В общем, мы договорились встретиться в маленьком итальянском кафе в Сохо, в котором он уже бывал, потому что, как пояснил Невилл, он большой «италофил». Кажется, он в самом деле италофил, потому что, вешая трубку, он сказал «чао» вместо «пока». Чао. Вот так. Здорово, да? «Чао». Да, мне он действительно понравился по телефону. Тем не менее имеются два недостатка: 1) он живет в Уолтамстоу, 2) его зовут Невилл. Да, Невилл не слишком красивое имя. Ужасное даже – под стать, скажем, таким, как Кевин, Терри или Дуэйн. Но ведь он канадец, так что сойдет. У многих знаменитых канадцев довольно чудные имена, не так ли? Ну, например, м-м, знаменитые канадцы, знаменитые канадцы – о да, Маргарет Этвуд и Брайан Адамс. И раз уж Невилл живет в Уолтамстоу – я уверена, он переедет в другое место, если мы поладим, что, думаю, вполне возможно.


Почему, ну почему, ну почему мужчинам так необходимо преувеличивать свой рост? Я хочу сказать, что это совсем ни к чему, хотя у меня слабость к высоким мужчинам. Это об «атлетическом ученом» из объявления, которое привлекло меня, потому что мне нравятся умные мужчины. Во всяком случае, когда я зашла в кафе «Флоренция» – обыкновенный «подвальчик», откровенно говоря, – и спросила Невилла, мне указали на столик у задней стены. Там сидел бородатый мужчина – почему я не спросила по телефону о растительности у него на лице? И когда он встал, чтобы пожать мне руку, я поняла, что его рост не больше пяти футов с тремя четвертями, то есть не высокий, а средний. Средний рост – это, безусловно, хорошо. Но не надо путать его с «высоким». Так что вместо большого бритого парня моей мечты передо мной оказался довольно худой, бородатый человек с покатыми плечами, маленькими кистями рук и большими серыми, пристально смотревшими глазами. Сердце у меня упало до подметок туфель от Патрика Кокса. Тем не менее у него все же был очень сексуальный голос – не то что у Питера Фицхэррода. Он заказал вино на итальянском. Это по какой-то причине заняло довольно много времени, хотя даже мне с моим поверхностным ресторанным итальянским было ясно, что он заказал всего лишь бутылку красного столового вина. Затем, когда официант ушел, Невилл повел себя очень странно. Он сидел, глядел на меня и ничего не говорил. Просто уставился. Очевидно, ужасно застенчивый. Я ободряюще ему улыбнулась.

– Вы чувствуете напряженность, Тиффани? – спросил он вдруг.

– Напряженность? О нет, нет, нет. Совсем нет. Нет.

– Я спросил, потому что вы выглядите довольно напряженной. И нервной. Я думаю, вы напряжены и нервничаете, так ведь. Тиффани? Mille grazie,[10] Родни, – сказал он официанту. – Видите ли, я так действую на женщин, – продолжал он. – То есть заставляю их нервничать. Я ничего не могу с этим поделать, – добавил он, наливая вино сначала в свой бокал, затем в мой. Он взглянул на меня: – Мне кажется, я обладаю… властью над женщинами.

На Невилле была клетчатая рубашка без галстука, три верхние пуговицы были расстегнуты, и на груди среди темной поросли виднелся белый созревший фурункул, сиявший, словно крошечная электрическая лампочка. Я поймала себя на том, что не могу отвести от него взгляда и отделаться от мысли: что, если он лопнет? Чтобы отвлечься, я спросила Невилла о его карьере ученого, и оказалось, что он вовсе не профессор по цитогенетике. Он вообще ничего не преподавал. Он был еще студентом – в тридцать шесть лет!

– Все еще сдаете экзамены? – спросила я, когда вино ударило мне в голову.

Он, кажется, оскорбился:

– Вообще-то я уже пишу дипломную работу.

– Ух ты! А о чем она? – спросила я, откусывая кусочек хлеба.

– О влиянии бретонских баллад на квебекскую поэзию начала девятнадцатого века. Замечательная тема. Знаете, у вас, англичан, вообще нет представления, как восприимчива канадская культура.

– Напротив, – ответила я. – Я прочитала все романы Маргарет Этвуд. Мне они очень понравились. И у меня есть три диска Гленна Гоулда.

– Вы все такие ограниченные, – заявил он, воодушевляясь. – Я хочу сказать, что на прошлой неделе в Виннипеге проходили региональные выборы, но в британской прессе об этом не было ни слова. И квебекская проблема здесь мало освещается, несмотря на то что возможный развал Канадской Федерации – это вопрос огромной важности для всего мира.

К тому времени мне было уже на все наплевать, даже если бы Канада стала пятьдесят первым штатом Америки.

– Не обращайте на меня внимания, – сказал он вдруг с тихим смешком. – Я очень задиристый. Мне нравится провоцировать. Я одержал много побед над женщинами. – Он откинулся на стуле. – Иногда я просто ухожу с консультаций, прямо с середины – бах! – вот так. Мой научный руководитель говорит, что я – смесь обаяния и протеста.

Обаяния и протеста! Господи. Скорее занудства. Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Я буду откровенен с вами, Тиффани, – сказал он. – Я очень… сложный. Я принимал много наркотиков, и у меня было много женщин. Целая обойма. Это для меня не проблема.

Почему тогда возникла необходимость рекламировать свое обаяние в газетном объявлении?

