Бабушка говорит, что Господь забрал мою мать, чтобы показать нам – в каждой радости есть печаль, а власть и мирские утехи – удовольствия проходящие. Я нисколько не сомневаюсь, что бабушка слышит самого Всевышнего, потому что она всегда во всем уверена, а ее исповедник, епископ Фишер, – самый святой человек, которого я знаю. Однако Господь так и не смог научить меня пренебрежению мирскими радостями. Более того, смерть матери, последовавшая так скоро за смертью брата, будит во мне страстное стремление обрести богатства моей собственной короны, потому что они сулили мне защиту и безопасность. Мне кажется, что все, кого я любила, бросили меня и что никому из людей нельзя доверять. Единственное в этом мире, на что можно положиться, – это власть и богатство, и в моей собственной жизни мне остался только мой будущий титул. Все мои надежды и упования помещаются в моей шкатулке с драгоценностями и сундуке со свадебным платьем. Я с нетерпением жду, когда же я стану обладательницей колоссального состояния, полагающегося мне по брачному договору.

Я должна была уехать из Англии этим летом, и эти планы остались неизменными. А раз меня больше ничто не держало дома, я была очень рада отъезду. Король Яков Шотландский весьма неплох, как неплохо и его обещание, благодаря которому по брачному договору я буду получать щедрые дары: шесть тысяч фунтов в год с тех земель, которые он передает мне в дополнение к тысяче в год на мое содержание. Он будет платить моим двадцати четырем английским слугам и содержать мой двор. Если ему не посчастливится умереть, а это вполне возможно, поскольку он весьма стар, то мне, как его вдове, достанется целое состояние: замок Ньюарк, королевский лес Этрик и многое-многое другое. Вот на что я могу рассчитывать: на богатство и корону. Все остальное, даже любовь моей матери, может исчезнуть за одну ночь. Это я теперь знаю точно.

К своему удивлению, я понимаю, что не хочу уезжать, не помирившись с братом, Гарри, и отправляюсь на его поиски.

Я нахожу его в комнате бабушки, где он читает ей из Псалтиря на латыни. До меня доносится сквозь закрытую дверь его звонкий голос и чудесное произношение. Он не прекращает чтения, когда охранник распахивает передо мной дверь, хоть и бросает на меня взгляд поверх книги. Брат и бабушка кажутся олицетворением Юности и Старости, замершими в обрамлении резной арки оконного проема для того, чтобы быть запечатленными кистью художника. Оба в роскошном черном бархате, а солнечный свет на золотистой копне волос брата кажется сияющим нимбом. На голове у бабушки красуется строгий белый апостольник, который делает ее похожей на монахиню. Им следовало бы обоим прекратить то, что они делали, и поклониться, но бабушка лишь приветствует меня кивком и жестом велит Гарри продолжать, словно его занятие куда важнее моего присутствия.

Я смотрю на них с усталой неприязнью. Они оба так стройны, высоки и красивы, а я – крепка и невелика ростом, не в духе, и к тому же мне жарко. Они выглядят именно так, как подобает королям, а я выгляжу разряженной в пух и прах.

Я молча кланяюсь бабушке и сажусь на обложенный подушками подоконник, что делает меня немного выше ее. Гарри продолжает читать дальше, и проходит целая вечность, пока она наконец не говорит:

– Это было прекрасно, ваша светлость, благодарю вас, мальчик мой.

В ответ Гарри кланяется, закрывает книгу и передает ее со словами:

– Это я должен благодарить вас за то, что вы вложили слова великой мудрости, и так дивно иллюстрированные, в мои руки.

Они обмениваются взглядами взаимного обожания, и бабушка отправляется в собственную небольшую часовенку для молитвы. Ее приближенные следуют за ней, и мы с Гарри остаемся одни.

– Гарри, прости меня за то, что я тебе наговорила, когда умер Артур, – выпаливаю я.

Он элегантно склоняет голову. Гарри любит принимать извинения.

– Мне было очень плохо, – продолжаю я. – Я просто не понимала, что говорила.

– А потом все стало еще хуже. – Он уже забыл о своем горделивом торжестве, и я почти ощущаю его боль. Боль еще мальчика, не мужа, потерявшего свою мать, единственного человека, который действительно его любил.

Я неловко встаю на ноги и протягиваю ему навстречу руки. Когда я обнимаю его, мне почти кажется, что я обнимаю Артура, настолько Гарри высок и силен.

– Брат мой, – осторожно пробую я слова на вкус. Я никогда раньше не испытывала нежных чувств к Гарри. – Брат мой.

– Сестра моя, – отвечает он.

Мы мгновение держим друг друга в объятиях, и я начинаю думать, что они приносят мне утешение. Он мой брат, сильный, как жеребенок, и такой же одинокий, как я. Может быть, я смогу ему доверять. И он сможет доверять мне.

– Знаешь, однажды я стану королем Англии, – говорит он, все еще прижимая лицо к моему плечу.

– До этого времени еще пройдет немало лет, – я стараюсь его утешить. – Отец вернется ко двору, и все пойдет как раньше.

– А еще я женюсь на Екатерине, – смущенно говорит он и отпускает меня из объятий. – Она так и не вышла замуж за Артура в полном смысле и выйдет за меня.

