Жюльетта Бенцони - Три господина ночи

Бальзамо медленно вошел в зал и направился к алтарю. Он успел пройти примерно половину расстояния, отделявшего его от цели, когда раздался низкий, страшный голос, тотчас подхваченный эхом:

– Что ты здесь делаешь?

– Я ищу того, кого называют Властелином Тайн! – недрогнувшим голосом ответил Бальзамо.

– Зачем?

– У меня послание для него.

– Что за послание?

– Я открою это только ему самому.

– Мы – розенкрейцеры, его братья. Ты можешь передать нам послание для него.

– Я уже один раз отказал вам в этом.

По рядам призраков пробежал одобрительный гул – первое проявление жизни у этих белых теней. Наступила тишина, потом снова раздался тот же голос:

– Откуда ты пришел?

– Отовсюду и ниоткуда.

– Назови свое имя.

– Когда я был ребенком, мой учитель Альтот называл меня Ашара. Позже, в Палермо, он отдал меня на воспитание в семью бедняков, я взял их фамилию и стал Жозефом Бальзамо. С тех пор у меня было много других имен.

– Все они нам известны.

Внезапно из-за алтаря показалась фигура человека в длинном и широком белом плаще. Незнакомец медленно вышел из-за алтаря и остановился. В отличие от прочих он не прятал лица, и Бальзамо смог разглядеть тонкие, гордые черты, высокий лоб мыслителя. Цвет кожи был очень темным, глаза казались непостижимыми, и взгляд их был непереносим даже для Бальзамо, кисти рук и ступни восхитительной формы. Ему могло быть лет сорок, но от всей его фигуры исходило впечатление совершенно юношеской силы мышц. Он подошел к Бальзамо поближе и улыбнулся:

– Ты не дрогнул, это хорошо. Я – тот, кого ты ищешь, тот, кого король Франции называл графом де Сен-Жерменом… – Затем, обернувшись к белым призракам, прибавил: – Братья мои, вы можете удалиться. Мне надо поговорить с ним…

Они в молчании дождались, пока белые призраки покинут зал, но затем, когда Бальзамо собрался исполнить данное ему поручение, Сен-Жермен его остановил:

– Не трудитесь понапрасну! Я не поеду на Мальту. Я знаю, чего хочет Великий Магистр Пинто де Фонсека. Его интересуют лишь золото и превращения камней… Меня это не занимает. В Европе меня ждет великое дело. Люди жаждут свободы, но это слово они даже не осмеливаются произнести вслух. Они стремятся к науке, к знаниям, а главное – к лучшей жизни. Мы, розенкрейцеры, посвятили себя выполнению этой задачи, и я уже давно тебя жду.

– Меня?

– Да. Я знаю, кто ты, но тебе этого не скажу. Твой первый покровитель, кардинал Орсини, тоже это знал. Он был моим другом. Но ты заблудился на очень темных путях.

– Я знаю, – смиренно признал Бальзамо. – Я раскаялся в этом.

– Давно пора было это сделать. Теперь слушай: ты можешь многое для нас сделать. Хочешь ли ты нам служить?

Как было не поддаться непреодолимому магнетизму этого ясного взгляда? Бальзамо почувствовал, что его охватывает странный восторг. Этот удивительный человек мог потребовать от него чего угодно, даже его собственную жизнь, и он отдал бы ее безропотно.

– Я готов служить вам, но каким образом?

– Ты знаком с химией, с медициной. Я открою тебе секреты, которые помогут исцелять тела и завораживать дух. В течение месяца ты будешь оставаться здесь, подле меня. Ты уже знаешь, как подчинять себе души при помощи гипнотизма, иногда перед тобой приоткрывается завеса, за которой прячется будущее. У тебя большие способности, ты хороший ученик, я научу тебя еще многим вещам.

– Но… моя жена ждет внизу!

– Пусть ждет. Это неиспорченная, но грубая душа. Суеверие окутывает ее непроницаемым туманом. Она может стать для тебя опасной. Ты должен более чем когда-либо подчинить ее своей воле. Не тревожься, она будет ждать тебя. Я пошлю ее предупредить.

– И что я должен буду делать, когда пройдет этот месяц?

– Отправишься туда, куда я прикажу тебе. Сначала в Россию, чтобы создать и укрепить свою репутацию. А потом во Францию. Именно из Франции должно идти великое дело Свободы. – Тонкая рука графа дружески, но вместе с тем весьма ощутимо легла на плечо Бальзамо. Эта рука умела приласкать и заставить подчиниться. Теплый, до странности проникновенный голос задал новый вопрос: – Готов ли ты повиноваться мне? Тебе надо будет основывать масонские ложи, работать в тени и одиночестве, может быть, ты потеряешь доброе имя и самую жизнь. Готов ли ты к этому?

– Да, я готов.

– Тогда следуй за мной. Для тебя настало время учения, которое сделает тебя человеком, имя которого навеки запомнят грядущие поколения…

Сен-Жермен направился к алтарю, из-за которого вышел, и Бальзамо собирался последовать за ним, но вдруг остановился.

– До сегодняшнего дня мне, повинуясь приказаниям, которые я получал, даже не зная, откуда они исходят, пришлось носить множество имен. Под каким из них меня будут знать потомки? Бальзамо, Пеллегрино, Дзаноне, Феникс…

– Ни под одним из них! Отныне ты будешь носить лишь одно имя: ты станешь графом Александром де Калиостро!

