Блин, как все-таки жарко в этой уродской маске.

– Садись-ка, хозяйка, на диванчик, – советую я ей.

Она – ни с места.

– Ну-ка, усади-ка ее на задницу, Бобби, – говорю я Балу.

Он перетаскивает ее на кушетку, приобнимая одной рукой, будто он хахаль ейный или что-то вроде.

Ставлю перед ней чашку.

– Даже не думай кому в лицо плеснуть, хозяйка, – предупреждаю ее, – помни о малютках, что наверху сопят. Червям ведь скормим, на хрен.

– Да я и не… – выдавливает из себя она.

Вот бедолага. Сидела себе дома, телик глядела, а тут вдруг такое. Даже неприятно думать про это.

Балу это все явно не по душе.

– Пей-ка свой сраный чай, женсчина. Мой друг Херсти, он тебе хороший чай сделал. Пей чай, Херсти. Мы тебе не рабы здеся. Белая свинья!

– Эй, потише, не видишь, девчонка не хочет чаю, значит и не обязана его пить, – останавливаю я Бала, или, как я его зову, Бобби.

Когда мы ходим на такие вот дела, мы всегда зовем себя Херсти, Бобби и Мартин. В честь вест-хэмовцев Бобби Мора, Джеффа Херста и Мартина Питерса, которые выиграли нам первое место на чемпионате мира в 66-м. Барри был Бобби, капитаном, я – Херсти, первым нападающим. Короче воображал себя Мартином Питерсом, мозгами, на десять лет опередившим свое время и все такое.

Как и ожидалось, деньжат нашлось не особо: наскребли всего около пары сотен. В таких пригородных домишках и чертова гроша не выудишь. Мы и занимаемся этим, в принципе, потому, что несложно, а вставляет. К тому же навыки организации, планирования поддерживаем. Нельзя покрываться ржавчиной. Именно поэтому мы – Фирма номер один по всей долбаной стране, потому что знаем план и организацию. Любой идиот руками размахивать умеет, но вот план и организация отличают профессионалов от простых беспредельщиков. Короче все же смекнул неплохо – взял у муженька кредитки, стребовал пин-коды и отправился погулять по соседским банкоматам – возвращается аж с шестью сотнями. Уродские автоматы эти со своими лимитами. Лучше всего дождаться полуночи, потом где-то в 23:56 снимаешь две сотни, а потом еще две сотни в 00.01. Но сейчас 23:25, и ждать придется слишком долго. Вообще-то, всегда лучше рассчитывать время с запасом, на случай сопротивления. Но в этот раз все уж как-то слишком просто вышло.

Мы связываем их ремнями, а Бал перерезает телефонный провод. Тут Короче кладет руку на плечо муженька:

– Теерь слуай. Вы, реята, в полицию луше не хоите, слыште? Ведь парочка преестных маышей – Энди и Джессика, так мило спят себе там наверху, а?

Они кивают как завороженные.

– Вы ж не хоите, шоб мы венулись за ними, правда? Правда?

Они только зенки свои вылупили – ну точно, в штаны наложили. Я и говорю:

– Знаем мы, в какую они школу ходят, в какой отряд скаутов, в каком парке гуляют; мы все знаем. Вы нас забудете, мы вас забудем, хорошо? Считайте, что счастливо отделались!

– И никакой па-алиции, – тихонько говорит Бал, прикасаясь к лицу бабы тупым концом ножика.

Щека-то у нее все ж распухла. Мне даже как-то не по себе стало. Не очень-то люблю баб колотить, не то что мой папашка. Он, правда, перестал матери задавать, но только после того, как я ему объяснил, что лучше не надо. Что угодно, но бить бабу не стану. Сегодня оно не в счет, сегодня – ради дела. Ты – вырубала и халтурить права не имеешь. Кто дверь открывает, тот и получает – баба там, не баба, – получает, что есть у меня силенок. А вдарить я могу – закачаешься. Здесь ведь как – все дело здесь на этом и держится, и халтурить ну просто нельзя, и все тут. Профессионалом надо быть, на хрен. Как уже говорил, что раз для дела хорошо, так хорошо и для Британии, и вот вам мой личный вклад в процветание империи. А все свои «нравится – не нравится» – пустить побоку, не место им здесь. Только ударить бабу как-то не по мне, в личном то есть смысле. Не буду утверждать, что это в принципе неправильно, – знаю я парочку бабенок, кому бы взбучка явно не помешала; я только хочу сказать, что удовольствия от этого я сам не получаю.

– Прияно иметь део с таими миыми людьми, – говорит им Короче, и мы отваливаем, оставляя их семейку на пепелище, в нас-то самих еще бушует адреналин.

Хотя я доволен, что не пришлось будить мальцов. У меня самого есть пацан, и одна мысль о том, что какой-то гад что-нибудь подобное с ним сделает… пусть только попробует. Эта мысль нагоняет на меня тревогу: надо бы сходить проведать его. Может, завтра с утра зайду.

Вулвер Хэмптон, 1963

Спайк рассмеялся и поднял кружку пива «Бэнкс»:

– Твое здоровье, Боб, – ухмыльнулся он, прищуривая глубоко посаженные глаза так, что они превратились в узенькую щелку, похожую на рот, – пусть твои проблемы будут во-от такими маленькими!