Я настолько потрясена его словами, что не нахожусь с ответом. Гарри видит потрясение на моем лице и смущенно смеется.

– Конечно же, не сразу. Мы дождемся, пока мне не исполнится четырнадцать. Но помолвка будет объявлена уже очень скоро.

– Опять! – вырывается у меня, как только я представляю себе золотые кружева и праздничную роскошь венчания.

– Обо всем уже договорились.

– Но она же вдова Артура!

– Не во всех смыслах, – как-то странно отвечает он.

– Что ты имеешь в виду? – переспрашиваю я, но в то же мгновение все понимаю. Я вспоминаю, как Екатерина говорила: «Увы, нам этого было не дано» и как я тогда недоумевала, что она хотела этим сказать и зачем вообще говорила мне подобное.

– Увы, – говорю я, пристально наблюдая за ним. – Им этого было не дано.

– Нет, – с облегчением выдыхает он. Я готова поспорить, что он даже узнал те самые слова. – Увы, но нет, не было.

– Это был ее план? – Я тут же преисполняюсь злостью и не могу ее сдерживать. – Так она собирается остаться здесь навсегда? И стать принцессой Уэльской, а потом и королевой Англии, несмотря на то что ее муж умер? Потому что она так захотела? Да она никогда не любила Артура, все это было только ради того, чтобы заполучить корону!

– Так решил отец, – сказал Гарри с невинным видом. – Это было решено еще до… до смерти матери.

– Нет, это была ее идея. – В этом я совершенно уверена. – Она что-то пообещала Артуру перед тем, как он умер. Я думаю, как раз это и было тем обещанием.

Гарри улыбается так, словно его крылом коснулся ангел.

– Значит, у меня есть благословение брата, – говорит он. Он поднимает голову, как во время чтения псалмов, и цитирует:

– «Если братья живут вместе и один из них умрет, не имея у себя сына, то жена умершего не должна выходить на сторону за человека чужого, но деверь ее должен войти к ней, и взять ее себе в жены, и жить с нею».

– Так сказано в Библии? – спрашиваю я, остро, как никогда, ощущая свою безграмотность и в то же время поражаясь дальновидности, с которой судьба роскошествующей вдовушки была прописана еще в Писании. Таким образом, мы получим все ее приданое целиком и не станем выплачивать ей вдовье наследство. Как удобно для нее и для отца!

– Это Второзаконие, – уточняет мой образованный брат. – Сам Господь желает, чтобы я женился на Екатерине.

Гарри отправляется на свой урок верховой езды, а я так и остаюсь в комнатах бабушки, пока она в сопровождении своей свиты не выходит из часовни. Среди сопровождавших ее дам я замечаю принцессу Екатерину, которая держит за руку маленькую Марию. Судя по всему, они часто молятся в этой часовне, вдвоем. Я быстро окидываю взглядом ее наряд и обувь и замечаю, что на ней нет ничего нового. Юбки ее платья кажутся новыми, но потом я понимаю, что они просто вывернуты наизнанку, и обувь ее стопталась. Екатерина Арроганская вынуждена жить весьма скромно, ее родители не вышлют ей ни единого пенни до тех пор, пока не подтвердится ее следующее замужество, а мой отец не платит ей вдовьего наследства, потому что скоро она перестанет быть вдовой. Я не могу отказаться от удовольствия наблюдать, как она расплачивается за свои честолюбивые планы.

Бабушка замечает меня и подзывает к себе в часовню, в то время как все остальные выходят. Мы остаемся вдвоем в затененной комнате, наполненной ароматами благовоний и книгами.

– Скажи, ты говорила по душам со вдовствующей принцессой Уэльской? – спрашивает она.

– Немного, – осторожно отзываюсь я, еще плохо понимая, какого ответа она от меня ждет. Четкие морщины вокруг сжатых губ говорят о том, что она весьма кем-то недовольна, и мне остается только надеяться на то, что объект этого недовольства – не я.

– Она говорила тебе что-нибудь о нашем возлюбленном сыне, Артуре?

Я обращаю внимание на то, что теперь бабушка называла Артура не иначе как «наш возлюбленный сын», словно моей матери никогда не было на этом свете.

– Она однажды упомянула, что он просил ее утешить нас в дни траура по нему.

– Да не об этом! – отмахивается старуха. – Не об этом. Она говорила что-нибудь о своем браке, о том, как все было, пока он не заболел?

«Да, она говорила «Увы, нам этого было не дано», – проносится у меня в голове, но вслух я говорю только:

– Нет, она едва обменивается со мной парой слов.

Я вижу, как на лице бабушки появляется выражение крайнего недовольства. Произошло нечто, что ей категорически не нравится, и кому-то придется об этом сожалеть. Она накрывает мою руку своей, на костлявом пальце в перстне, больно придавившем мне кисть, пламенеет рубин.

– Спроси ее, – повелевает она. – Попроси у нее совета. Ты – юная дева, которой предстоит выйти замуж, попроси у нее совета, как у матери. Пусть она расскажет тебе, что происходит в супружеской постели и что пережила она сама в свою первую брачную ночь: было ли ей самой страшно или больно.