Элоиза Джеймс - Три недели с леди Икс

– Ты ходила так, словно вчера… словно вчера ночью была еще девственницей, – равнодушно объявил Торн.

Одно дело, если леди Ксенобия Индия – женщина свободных нравов, изощренная в плотских наслаждениях, то и дело позволяющая себе всласть покувыркаться в постельке… он никогда не стал бы в этом ее винить, как не винил в этом и себя самого…

Но совсем другое дело, если вчера он совратил невинность! Однако – вот странность! – эта мысль приносила ему несказанное облегчение. Тогда ему придется на ней жениться. Да, они все время будут спорить. И возможно, сделают друг друга несчастными. Но ведь выбора у них не будет!..

– Отвечай, Индия! – властно велел он. Это уже вовсе не походило на вопрос.

Девушка подхватила свои лунные кудри и закинула их за спину.

– Ума не приложу, с чего это вдруг я должна делиться с тобой подробностями своей интимной жизни? Я ведь уже говорила тебе: я не была девственной.

– Почему-то я не верю тебе…

Индия вскочила на ноги. В своей ярости она смотрелась роскошно: словно Юнона, бросающая вызов Юпитеру. А ведь при иных обстоятельствах в таких ссорах могла пройти вся его семейная жизнь! Не в силах сдержаться, Торн ухмыльнулся, отчего Индия разозлилась еще пуще.

– Так ты настаиваешь, чтобы я снова произнесла это вслух? Что ж, и скажу! Ты не был у меня первым!

Слова ее не допускали толкований. Торн отчетливо осознавал, что захлестнувшее его сейчас негодование было абсурдно. Ведь он вынудил ее сказать вслух то, что ни одна леди не пожелала бы произнести! Какой же он все-таки болван! Какой неотесанный, грубый болван!..

– Я идиот, – хмуро уронил Торн. – Просто мне показалось… ты шла так неловко… как будто…

Индия обожгла его яростным взглядом и развернулась.

– Я вернусь в усадьбу одна, с пони я великолепно справлюсь! А вы, мистер Дотри, как-нибудь доберетесь пешком!

С этими словами она исчезла за дверью. Некоторое время спустя Торн поднялся наверх и заглянул в детскую. Роуз спала, уютно свернувшись калачиком и обнимая Антигону, ее золотые, словно пух только что вылупившегося утенка, волосики разметались по подушке. Склонившись, Торн нежно поцеловал розовую щечку.

Но вместо того, чтобы вернуться в особняк, он направился прямиком к домику привратника, а войдя, устремился в спальню – туда, где накануне вечером они с Индией так страстно любили друг друга.

Там он разделся донага – обычно он всегда спал голышом – и повалился на постель, еще хранившую слабый аромат Индии. Как она сказала? У нее духи с ароматом луноцвета? Никогда не слышал о таком растении…

Наверняка в Лондоне такие цветы не растут. И в глубине Темзы таких не сыщешь… Торн лежал с открытыми глазами, закинув руки за голову и уставясь в потолок.

Наверное, пора позабыть про Темзу, ил и грязь… Ничего удивительного нет в том, что бывший «жаворонок сточных канав» не знает луноцвета. Плевать на это чуднуе растение! Куда важнее то, как пахнет Индия сама по себе – этого запаха не в силах перебить никакие духи…

И так пахнет далеко не каждая. Одна лишь Индия. О, этот пряный аромат – но вместе с тем сладкий и нежный! Он – само воплощенное желание…

У Торна никогда еще не было подобной женщины. При одном воспоминании о ее сладких стонах, хрипловатых и чувственных, естество его напряглось до боли.

Но жизнь его уже предопределена. И в ней нет места женщине, подле которой так легко потерять голову. Ему следует обуздать эти воспоминания и бережно хранить их в дальнем тайнике души…

Но им вновь овладевало безумие… Вновь и вновь представлялось ему, как он идет от домика привратника к особняку, как поднимается по ступенькам, поворачивает налево, подходит к дверям спальни Индии…

Она сладко спит, не просыпается, даже когда он входит в комнату… даже тогда, когда он, обнаженный, ложится рядом, даже когда его горячие руки проникают под тончайший шелк ночной рубашки…

Неужто он и впрямь лишился рассудка? Всего лишь одна ночь с женщиной – а он уже спятил? И пусть он не джентльмен, но своих обязательств по отношению к Лале он не позволит себе позабыть!

К тому же Индия – идеальная пара для Вэндера. Их брак будет похож на брак его отца и Элеанор. Именно об этом говорил Вэндер, когда они обсуждали вопросы семьи. А у их детишек будут лунные волосы… совсем как у Индии…

Ну а они с Лалой… тут все иначе. И пусть она не та простушка, каковой ее почитают в свете, но она совсем не Индия! Впрочем, и у них будут дети.

Однако при мысли о малютках с таким же кротким и застенчивым выражением лиц, как у Лалы, Торну сделалось не по себе. И все же он будет добр к жене, а она станет следовать за ним, словно утенок за мамой-уткой. Спокойная, послушная, покорная… милая и пушистая!

Вскочив, Торн яростно взбил пуховую подушку и вновь улегся навзничь. Он не станет больше целовать Индию, прикасаться к Индии, заниматься с Индией любовью…

Все это теперь предназначено Вэндеру.