– Но я стараюсь остепениться, – добавил он, поясняя. – Я хочу иметь детей. Много детей. Но только с достойной женщиной. Вот почему я дал объявление. Очень много замечательных женщин мне ответили. И одна из них станет матерью моих детей. Может, это будете вы, хотя, если честно, думаю, что вы немного староваты для этого. Но мне понравилось ваше фото.

Вдруг он наклонился вперед и спросил:

– Угадайте, у кого мировой рекорд по брейк-дансу?

– Не знаю, – сказала я. – Это довольно трудно. Э-э, дайте мне угадать… это… вы?

Он медленно кивнул с кривой улыбочкой.

– Господи! – сказала я. – А вы часто играете в хоккей?

– Тиффани. – Он снова уставился на меня. – Хватит обо мне. Я хочу, чтобы вы мне рассказали о себе. Вы мне еще ничего не рассказали.

Он и не спрашивал.

– Извините, но мне нужно идти, – сказала я. – Сейчас полдевятого, а мне завтра рано вставать. Но было очень интересно побеседовать с вами, – сказала я вполне чистосердечно, кладя на стол пятерку за вино. – И, ну… – Я подыскивала какое-нибудь прощальное слово: – Удачи.

– Спасибо, – сказал он. – Чао.

Июль

Я снова собираюсь дать маленькое объявление. Видите ли, теперь я начинаю понимать, в чем тут дело. Но больше никаких чудаковатых вечных студентов – спасибо большое! – теперь только избранные счастливчики. И должна сказать, мне больше нравятся телефонные объявления, когда не нужно отправлять письма из какого-нибудь анонимного почтового отделения и затем неделями ждать ответа. Вы просто набираете номер, слушаете записанное голосовое сообщение и отправляете свое собственное. Это прекрасно, потому что, давайте смотреть правде в глаза, голос намного важнее. Я хочу сказать, на бумаге мужчина может выглядеть фантастическим, но тогда «успешный профессионал, 44» может на самом деле оказаться «успефным поуфессионауом, соуок четыуе». И что тогда, а? Так что эти телефонные объявления – очень хорошая штука. Дорого, конечно. Но разве пятьдесят пенсов за минуту можно сравнить с моим будущим счастьем?

Как бы там ни было, прослушав – сколько? – сорок или пятьдесят объявлений из самых ранних на сегодня, я нашла одно, которое мне понравилось: «Предприимчивый, довольно успешный менеджер-директор, 41, шесть футов, стройный, веселый, лондонец, желает познакомиться для Д/О с незабываемой девушкой 20–30 лет, которая не прочь, чтобы ее побаловали – немножко или даже очень». Голос у него красивый – никакого неприятного превосходства, никакого явного просторечия. Ровный, без вкрадчивости. Обработанный, но не алмазом по стеклу. Прекрасно. Интересно, почему он до сих пор один? Во всяком случае, он может баловать меня так сильно, как ему понравится, а я, в свою очередь, его – с лихвой. Конечно, посылать ответ – прямо божье наказание. Я чувствовала себя немного смущенной и должна была сделать пару проб, но черт возьми! Мы здесь в одной лодке, так в чем же дело? Мы люди, которые слишком заняты, слишком динамичны, слишком успешны, слишком достойны, слишком желанны и слишком чертовски привлекательны, чтобы найти время прервать… м-м… свое одиночество. Так что мы просто осознали совершенно непонятное отсутствие партнера по жизни и обратились к маленькой уловке.

– Здра-а-вствуйте, – прошептала я в микрофон голосом, похожим на голос Фелисити Кендалиш, насколько мне удалось его изобразить, – меня зовут Тиффани Тротт. Конечно, я знаю, вы прослушали примерно семнадцать миллионов незабываемых девушек двадцати—тридцати лет, но вам они не нужны – вам нужна я! Почему? Потому что я веселая и деловая, я люблю шутки и мне тридцать семь, я не замужем и м-м… потеряла надежду – ха, ха, ха! Нет, серьезно… Я небольшого роста, блондинка, полная и довольно приятная. Хм… так что мы поладим. Это я, Тиффани, Тиффани Тротт. Так что позвоните мне поскорее. PS. Надеюсь, вы не любите гольф. PPS. Забавно, да?

Фу! Вот так. Надеюсь, он мне позвонит – предварительно приготовив большой ромбовидный бриллиант. Огромный продолговатый изумруд тоже будет неплохо, а еще лучше – аквамариновую глыбу. Да, согласно журналу «Новобрачные и обустройство дома» за этот месяц, аквамарин – самый модный камень. А между тем сегодня вечером ужин у Ангуса и Элисон. Думаю, я буду там единственной одинокой женщиной – как всегда. И как всегда, они пригласят какого-нибудь унылого отставного военного с сомнительной внешностью, с дурным запахом изо рта, который будет молчать весь вечер напролет. И, видя мои усилия сосредоточиться на разговоре с ним, Элисон и Ангус будут думать о том, как им повезло, что они женаты, и хвала Господу за съезд молодых консерваторов в Кройдене в 1982 году, а то они никогда бы не встретились и навсегда остались печальными одиночками, как бедняжка Тиффани.


Только все было совершенно не так. По нескольким причинам. Я оказалась не единственной одинокой женщиной – Кэтрин тоже пришла одна, слава богу. И тот, с кем меня познакомили, был очень-даже-ничего-и-почти-подходящий. Врач-терапевт, немножко за сорок. И он определенно не был унылым. О нет. Ему не надо было лезть за словом в карман.