Боб подмигнул и отглотнул из своей кружки. Он улыбался своим дружкам, сидевшим вокруг стола. Они все ему нравились, даже Спайк был не так уж плох. Если он не хочет продвигаться, то это его дело. Похоже, Спайку подойдет всю жизнь проторчать в Шотландии; никаких устремлений, кроме того, чтобы тратить свою большую зарплату на выпивку и таких же убогих лошадей. Он чувствовал, как между ними росла стена, начиная с того момента, как Боб переехал в Форд-Хаузез, и, возможно, причина была не только в расстоянии, которое их разделяло. Он вспомнил, как Спайк сказал ему: «Зачем такому парню, как я, заводить себе чертов дом, когда Совет мне и так жилье задешево сдает. От жизни нужно получать только радость!»

И вот как Спайк понимал свою радость – хлестать «Бэнкс» без удержу. По субботам ходил в банк Молинье, а потом к букмекерам. И так он и жил, ничего не меняя. Боб же гордился тем, что хоть и был рабочим человеком, но рабочим квалифицированным. Он хотел дать своей семье все самое лучшее.

Его семья. Вот и первенец на подходе. Эта мысль согревала его, как и рюмка рома, которую он выпил вслед за пивом.

– Еще по одной, Боб? – подначивает его Спайк.

– Не знаю уж. Сегодня пойду в больницу. Сказали, что можно ждать в любой момент.

– Глу-упости! Первенцы не торопятся, любой тебе подтвердит! – прокричал Спайк, а Тони и Клем застучали в знак одобрения пустыми кружками по столу.

Но Боб все-таки встал из-за стола и вышел из бара. Он знал, что его будут обсуждать, и знал, что о нем скажут, – что он превратился в слабака, что не хотел выпить с ребятами как следует, но ему было наплевать. Ему хотелось увидеться с Мэри.

На улице шел дождь – тоскливая мелкая морось. Еще было довольно рано, но уже по-зимнему темно, и Боб поднял воротник плаща, спасаясь от пронзительного ветра. Он заметил подходящий автобус «Мидленд Ред», автобус проехал совсем близко, но не остановился, несмотря на его вытянутую руку. В автобусе почти никого не было, Боб стоял на остановке, а водила все равно проехал мимо. Эта идиотская несправедливость поразила и одновременно разозлила Боба.

– Сука «Мидленд Ред»! – прокричал он вслед удаляющимся, будто дразнившим его огням задних фар. Тяжело ступая, Боб поплелся пешком.

Еще на подходе к больнице ему почудилось: что что-то не так. Это было как вспышка, мимолетное чувство, будто случилось что-то нехорошее. «Наверное, так кажется каждому будущему отцу», – подумалось Бобу. Но он вдруг снова ощутил явное беспокойство.

Что-то было не так. Но что? На дворе двадцатый век. В наши дни ничего плохого не случается. К тому же мы ведь в Британии.

Дух его перехватило, когда Боб увидел, как жена, лежа в койке, рыдает, несмотря на сильные обезболивающие. Выглядела она ужасно.

– Боб… – простонала она.

– Что случилось… Мэри… ты родила… с ребенком все в порядке… где он?

– У вас родилась девочка, здоровая малышка, – произнесла сестра без энтузиазма и не очень убедительно.

– Мне ее не показывают, Боб, мне не дают подержать мою малышку, – жалобно прорыдала Мэри.

– В чем дело? – вскрикнул Боб.

Перед ним появилась вторая медсестра с вытянутым, измученным лицом. Она была похожа на человека, который только что встретился с чем-то одновременно ужасным и непонятным. Ее профессионализм выглядел фальшиво, как новый фрак, надетый на бездомного бродягу.

– С ребенком есть проблемы… – медленно проговорила она.

Сучья привычка

Замок она еще не сменила; знает, что ее ждет, если только осмелится. Я оставил себе ключ, после того как съехал из этой дыры. Ей я сказал, что мне нужна своя берлога. И так для всех будет лучше. Но я оставил себе ключи, чтобы навещать пацаненка; ежу понятно, что я его не забуду. Она слышит, как ключ поворачивается в замке, и смотрит на меня так странно, когда я вхожу. Малыш здесь, вот он выбегает из-за ее спины.

Она все-таки курит прямо при нем. Две пачки в день, сука, высаживает. Сучья привычка. Сносная для парня, но унизительная для девчонки, особенно для молодой. Я свою мамашку не имею в виду. Ей и так мало радости в жизни достается, пусть себе смолит. Но для молодой бабы это блядская привычка. Надо к тому же и о здоровье думать. Я все это высказал ей, когда был тут в последний раз. И предупредил по поводу курения прямо при пацане. «О здоровье подумай, сука», – я ей сказал. Не могу даже думать об этом.

– Ему нужны новые ботинки, Дейв, – говорит она.

– Надо? Куплю, – говорю я.

Бабок я ей больше не дам. А то купит самые дешевые, а остальное на курево потратит, сучка. Я не такой дурак.

Пацан глядит на меня.

– Ну как мой малыш, а?

– Нормально, – отвечает он.

– Нормально, – продолжаю я, – что это за «нормально»? А как насчет поцеловать своего папашку, а?

Он подходит и чмокает меня своим мокрым ртом.

– Хороший малыш, – говорю я и треплю его по голове.

Надо прекращать эти поцелуйчики, вообще-то, он уже слишком большой для этого. А то еще вырастет слабаком от этих телячьих нежностей или, еще хуже, станет одним из этих педрил, которые тут кругом болтаются. Это же просто противоестественно. Я поворачиваюсь к ней: