Потом нас плющит в берлоге Хейзел. Алли ставит нам Slam, – все это очень мило, но только его уж совсем безумно пробивает на разговоры, а меня так и тянет подвигаться, хотя нет, по-моему, меня скорее тянет перепихнуться. От этих амстердамских плейбоев реально крышу рвет, честное слово. Уф-ф-ф-ф!

А здесь полно девчонок. Люблю я их, лапок, – такие красивые, особенно когда ты в таблетке. Америку я, конечно, не открываю – любой парень может повторить то же самое. Я где-то читал про то, что девчонки всегда или святые, или бляди. Но по-моему, это как-то слишком упрощенно… бред какой-то. А может, это было про то, что это так парни обычно на девчонок смотрят. Спрашиваю у Алли, что он думает про все это.

– Да ну, это бред, просто примитив какой-то, парень, – отвечает он. Улыбка Алли удивляет и притягивает, будто он глазами пожирает каждое вылетающее из твоих уст слово. – У меня есть своя теория, Ллойд. Девчонки делятся на следующие категории: Тусовщица – раз; Домоседка – два; Сучка-с-Сумочкой – три; Тусовщица – четыре…

– Стой, ты уже называл Тусовщицу, – поправляю его я.

– Погоди, да… Тусовщица, Домоседка, Сучка-с-Сумочкой и Охотница-за-Мужиками, вот тебе четыре вида баб, – обводя глазами комнату, улыбается мне Алли. – Слава богу, мать твою, здесь все больше Тусовщиц.

– Ну и как ты определяешь эту свою Тусовщицу, интересно знать?

– Хрен знает… ведь все это, в конце концов, на уровне интуиции, правда… слушай, Ллойд, а ты уже съел свою вторую, а?

– Нет еще.

Какие-то хиппы в углу жгут индийские вонючки, приятный запах легким дуновением щекочет мне ноздри, и я приветливо киваю в их сторону: – Не-а…

– Но ведь скоро будешь, а?

– Да нет, наверно… меня и так еще колбасит реально. Может, на футбол себе завтра с утра оставлю.

– Ну-у, не знаю, Ллойд, правда… – Алли дуется, как карапуз, у которого отнимают конфетку.

– Ну ладно, фиг с ним, сегодня у нас особый случай, – говорю я, точно так же, как и любой другой парень сказал бы про субботний вечер, ведь любой субботний вечер у нас – это особый случай.

Мы глотаем свои таблетки, и адреналиновый приход от осознания того, что ты всадил в себя еще немного химии, вставляет нас еще больше.

– Тусовщицы, в свою очередь, слушай-слушай, делятся на две большие группы: Девчонок-О-Привет и Сексуальных Феминисток. Домоседки не притрагиваются к наркоте, вот так вот, приятель, а трахаются они исключительно с бессловесными придурками типа их самих, у которых в голове ничего и нет, кроме их идиотских домиков-садиков и подобного же дерьма. Вот такие они, самые настоящие Праведные Домоседки, и видно их за версту. А есть еще и скрытые Праведные, такие типа постфеминистки, читают «Гардиан» и «Индепендент» и увлекаются поиском своего места в жизни и всякой такой фигней. И разгадать их не так просто: если они не лесбиянки, то помни – их легко можно принять за Сексуальных Феминисток. Не всегда, конечно, но бывает.

Случилось чудо – Алли наконец накрыло.

– Э-э-эй, кто хочет посмотреть, как мальчика Бойла не по-детски колбасит! – кричу я громко.

Несколько человек подходят к нам ближе, а Алли гонит свою телегу дальше, как ни в чем не бывало.

– Девчонки-О-Привет – это самый сок, парень, но об этом чуть позже. Сучки-с-Сумочкой изрядно бухают и трахаются с качками. Одеваются по-уродски и почти никогда не подъезжают к умникам, хотя в последнее время с Сучками это случается все чаще и чаще. Это те телки, что на дискотеках отплясывают вокруг своих сумочек. Охотницы – это самое дно, парень: ебут все, что движется, и в основном алкоголички. Что касается Девчонок-О-Привет, то я их так называю, потому что они всегда тебе кричат «О! Привет!», когда тебя видят.

– Эмбер, а ты ведь всегда так и говоришь, – влезает Хейзел.

– Ну и что? – отвечает Эмбер, пытаясь понять, в чем дело.

– Только здесь необходима осторожность, – продолжает Алли, обращаясь по-прежнему ко мне, – потому что Сучки иногда могут говорить то же самое. А отличить их можно только по тому, как они это говорят.

– Ты что, малыш, меня в Сучки записываешь? – громко возмущается Эмбер.

– Да нет, что ты… Твой «О! Привет!» звучит довольно клево, – улыбается ей Алли, и Эмбер тает на глазах; ну ни хрена себе – меня снова накрывает с головой, как и Алли. – Ты самая типичная Привет-Девчонка, из всех Тусовочных, вы и есть самые главные на любой вечеринке. Самые классные из вас вырастают в Сексуальных Феминисток, те, что поскучнее, могут застрять с каким-нибудь буфетным идиотом и превратиться в Домоседок. Вот что я тебе еще скажу, Ллойд, – он с улыбкой оборачивается в мою сторону, – в восьмидесяти процентах случаев парни раньше баб теряют прикол и начинают зависать дома.

– Да ладно!

– А ведь Алли прав, – встревает вдруг кто-то. Это Ньюкс.

– Вот видишь? Просто тебе все время скучные бабы попадались, ты, сучара! – Алли смеется и лезет ко мне обниматься.

У-у-у-ф-ф! Как меня здесь прибивает, такое чувство, что у меня сейчас все мозги высрутся вместе с потом через эти поры на коже.

