– Уверена, вас совершенно не интересует мое мнение по поводу вашего наряда, – объявила леди Ксенобия, глядя на Дотри. В глазах ее плясали озорные искорки. Лала отчего-то уверилась, что между этими двоими установилась некая странная близость. Герцог тоже озадаченно переводил взгляд с одного на другого…

– Всегда предпочитаю слышать от женщин правду, в особенности от красавиц, – изрек мистер Дотри. – Хотя, честно сознаюсь, – вкрадчиво прибавил он, – уже был вами однажды слегка унижен…

– Не перестаю удивляться наивности некоторых мужчин, – ответила леди Ксенобия. – На самом деле я восхищена вашим нарядом, мистер Дотри. Надеюсь, это творение мсье де Вальера?

– Когда Тобиасу было четырнадцать, я чуть ли не силком загнал его к де Вальеру на примерку, – вставил герцог. – И теперь мастер просто присылает ему одежду по мере надобности.

Стоящие плечом к плечу герцог и Торн более всего походили на ожившую иллюстрацию к последнему выпуску «Журнала мод для джентльменов». Лала же маялась в сторонке, чувствуя дурноту и тщетно дожидаясь момента, когда можно будет вставить хоть словечко…

Но это было немыслимо: тема беседы менялась стремительно – поговорив о последних модных веяниях, джентльмены вспомнили вдруг некоего человека по имени Уилберфорс, школьного товарища Дотри.

– А-а-а, Уилберфорс, – пренебрежительно хмыкнул Дотри, – пузатый арбуз с ма-аленьким хвостиком!

Лала растерялась, совершенно не понимая, о каком «хвостике» идет речь и отчего все заулыбались. Положение спасла леди Ксенобия:

– Теперь, когда вы рискуете вот-вот перейти границы приличий, я с вашего разрешения украду у вас мисс Рейнзфорд: леди Аделаиде не терпится с ней поболтать. А вы, джентльмены, ведите себя пристойно!

Услышав эти нахальные слова, герцог лишь с восхищением взглянул на леди Ксенобию. Что было неудивительно: она умна, остроумна, а глубокое декольте выглядит ослепительно. Хотя мать Лалы всегда считала такое публичное обнажение вульгарным…

Летиция послушно последовала за леди Ксенобией, понимая уже, что этот праздник будет для нее куда более серьезным испытанием, нежели бальный сезон. Ведь на балах светские беседы никогда не бывают долгими – танцы следуют один за другим. Лала обычно лишь очаровательно улыбалась поклонникам, предоставляя тем право болтать о чем угодно: о «хвостиках», о дожах… Кстати, кто они такие?…

Лала успела лишь поздороваться с леди Аделаидой, сидевшей подле ее матери, когда двери вновь распахнулись и обворожительный дворецкий объявил:

– Лорд Броуди!

Волосы вошедшего были взлохмачены, а пронзительно-синие глаза обведены темными кругами – Лала предположила, что он не спал ночь. Наверняка занимался чем-то… предосудительным.

Лорд Броуди, как и мистер Дотри, был совсем не во вкусе девушки – хотя, надо отдать ему должное, выглядел джентльмен эффектно. Конечно же, Дотри тотчас сердечно приветствовал товарища, хлопнув его от души по спине. Лорд Броуди захохотал. Мистер Дотри вполголоса спросил друга о чем-то – Лала не расслышала вопроса, однако ответ вновь поставил ее в тупик: «Я в охоте, словно кабан в персиковом саду!» Видимо, новоприбывший тоже весьма умен…

И Летиция предпочла примкнуть к обществу матери, леди Аделаиды и леди Ксенобии. Тем более что беседовали они на привычные Лале темы – матушка рассказывала о прискорбном состоянии своего здоровья. Сейчас как раз она описывала свои приступы и обсуждала предписания докторов…

Гостиная мистера Дотри была выше всяческих похвал – да что там, она была достойна самого короля! Страшно было подумать, сколько слуг снует по этому огромному дому: Лала уже сбилась со счета. А ведь, помимо бесчисленных лакеев, тут наверняка полчища горничных…

…В детстве Лала мечтала о том, как будет когда-нибудь жить в маленьком уютном домике за чугунной оградкой, и чтобы там непременно был прелестный садик, а еще небольшой огород. Но, подобно всем прочим ее мечтам, этой не суждено было сбыться. Потому что матушка – что бы там ни говорила она о мистере Дотри – явно была в восторге от Старберри-Корт, а еще от перспективы породниться с великолепной герцогиней Вилльерз…

Так что Лале придется выйти за Дотри и поселиться в этом пугающем особняке, более похожем на музей, чем на человеческое жилье, полном роскошной мебели и прислуги.

А к ним уже направлялся Дотри, ведя под руку друга.

– Леди Рейнзфорд, леди Ксенобия, мисс Рейнзфорд, позвольте представить вам давнего моего друга, лорда Броуди! Леди Аделаида, уверен, вы уже встречались не раз с этим негодяем!

Лорд Броуди отвесил Аделаиде шутливый поклон, приветствуя ее как свою любимую тетушку. При виде Броуди матушка Лалы чрезвычайно оживилась:

– Ведь вы сидели зимой на приеме подле моей доченьки, не так ли?

А вот леди Ксенобия не выказывала никаких признаков благоговения перед будущим герцогом – но похоже было, что лорд Броуди всерьез ею заинтригован. Он склонил голову к плечу, глядя на девушку, словно на какую-нибудь заморскую диковинку.