Весь следующий день Индия не видела Торна. Вплоть до самого вечера.

Все утро она провела, смиренно беседуя с Лалой и ее матерью: больная на пару часов сошла вниз, в гостиную, а затем вновь уединилась в своей спальне. А днем Индия помогала Роуз мастерить из бумаги затейливую комнату с книжными полками и камином.

– Где тебя носило? – спросила Индия у Торна, когда тот вошел в гостиную незадолго до ужина.

– На фабрике. Взгляни-ка на это, Индия.

И он вынул из кармана странное резиновое колечко, на котором не было заметно ни шва, ни узелка.

– Что это за штучка?

– Это та самая твоя резиновая ленточка!

– Что?

– Ну, какую ты хотела! Из резины. Как только мы уменьшили размеры изделия, дело у нас тотчас пошло на лад – я бы сам до этого никогда не додумался.

Торн так лучезарно улыбнулся Индии, что сердце ее заколотилось. Она взяла резиновое колечко и растянула его:

– Да это просто блестяще!

Ей в голову один за одним приходили способы использования таких резиночек… щеки ее вдруг заалели: она подумала вдруг, что если усовершенствовать конструкцию, то… Впрочем, тут мысли ее приняли поистине опасный оборот, и Индия их отогнала.

– Послушай, а ты можешь понаделать еще таких? Мне нужны одни вполовину меньше, а другие – вдвое больше!

Торн захохотал во все горло, что тотчас привлекло внимание гостей. Вскоре все сгрудились вокруг них, восхищаясь диковинкой.

Лала пришла в неописуемый восторг – глазки ее загорелись, и она предложила приладить такую резиночку, только подлиннее, к медицинской трубке доктора Хардфилда, чтобы он мог вешать ее на шею.

– А то он все время ставит ее на пол у постели больного, – объяснила девушка, – а в некоторых домах вовсе не так чисто, как хотелось бы…

– А у докторской трубки есть гибкие сочленения? – спросил Торн, и они с Лалой впали в долгую дискуссию касательно возможности изготовления гибких резиновых докторских трубок с применением изобретения Торна – гальванизированной резины – и того, как это скажется на качестве звука при выслушивании больных.

Элеанор пригласила доктора Хардфилда к обеду в благодарность за нежную заботу о выздоравливающей леди Рейнзфорд. Когда доктор прибыл, все перешли в столовую, где Торн тотчас стал расспрашивать Хардфилда о его трубке.

Индия же втайне (и, надо признаться, со стыдом) раздражалась, видя, как Лала в мгновение ока превратилась в обворожительную юную женщину с лучезарной улыбкой – истинное украшение столовой. Правда, Вэндеру тема разговора показалась скучной – но он тотчас воодушевился, когда Лала объявила, что если оснастить приспособление резиновыми трубками подлиннее, то легко можно будет выслушивать сердце лошади и даже обследовать желудок животного на предмет возможных колик.

На этот раз Торн сидел не подле Индии, а напротив нее. Их взгляды встретились лишь однажды, и Торн тотчас нахмурился. Индия же отвернулась и о чем-то оживленно заговорила с его отцом – кажется, о политике…

Когда же ужин подошел к отцу и женщины переместились в гостиную, Индия принялась обдумывать, как бы ей украдкой ускользнуть, чтобы навестить Роуз. Но она понимала: стоит ей снова явиться в домик вдовы – и Торн расценит это как новое приглашение к опасному флирту.

Поэтому она, присев за столик, написала для Роуз коротенькую сказочку про Кролюшку-Петрушку, запечатала письмецо и отдала Флемингу с просьбой немедленно доставить послание по назначению.

Ей было немного неловко: ведь она обещала девочке, что сама расскажет ей на ночь новую сказку.

Но так было лучше. Лучше для всех.

И вовсе ни к чему маленькой сироте привязываться к женщине, которую она никогда более не увидит…

На следующее утро, тотчас после завтрака, Лала поднялась наверх и уселась на мягкий пуфик подле матери. Она изо всех сил пыталась изображать добродетельную дочь, мечтая втайне сделаться женой деревенского доктора. К тому же доктор Хардфилд проживал вовсе не в жалкой лачуге. Он успел показать ей издали свое жилище: вполне респектабельный домик посреди деревни, за решетчатой оградой – и похоже было, что сзади к нему примыкает уютный маленький садик…

Если бы они поженились, доктор помогал бы ей разбирать счета. Да, он объявил ей, что она никогда не научится читать, но в словах его не было и тени упрека. Слова его не ранили ее подобно жалобам учителей, которых нанимал для нее отец…

Прежде никто даже не догадывался, что бедняжка часами напролет силилась запомнить буквы, которые извивались, словно миниатюрные драконы, и все время норовили соскользнуть со странички. А порой буквы расплывались, словно кто-то брызнул на бумагу водой… и как ни старалась Лала, она не могла призвать их к порядку!

– Если ты не придумаешь чего-нибудь, ты потеряешь мистера Дотри! – объявила мать, лежа в постели.

Лала вздрогнула и уставилась на мать.

– Ты что, не слышала меня? – Леди Рейнзфорд повысила голос, что было весьма дурным знаком. – Учти: моя горничная докладывает мне обо всем, что творится в доме!