– Калиостро?

– Это грозное имя… незабываемое имя. Послушай, как хорошо откликается на него эхо.

И, возвысив голос, Властелин Тайн послал к каждой из четырех стен огромного зала имя, которое вскоре после того начнет твердить вся Европа:

– Калиостро! Калиостро! Калиостро!..

И зал наполнился шумом урагана…

Въехав на улицу Сен-Клод, которая была слишком узкой для того, чтобы можно было нестись по ней во весь опор, карета двинулась шагом. Это был великолепный экипаж, за версту было видно, что он принадлежит знатному вельможе, и гербы, украшавшие его дверцы, принадлежали, пожалуй, самому знатному семейству Франции после королевской семьи. Бархатные занавески за стеклами были тщательно задернуты. Кучер и лакей втягивали головы в плечи, безуспешно стараясь укрыться от дождя, не прекращавшегося с самого рассвета того февральского дня 1785 года. Париж превратился в сплошное болото…

В самом конце улицы, там, где она упиралась в проспект, проложенный на месте прежних укреплений Карла V, стоял красивый особняк. Над окружавшими его высокими стенами, за обнаженными ветвями деревьев, видны были окна верхних этажей. Сквозь опущенные жалюзи пробивался свет, но никаких звуков не доносилось.

Когда карета приблизилась к дому, парадные двери бесшумно распахнулись, хотя и не видно было, чтобы к ним прикасалась чья-то рука, и карета, прокатившись по довольно обширному двору, остановилась у дорических колонн подъезда, между которыми, словно картина в раме, показался элегантный вестибюль и начало роскошной лестницы.

Слуга, черный исполин в ослепительных восточных шелках, ждал у ее подножия, высоко держа большой серебряный подсвечник с красными свечами.

Как только два насквозь промокших лакея распахнули дверцу и опустили подножку, высокий, внушительного вида мужчина, изящно носивший костюм придворного священника, на котором среди кружев поблескивал крест Святого Людовика, выскочил из кареты и устремился к подъезду. Бросив мимолетный взгляд на слугу, он спросил:

– Твой хозяин дома?

– Он ждет вас, ваше преосвященство.

В самом деле, на площадке второго этажа стоял хозяин дома, с головы до пят укрытый длинным одеянием из черного бархата с вышитыми на нем масонскими знаками. Его тщательно напудренные волосы прикрывал капюшон. Спрятав руки в рукава, он отвесил гостю глубокий поклон.

– Ваше преосвященство запаздывает, – заметил он и больше ни слова не прибавил.

Посетитель, который был не кто иной, как принц Луи де Роган, кардинал, высшее духовное лицо при особе короля Франции и епископ Страсбургский, улыбнулся, сверкнув прекрасными белыми зубами:

– Знаю, что опоздал, дорогой Калиостро, но вы должны меня простить. Меня задержал чересчур болтливый викарий.

Калиостро не ответил на его улыбку. Нахмурившись, он с озабоченным видом покачал головой:

– Ваше преосвященство слишком нравится женщинам, и ваше преосвященство слишком любит женщин. Это опасно.

– Ну, будет вам, милый мой чародей! Вы умеете читать в сердцах и прекрасно знаете, что я люблю и всегда буду любить только одну женщину. Так что я остаюсь в неприкосновенности. Все уже готово?

– Все готово…

Калиостро посторонился, пропуская кардинала. С той ночи на Вогельсберге прошло десять лет, и теперешний граф де Калиостро мало чем напоминал ненасытно алчного молодого человека, не знавшего сомнений и терзаний совести и так легко дававшего себя заворожить блеску драгоценных камней. Он стал ученым, высоким масонским чином, одним из тех людей, которые, заворожив толпу, заставляют ее действовать удивительными, им одним ведомыми способами. Пять лет прошло с того дня, как его черная с золотом карета проехала по мосту, переброшенному через Рейн в городе Келе, и за эти годы он завоевал сначала Страсбург, затем Бордо, Лион и, наконец, Париж. Весь двор и весь город стекались к чародею с улицы Сен-Клод, и если ему ни разу не удалось снова увидеться с удивительным человеком, у которого он пробыл целый месяц, то полученные от того знания навеки запечатлелись не только в его уме, но едва ли не в плоти.

Калиостро открыл перед гостем дверь комнаты, убранной с чисто восточной роскошью, блистающей красотой пышных ковров и затканных золотом драпировок, но полностью лишенной мебели, за исключением единственного стола, застеленного черной тканью. Различные предметы теснились на этом столе вокруг хрустального шара, наполненного чистой водой. У стола стояла на коленях совсем юная девушка, застывшая в каменной неподвижности, с закрытыми глазами, в белоснежных одеждах, с распущенными по плечам светлыми волосами.

Приблизившись, кардинал разглядел, что, кроме шара и черного покрывала, на котором были вышиты красные каббалистические знаки, на столе размещались еще и зажженные свечи – кроме них, другого освещения не было, – египетские глиняные статуэтки, распятие слоновой кости и скрещенные обнаженные шпаги. Указав на девушку, кардинал тихо спросил: