому что задыхался в своей куртке.

– Я заметила… Знаешь, странно, что мы раньше не дружили. Даже после выпускных мы только иногда пересекались.

– Да… Да, но я полагаю, мы держались на некотором расстоянии бессознательно из-за Антуана. Интересно, почему именно сейчас все изменилось?

– Все просто. До меня доехало, что Антуан – кретин. Извини, что я так говорю о твоем брате. Но он вынуждает всех нас жить в невыносимой атмосфере террора. Что-то вроде того. Особенно невыносимой для тебя.

Фред вздохнул:

– Нет, он не кретин. И он не желает зла окружающим. Уверяю тебя. Он просто все время обо всех беспокоится и испытывает неодолимую потребность держать все под контролем.

– Он меня ненавидит. Впрочем, это взаимно.

– Нет, он тебя не ненавидит. Тебя нельзя контролировать, а это он и впрямь ненавидит.

Они повернули направо и остановились. Вращающаяся дверь отеля на противоположной стороне улицы сверкала золотом, подчеркивая своим светом полутьму, в которой они оба находились. Фред попробовал пристально посмотреть ей в глаза, как если бы это было в последний раз, и спросил более глухим, чем хотел, голосом, имеет ли какой-то смысл туда идти. Она стояла совершенно неподвижно и казалась такой маленькой рядом с ним. Воцарившееся полное молчание длилось и длилось – гораздо дольше, чем должно было. Напряжение становилось слишком сильным, настолько запредельным, что у Фреда перехватило дыхание. Он хотел, чтобы эта нестерпимая пауза никогда не кончалась. Он вгляделся в Эмины глаза, сначала в левый, потом в правый, и различил в них некоторое смятение. Но при этом она не шевелилась, словно полностью полагаясь на него. И пятнадцать сантиметров, разделявшие их лица, были в равной мере неприличными и непреодолимыми. Разве что он наконец-то решится. Хоть когда-то. Тут Фред начал вынимать руку из кармана – для чего? – и сделал движение по направлению к ней. Но в то же мгновение – или, может даже, за несколько наносекунд до него – она пожала плечами и решилась ответить. Он прервал движение руки, которая опять провалилась в глубину кармана, словно мешок со свинцом. В Эмином голосе звучала растерянность.

– Я уже ничего не знаю, Фред. Мне и самой стремно. Мы могли бы махнуть рукой и провести вечер в кафе. Вдвоем. Но потом мы пожалеем. Я обязана сделать это ради Шарлотты. Мой последний бзик. Если сегодня вечером мы ничего не узнаем, я бросаю. Обещаю тебе.

Он кивнул, они пересекли пустынную мостовую и вошли во вращающуюся дверь. Вестибюль был залит светом, и его отблески сразу ослепили их. “Нам пускают пыль в глаза. Или свет”, – пришло в голову Фреду. Дорогу в конференц-зал указывали позолоченные таблички, на которых элегантным почерком было выведено: “Клуб Леонардо”. Получается, он таки существует. У входа в зал дежурная, как и предполагалось, вежливо попросила их предъявить служебное удостоверение и удостоверение личности. Они молча протянули их. Она переписала данные на карточку и вернула им документы, пожелав приятного вечера.

Когда Фред вошел в зал, он ощутил такой же выброс адреналина, как в своих ММО при появлении нового главного босса. Ряды стульев выстроились перед небольшой эстрадой, на которой стоял стол с микрофонами. Эма нацелилась на места с краю, и Фред последовал за ней, задаваясь вопросом, не предвидит ли она вероятную необходимость поспешного бегства. В зале было человек тридцать. Некоторые пока стояли и о чем-то со смехом разговаривали, другие терпеливо дожидались начала. К счастью, никто вроде бы не обращал на них внимания. Успокоившись, они сняли плащи, и тут к ним приблизился элегантный молодой человек. Они с удивлением посмотрели на него.

– Вам нужен отчет о последнем собрании?

Эма утвердительно кивнула и поблагодарила его. Она рассеянно перелистывала брошюру. В строгой белой блузке она выглядела гораздо более хрупкой, чем в своих обычных нарядах с глубоким декольте. Фред поймал себя на том, что рассматривает ее затылок, склоненный над текстом. Поэтому он сильно вздрогнул, когда она схватила его за руку. Они взглянули друг на друга, и Эма резко отдернула руку. Она побелела как мел.

