Филиппа Грегори - Три сестры, три королевы

Я так оскорблена, что не нахожусь с ответом.

– Как пожелаете, ваше величество, – холодно и с достоинством отвечаю я. – Жаль, что вы так плохо думаете обо мне.

– Не о тебе, дорогая, – поправляет он меня, сжимая мои пальцы у себя на руке. – Женщины вообще не могут править. К тому же тебя этому не учили. Тебе нравится титул, но ты понятия не имеешь о том, какой за ним стоит тяжкий труд.

– Вы говорите как кузнец, а не король.

– Так и есть. Я кую королевство из сборища кланов. Я сковываю их в одну крепкую цепь. Даже сейчас мне приходится бороться за верность островов и следить за границами, к тому же еще требовать права на спорные земли. Твоему отцу пришлось делать то же самое, когда он занял свой трон, и его задача была еще сложнее, потому что все его знали всего лишь изгнанником, простым графом Ричмондским. Я хотя бы родился и вырос королем, а твоему отцу и по сей день приходится бороться со своими лордами. Впрочем, как и мне. Мне приходится учить их верности, преданности и постоянству. – Он с улыбкой смотрит на меня. – Мне приходится учить и тебя тоже.

– Но кого вы назовете своим преемником? – спрашиваю я. У меня внутри все сжимается, стоило мне подумать, что он может почтить своим выбором моего брата, Гарри. Мне не по себе от мысли, что брат может получить титул, превосходящий мой собственный, тем более если этот титул ему отдаст мой собственный муж. – Не Гарри?

– Гарри? Нет! Ты меня совсем не слушаешь? Шотландские лорды никогда не примут английского короля. У нас должен быть свой король. Следующим за мной по преемственности будет Джон Стюарт, герцог Олбани, мой кузен.

Я молча хлопаю глазами. Но это даже хуже, чем Гарри!

– Я даже не знаю, о ком ты говоришь. Кто он?

– Ты с ним не знакома. Он живет во Франции, хоть и вырос здесь. Отец его недолюбливал, вот ему и пришлось уехать. Так что нравится тебе или нет, он останется моим преемником, пока ты не родишь мне сына. А пока я собираюсь признать Александра и молю Бога о том, чтобы ты научилась любить моих бастардов. Если ты воспитаешь Александра как родного сына, я смогу назвать его своим наследником. Во всяком случае, признать его публично.

Это уже было большим унижением, чем избрание преемником Гарри.

– Да кто о нем еще не знает? Все уже и так о них обо всех знают! Вы не можете навязывать мне бастарда! Вы не станете бесчестить трон!

– Это не бесчестие, – спокойно говорит он. – Все знают, что он мой сын, с самого его рождения, как и все мои дети, которые родились после него. Я не желаю обидеть тебя, женушка, но пока у нас не родится сын, мне нужен наследник, в котором будет течь моя кровь и мои благословения. Я собираюсь признать их обоих, Александра и Якова.

– И кто из них Александр и Яков? – холодно осведомляюсь я. – Потому что их так много в стенах Стерлинга, что я не могу отличить одного от другого.

– Это мои мальчики, – мягко отвечает он. – Мои славные мальчики. Матерью Александра была Мэрион Бойд, благослови ее Господь, а Яков – сын Дженет Кеннеди. И я думаю, что ты их достаточно хорошо рассмотрела, раз потребовала их высылки. Александр и его брат будут учиться в Италии, а их сестра Екатерина будет жить в Эдинбургском замке. Мои дети будут рядом со мной, дорогая, потому что пока ты не подарила мне никого, кто мог бы занять их место.

Я вытягиваю руку из пальцев мужа.

– Я не желаю видеть никого из ваших бастардов за своим столом или где-либо возле трона, – вырывается у меня. – И сегодня я ужинать не буду. Мне нехорошо. Извольте ужинать без меня.

Он даже бровью не повел.

– Прекрасно, – говорит он. – Я приду в твои комнаты после ужина, чтобы провести с тобой ночь.

Я с большим трудом удерживаю «нет, не придете», готовое сорваться с моего языка, поскольку что-то в выражении его лица предостерегало меня от дальнейших препирательств.

– Извольте, – говорю я и кланяюсь. И он уходит прочь, окликая своих лордов.

– Мужлан, – шепчу я в его широкую спину, но не настолько громко, чтобы он мог меня услышать.

Я не смею показывать характер мужу, но в компании фрейлин меня ничто не сдерживает. Тут я даю себе полную волю, и им приходится терпеть это без звука.

Яков отдает сыну Сент-Андрус, некогда принадлежавший его почившему брату, и отправляет его, десятилетнего, учиться в Италию, и не просто с каким-то учителем, а с Эразмом Роттердамским. Тем самым Эразмом, который некогда навестил моего брата и был поражен его образованностью. И такого ученого пригласили ради пары шотландских бастардов! До этого философ гостил при английском дворе и заходил в королевскую детскую в Гринвиче. И мы были достойными учениками для этого великого человека.