И Лала понимала причину. Леди Ксенобия выглядела потрясающе эффектно – а количества отпущенных ей природой волос с лихвой хватило бы на двух женщин: они чудом удерживались в высокой прическе. К тому же она подкрасила свои безупречные губки розовой помадой, отчего ее обворожительная родинка смотрелась еще привлекательнее… Лале не приходилось видеть более чувственной красоты.

Тощий локоть матери ощутимо ткнулся ей под ребра.

– Что ты уставилась на леди Ксенобию? – прошипела леди Рейнзфорд. – Ты выглядишь полной идиоткой!

Вздрогнув, Лала решила вновь вернуться к обсуждению маминых приступов… однако предмет беседы переменился: теперь леди обсуждали на все лады разнообразные женские болезни. Матушка уверена была, что причина ее немощей – рождение двух дочерей.

А мистер Дотри, лорд Броуди и леди Ксенобия, похоже, беседовали о чем-то куда более приятном – они то и дело хохотали. Даже мистер Дотри, который и улыбался-то редко, сейчас заразительно смеялся. Вот к ним присоединились герцог с супругой… Пятеро собеседников блистали остроумием и от души наслаждались обществом друг друга, а бедная Лала сидела, стыдливо пряча свои пышные бедра, и мечтала провалиться сквозь пол куда-нибудь в винные подвалы…

– А кровотечения? – трагически восклицала тем временем ее мать, обмахиваясь веером. – Вы вообразить себе не можете, какие ужасные у меня были кровотечения!

Похоже, Аделаиду уже слегка мутило: эти душераздирающие подробности явно были не по вкусу бездетной леди. Лала же уже множество раз слышала эти материнские причитания и давным-давно решила: если ей когда-нибудь придется рожать, то она махом выпьет галлон лауданума [11] и проснется лишь на следующее утро.

Двери вновь распахнулись, и явился дворецкий. Лала печально подумала, заметит ли кто-нибудь, если она вдруг прямо здесь умрет от духоты. Похоже, что нет. Впрочем, матушка, возможно, и обратит внимание на то, что ее аудитория слегка сократилась…

Когда же девушка подняла глаза, то обнаружила, что прямо перед ней стоит… ее воплощенная мечта. Именно таким она представляла себе своего будущего супруга. Человек был не слишком молод, но вовсе еще не стар. Глаза у него были синие, словно море, с легкими морщинками в уголках – значит, он умеет заразительно смеяться. Джентльмен был почти лыс – легко можно было предположить, что и грудь у него не слишком волосатая. А еще он вовсе не такой великан, как мистер Дотри – едва ли на несколько дюймов выше ее…

Дворецкий представил всем доктора Хардфилда, новоприбывший же учтиво поклонился и сказал, что счастлив будет пользовать леди Рейнзфорд в течение всего времени ее пребывания в Старберри-Корт. И прибавил, что если леди не против, то он выслушает ее жалобы немедленно.

Леди Рейнзфорд явно была озадачена. Похоже, она уже сомневалась, что ее проблемы с сердцем настолько серьезны… и лишь сейчас осознала, что сидит на диване в обществе леди Аделаиды, а герцог с герцогиней стоят рядом.

– Матушка наверняка откажется от вашей помощи, мистер Хардфилд, – произнесла Лала, вставая. – Она никогда не согласится публично обсуждать свои хворобы. Однако я настаиваю, чтобы вы осмотрели ее приватно: мама все утро жаловалась на сердцебиение…

Леди Аделаида резко вскочила на ноги – она явно была счастлива, что разговор о женских болезнях иссяк сам собой. Однако от шпильки не удержалась:

– Здоровье особенно важно для женщины, когда в жизни ее происходят известные перемены, не так ли, дорогая?

Матушка Лалы бросила на Аделаиду испепеляющий взор, которого та предпочла не заметить, и три леди, сопровождаемые доктором, удалились из гостиной. Лала не вполне понимала, отчего леди Аделаида решила сопровождать их с матерью, однако была ей сердечно признательна: матушка в присутствии посторонних все же демонстрировала известную сдержанность.

В спальне леди Рейнзфорд бессильно распростерлась на ложе, леди Аделаида присела в сторонке рядышком с Лалой, а доктор Хардфилд принялся совершать манипуляции, знакомые Лале до мельчайших подробностей: он задавал вопросы, прикладывал трубку к груди больной, считал ее пульс…

А матушка говорила, не закрывая рта. Доктор Хардфилд взглянул на Лалу лишь раз, мельком – когда леди Рейнзфорд объявила, что, даже рискуя умереть от сердечного приступа, она предприняла путешествие, и виной всему материнская любовь: ей непременно нужно устроить счастье дочери, ради чего она отважилась на целую неделю пренебречь консультациями доктора Белвью.

У доктора Хардфилда были красивые глаза и миловидное удлиненное лицо, а также подтянутое худощавое тело. Он был само совершенство: мужественный, но не мужиковатый. Глядя на него, Лала чувствовала, что ее собственное сердцебиение опасно участилось. Но причиной тому была вовсе не обычная паника – нет, это было нечто совсем другое, много более приятное…

Наконец доктор выпрямился, и Лала затаила дыхание. Это был тот самый опасный момент, когда одни доктора объявляли, что леди Рейнзфорд совершенно здорова, а другие, потрепав ее по руке, говорили о необходимости отдыха и свежего воздуха, затем получали свои два фунта за визит и удалялись, пообещав явиться назавтра за очередным гонораром…