– Посмотри, – прошептала она, тыча пальцем в какую-то строку.

Фреду пришло в голову, что мода на выпендрежные гарнитуры ворда – полная жесть. Он был бы не прочь подписать петицию о запрете Comic Sans. Эма нетерпеливо постучала пальцем по мелованной бумаге:

– Да смотри же ты, блин!

Ее голос прозвучал непривычно пронзительно. Поэтому он проследил глазами за пальцем и спустился вслед за ним до низа страницы:

В ошарашенном взгляде, которым они обменялись, было примерно поровну потрясения и ужаса. Фреда охватило острое желание тут же смыться. Сердце его заколотилось, и он на собственной шкуре прочувствовал смысл выражения “в груди что-то оборвалось”. Шарлотта приходила сюда, Шарлотта умерла – скверный знак. Он схватил Эму за руку и прошептал: “Уходим”. Он так никогда и не узнал, последовала бы она за ним или нет. Потому что одновременно с его предложением на сцену поднялись трое мужчин, и старший из них постучал по микрофону, чтобы взять слово.

– Дамы и господа, добрый вечер. Благодарю вас за то, что пришли и приняли участие в работе нашего скромного дискуссионного клуба.

Веселые смешки в зале.

Фреду было ясно, что он безнадежно угодил в ловушку, но единственное, что можно было сделать, – это сосредоточиться на выступлении. Эма взяла его за руку, переплела его пальцы со своими, но он знал, что никакой двусмысленности в этом жесте нет.

– Вам известна цель нашего проекта “Да Винчи” – превратить наше культурное наследие в предприятие со здоровым и современным управлением и с неоспоримой конкурентоспособностью. Хочу еще раз выразить восхищение отвагой тех, кто принимает политические решения: она была необходима, чтобы инициировать процесс обсуждения с участием консультантов из частного сектора. Дискуссионные группы, включающие государственных служащих высшего уровня и представителей самых известных аудиторских фирм, положили начало формированию нового политического видения, согласно которому предпринимательские ценности наконец-то признаются полезными для всего общества в целом. Не следует забывать, что происходящее представляет собой “большой взрыв” в сфере администрирования. Беспрецедентный политический шок. После интереса, проявленного к культуре, сегодня вечером мы обратимся к транспорту и выслушаем различные предложения по повышению его рентабельности, поскольку рентабельность и качество идут рука об руку. Мы займемся транспортом в Парижском регионе. Надеюсь, что эта встреча будет такой же богатой и продуктивной, даже позволю себе сказать, рентабельной, как и прошлые. Но хватит болтать попусту, я передаю слово нашему экономическому консультанту, специалисту по транспорту – господину Рюмийи из компании McKenture.

Он протянул микрофон молодому человеку лет тридцати, на котором шикарный костюм странным образом выглядел затрапезно. Выступающий прочистил горло и немного помолчал, после чего обрушил на присутствующих неостановимый поток политической логореи. Из него Фред выловил знакомые идеи, присутствовавшие в ОРПГФ и досье “Да Винчи”, – однако устное изложение добавило им воинственности и полемического задора. Фреду было трудно сосредоточиться, мозг заблокировало имя Шарлотты в брошюре. Она приходила сюда, сидела в этом самом зале, выступала – как стоящий с микрофоном в руках молодой человек, возбужденный либерализацией общественного транспорта. Но что она говорила? Была ли более сдержанной? То, что сейчас произносилось, доходило до Фреда в форме громких фраз, пустой и напыщенной риторики, выраженной жалкими средствами скудного словаря. Бинарное мышление, исходящее из неотвратимости катастрофы, стандартные ораторские приемы и сомнительные силлогизмы для пущей убедительности – в общем, Аристотель на уровне песочницы.

– Если государство живет не по средствам, то Франция живет ниже своих возможностей, причем о некоторых из них никто даже не подозревает.

Франция – единственная такая страна, и мы больше не хотим быть исключением, подтверждающим правило.

Правда заключается в том, что мы пробовали всё, кроме того, что работает в других странах.

Начнем с нашей цели: мы хотим, чтобы ее перестали представлять в карикатурном виде.