– Лучше пойду подвигаюсь, а то на всю ночь здесь зависну… Ньюкс… Ну-ка помоги нам спуститься на пол.

– Я ослеплен, я ослеплен… этим безумным ярким, сука, светом… правда, была такая песня, а… мне надо срочно принять сидячее положение, – тянет Ньюкс, от него исходит божественная аура. Я поднимаюсь и неуверенно трогаюсь в сторону динамиков.

– Эй, Ллойд, оставайся с нами, еще попиздим! – кричит мне Алли. Зрачки у него становятся чернее и чернее, а веки тяжелеют на глазах.

– Сейчас вернусь, Алли. Что-то здорово вставляет это диско. Сейчас тут будет реальное диско-техно.

Ухожу от Алли – танцевать с Эмбер и ее подружкой Хейзел, настоящими Тусовщицами, по любому раскладу – просто слюнки текут, как они классно смотрятся вдвоем. Они похожи на два радужных праздничных коктейля, соблазнительно выставленных на стойку бара в «Старом Орлеане». Сначала я просто переминаюсь с ноги на ногу, но потом ноги ловят какой-то ритм, и мне становится очень хорошо. Странные ощущения в гениталиях – я вспоминаю, что как-то трахнул Эмбер, где-то в прошлом году на вечеринке, а теперь смотрю на нее и думаю, с чего это у нас больше ничего не было. Я первый подхожу к ней:

– Слушай, хочешь пойдем в спальню для божественной встречи душ и не только?

– Ответ отрицательный, с тобой у нас ничего не будет. Вот с Алли бы я покувыркалась – он сегодня такой классный, просто жуть.

– Конечно, конечно, конечно, – улыбаюсь я ей в ответ, поглядывая на Алли, который со своим тенерифским загаром и впрямь смотрится молодцом, хотя надо сделать скидку на то, что когда ты в Е, то все вокруг кажутся красавцами. Алли делает мне знак подойти, и я машу ему в ответ. Все такое гигантское и белое.

Еще не глюки, но сердечко стучит, а пот выступает на жарком теле.

– Налетай на минералку! Как самочувствие, команда?

– Офигенная музыка, Эмбс… запишешь мне… это Slam, что ли? Slam, да?

Она на секунду опускает веки, потом резко открывает глаза и с серьезным лицом кивает:

– Просто сборник диджейских сетов из «Йип-йап».

– О-о-о-оф, еб твою.

– Пошли со мной, – шепчет мне Хейз.

– Что?

– Пошли трахнемся? Ты же предлагал Эмбер, а? Давай мы с тобой. Спальня.

По-моему, я ведь и сам собирался ей предложить, пока не отвлекся на… дай-ка вспомнить… отвлекся на божественную Эмбер; ах ты, сука, я вообще дружу со своей головой или как, но ладно, уже все в порядке, и я громко кричу:

– Эй, Алли, я тебя ревную.

Он дуется, подходит ближе и снова лезет обниматься, и Эмбер за ним, и мне вроде как должно стать не так обидно, но я при этом чувствую себя последним подонком за то, что из-за меня им неудобно, потому что вдруг понимаю, что совсем не ревную Алли, хотя он и «восхитительно хорош», как сказал бы о нем Гордон Маккуин из «Скотспорта», хотя это не он уже ее ведет, и говорить такое приходится этому парню, Джерри Макни, и еще одному челу, который про футбол все пишет и тоже в программе светится, и я, как и эти ребята, желаю ему всяческих успехов и т. д. и т. п.

– Эмбер сказала, что она тебя хочет, – говорю я Алли.

Эмбер смеется и толкает меня кулаком в грудь. А Алли, обернувшись ко мне, говорит:

– Важнее всего, парень, это мои искренние чувства к Эмбер. – И обнимает ее за плечи. – А секс… это уже мелочь. Самое важное – это то, что я люблю всех, кого знаю, здесь, в этой комнате. А я знаю здесь всех! Кроме тех вот парней. – Он показывает на ребят, трущихся в углу. – Но если меня с ними познакомят, то я и их полюблю, правда. Девяносто процентов людей можно за что-то любить, парень, если только узнаешь их поближе… если они в себя сами достаточно верят… если себя сами любят и уважают себя, вот так вот…

Лицо у меня расплывается, как открытая банка со шпротами, и я улыбаюсь Алли, а потом смотрю на Хейзел и говорю:

– Идем…

В спальне Хейзел выбирается из своих одежд, я мигом скидываю свои шмотки, и мы прыгаем под огромное пуховое одеяло. Нам жарко, но одеяло необходимо на случай, если к нам завалится какой-нибудь идиот, что частенько случается. Мы усердно работаем языками, я наверняка соленый и потный на вкус, потому что она тоже. У меня катастрофически не встает, но меня это меньше всего сейчас волнует, потому что под Е мне больше нравятся просто ласки, а не сам акт. Она вне себя, и я одними пальцами довожу ее до оргазма. И вот я лежу и смотрю, как она кончает, будто гол забивает для «Хибз»[15]. Давай-ка перемотаем пленку и поглядим еще разок, Арчи… Хочу, чтобы у нее так семь раз подряд. Но тут и я начинаю что-то чувствовать, и приходится приостановиться. Выбираюсь из кровати и иду копаться в карманах джинсов.

– Что там такое? – спрашивает она. – У меня здесь есть презерватив…

– Да нет, я свои нитраты ищу, ну, «кнопки», понимаешь. Ну вот, нашел-таки баночку.

Так получилось, что для меня секс без амилнитратов – не секс, кайф уже не тот. От таблетки становишься чувственным, но не похотливым, нитраты же, при всех других раскладах, – просто для кайфушки, в данный момент – жизненная необходимость, все равно что член или пизда.