Но Яков слеп и глух к доводам рассудка о рангах и заслугах. Он настаивает на том, чтобы его бастарды отправлялись в Падую для обучения, и ничто не может убедить его в том, что это поднимет их слишком высоко, учитывая происхождение. Но я знаю, что он ошибается. Хоть и считает, что я не разбираюсь в тонкостях управления страной, есть вещи, которые я все же знаю. Я видела, как всего лишь мальчики, дети рода Плантагенет, превратились в угрозу для отца, как один из них стал называть себя принцем, и отец потратил целое состояние на шпионов, чтобы его разыскать, а затем на подкуп «свидетелей» во Фландрии, чтобы они показали, что знали его как сына лодочника. Я видела все сомнения отца, когда он понял, что ему придется избавиться от него, как только его схватят, видела самого мальчика, тенью ходившего по нашему двору, наполовину принца, наполовину самозванца. Поэтому я точно знаю, что единственный способ выиграть у соперника – убить его, причем не медля. А Яков решил воспитать и обучить двух мальчиков, первых соперников моему сыну, к тому же назвав одного из них прямым наследником. Я точно знаю, что это глупая идея, потому что каждый принц, каждая принцесса будут стремиться стать единственными.

Король осыпает меня подарками: на мое шестнадцатилетие, на Рождество и на Новый год, и просто так, чтобы порадовать меня, украшениями и драгоценными камнями. Рождественские праздники были самыми яркими и запоминающимися в моей жизни. Джон Дамьен, алхимик Якова, специально приезжал из Стерлинга, чтобы стать церемониймейстером, потом был бал-маскарад, фейерверки и сюрпризы каждый день, пока шли празднования. Старый колдун превращал вино в чернила, а пламя делал зеленым. Каждый день при дворе слагались новые стихи и пелись новые песни, двор был весел, а король был добр с друзьями и полон любви ко мне.

Только одно омрачало праздник: мы были женаты уже три года и все это время делили супружеское ложе, но у нас не было поводов даже для подозрений на беременность. И я не могла винить в этом короля и ссылаться на то, что брак не был консумирован, как Екатерина, потому что король приходит ко мне каждую ночь, когда это не запрещено церковью, особенно в дни, предшествующие женскому недомоганию, но только для того, чтобы разочароваться снова и снова. Мне кажется, что он уже запомнил, когда у меня приходит женское недомогание, и становится особенно внимательным и усердным, когда шансы зачать наиболее высоки. Может быть, они с алхимиком даже делают какие-то расчеты, связанные с лунным циклом, но я не знаю об этом наверняка и не спрашиваю. Да и откуда мне знать, что он читает в этой своей книге на греческом, со страшными картинками, на которых изображены разрезанные тела, перегонные кубы и змеи?

Среди множества писем, которые я получаю из Англии, до меня доходит записка от Марии с хвастливыми рассказами о том, как чудесно она проводит время весной. Умерла Изабелла Кастильская, и наследники испанской короны, Филипп и его жена Хуана, отправились домой, однако были вынуждены штормом пристать к берегу возле Дорсета, и отец вместе со всем двором пригласил их погостить в Виндзорском дворце, а затем в Ричмонде. Волею случая Екатерину вызволили из забвения и вызвали ко двору, чтобы приветствовать ее сестру, Хуану, а Мария составляла им компанию в танцах, пении и верховых прогулках. Гости оказались лучшими стрелками, и во время охоты они поймали всю добычу, пожалуй, не поймали только единорога. В их честь утраивались турниры, маскарады… и список развлечений оказался бесконечным, потому что Мария не упускала ни одной детали в описании торжеств и своих туалетов. Сначала меня изумляет то, что ей позволили так красоваться перед всеми, но когда я нашла в ее письме упоминание о том, что отец с бабушкой рассматривают кандидатуру Карла Кастильского в качестве ее супруга, я понимаю, что ее выставили напоказ, как товар в базарный день. Разумеется, Екатерина была среди тех самых торговцев, которые продавали товар, хотя я удивлена тем, что она смирилась настолько, что согласилась танцевать по просьбе отца, он же не сделал для нее ничего хорошего. В моем представлении, она напрасно поступилась гордостью, я бы на ее месте повела себя иначе. Да и в любом случае уделять столько внимания Марии было неразумно и смешно.

«Все были так добры ко мне, – пишет Мария, – и все настаивают на том, чтобы я учила испанский!» Буквы в письме складывались в неровные строки, а к краю страницы теснились и становились мелкими. «По-моему, если я выйду за Карла, то стану римской императрицей! Представляешь, как будет здорово! И тогда мы все втроем будем королевами!»

Вначале план кажется мне настолько глупым, что я не могу сдержать смеха и преисполняюсь сестринской нежности. Карл ведь еще совсем ребенок, не старше шести лет. Если они объявят о помолвке, Мария застрянет в Англии по меньшей мере на шесть лет, если только испанцы не решат забрать ее с собой в Кастилию, чтобы она там нянчила своего будущего мужа. Конечно, ему прочат высокие титулы, но нет никакой уверенности в том, что он доживет до них, как и в том, что ей хватит терпения и возможности ждать столько лет, чтобы назвать себя королевой.

«Теперь, когда Екатерина переехала жить во дворец, мы с ней проводим много времени вместе», – пишет Мария, как обычно, не понимая того, что и это было оскорблением ее названной сестре: она явно не преуспела в том, чтобы обзавестись собственным домом и удержать его и теперь вынуждена поступить ко двору моего отца в качестве приживалки. «Отец перестал выплачивать ей содержание и отослал ее дуэнью за плохое влияние. Я так этому рада! Мне так нравится, что Екатерина сейчас при дворе, хотя ей сложно сводить концы с концами. Она не может обедать с нами каждый день, потому что у нее не хватает для этого платьев. Она ужасно обносилась, ее собственный отец отказывает ей в содержании, а бабушка говорит, что мне нельзя давать ей ничего своего».