— В моей спальне. — Джереми был дома, и она не хотела, чтобы им мешали. — Мы здесь не можем быть наедине, поэтому я прощу тебя подняться.

— Тогда веди меня, моя дорогая.

Это было сказано спокойным тоном. Боже, он не собирался облегчить ей задачу.

А что если его действительно не волнуют ее чувства? Что если она окажется в дураках? Но отступать было некуда.

Розлинн поторопилась наверх, за ней медленно поднимался Энтони. Наверное, пройдет, по крайней мере, несколько недель, прежде чем она признает, что не хочет спать одна. Тогда он будет лететь за ней на крыльях, чтобы услышать, что она, наконец, согласна полностью быть его женой.

Когда он вошел в комнату, Розлинн сидела в кресле, и так как кресло было уже занято, а кровать в любом случае отпадала, он сел на стул, к ее сожалению, всего в нескольких метрах от нее. Он перебирал флаконы духов на туалетном столике, ожидая, когда она начнет говорить. Листок бумаги попался ему на глаза случайно, но когда он открыл, почерк Джеймса тут же приковал его внимание.

— Энтони, может быть, наконец, посмотришь на меня? — Он посмотрел на нее, его глаза сузились, а она опустила свои. — Я не знаю, как по-другому сказать… В общем, я была не права.

— Не права?

— Ну, ограничивая наш брак, — волнение просто душило ее. — Я… я хотела бы начать все сначала.

Теперь она подняла на него взгляд. Уж лучше бы она этого не делала. Она совсем не ожидала увидеть на его лице злость, но ошибиться было нельзя. Он был сердит на нее.

— Это имеет какое-нибудь отношение к неожиданным переменам в твоем сердце? — листок бумаги упал из его рук. — Что это? — устало спросила она.

— Не играй со мной, Розлинн! Ты прекрасно знаешь, что это, — сказал он кратко.

Ее тон стал похож на него, она даже забыла на секунду о примирении:

— Нет, не знаю! Где ты взял это?

— На твоем трюмо.

— Не может быть. Я переоделась после возвращения из порта, и что бы это ни было… — она показала на записку, — это не мое.

— Тогда есть только один способ доказать это, не так ли?

Он был зол из-за вмешательства Джеймса, но еще больше он злился на нее. Как она могла провести его через все муки ада, а потом поверить простой записке, говорящей, что она ошибалась? Он не хотел такого примирения.

Он вышел из комнаты и постучал в дверь Джереми.

Или Джеймс передал ей эту записку в порту, что сомнительно, потому что Энтони был все время рядом с ней, или Джеймс дал записку Джереме, чтобы передать. В любом случае он не собирался позволить ей лгать.

Когда парень высунул голову из своей комнаты, Энтони спросил:

— Твой отец просил что-то передать моей жене? Джереми замялся.

— Черт возьми, дядя Тони. Я думал, что ты уже ушел. Я просто положил ее… ты не должен был увидеть ее, — неудачно закончил он.

Энтони скомкал листок в руке.

— Все в порядке, парень. Никакого вреда ты не сделал.

Она не видела записки. Это значит… Черт побери, и он только что сам чуть все не погубил.

Она стояла, протянув руку. — Я хотела бы взять это, если ты будешь так любезен.

— Не буду, — отозвался он с неохотой, отмечая ее акцент, верный знак того, что она сердится.

— Извини, записка не имеет никакого значения.

— Я сама разберусь. Если она лежала на моем столе, значит, предназначалась мне, а не тебе.

— Тогда возьми.

Но когда она подошла к нему взять ее, он не дал ей возможности прочитать ни буквы. Его пальцы сцепились с ее, и он обнял ее.

— Ты можешь позже прочитать ее, — нежно сказал он. — Сначала скажи, в чем ты ошибалась.

Она тут же забыла о записке, которая упала к ее ногам:

— Я говорила тебе об ограничениях. Я не должна, не должна была ставить какие-либо условия.

— Действительно. И это все?

Он улыбался ей так, что она таяла под его улыбкой.

— Я не должна была просто использовать тебя.

— Да? — он обжег ее щеку своими губами.

— Что?

— Не хочешь ли еще использовать меня? Он не дал ей ответить, его губы прикоснулись к ее, теплые, жаждущие. На мгновение она отстранилась:

— О, если ты будешь целовать меня, я никогда не скажу тебе то, что должна.

Он улыбнулся, все еще держа ее в своих объятиях.

— Теперь это уже не имеет значения, дорогая, ты просто слишком много взяла на себя. Ты рассчитывала, что я буду вечно терпеть эти твои «не трогай меня». Нет. Тебе казалось, что я могу выполнять твои правила, не устанавливая своих. В этом ты опять просчиталась, — он приобщил к этому высказыванию еще один глубокий поцелуй. — Не хотел бы разочаровывать тебя, дорогая, но ты могла устанавливать свои условия столько, сколько я позволял тебе! И я позволял бы тебе еще не более, чем несколько недель, распознавать свои чувства.

— Или?

— Или я бы сам переехал сюда.

— Люблю тебя, — просто сказала она и ощутила, что не может дышать из-за того, что он крепко сжал ее.

— О, Боже, я боялся, что никогда не услышу этого от тебя! Это правда? Несмотря на то, какой отвратительной задницей я был большую часть времени?

— Да, — она засмеялась, довольная его реакцией.

— Тогда прочти записку от Джеймса.

Она совсем не ожидала услышать это в такой момент и раскрыла записку, уже без любопытства. Послание было коротким:

"Поскольку Тони такая свинья, что не скажет тебе правды, то придется это сделать мне за него. Та девчонка, которая приставала в баре к Тони, провела ночь со мной. Просто она вначале выбрала Тони, как и ты, но вынуждена была остановиться на мне. Ты ошибаешься относительно парня, дорогая девочка. Я уверен, что он любит тебя».

Глаза Розлинн были влажны, когда она подняла их на Энтони, и он нежно обнял ее.

— Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Энтони?

— Ты ведь простила меня?

— Но ты же не был не виновен.

— Тес, дорогая. Сейчас это уже не важно, ведь так? Ты по-прежнему единственная женщина, которую я хочу с тех пор, как я увидел тебя на балу у Крэнделлов, когда ты прошла мимо и обдала меня своим обаянием.

— Энтони!

Он засмеялся глубоким смехом и крепче прижал Розлинн к себе.

— Это правда, моя дорогая. Я был просто пленен тобой. — Ты был развратником!

— И остался им, — заверил он ее. — Ты и сама не хочешь, чтобы я стал моралистом. Или ты хочешь заниматься любовью в темноте, прилично одетой, так, чтобы мы не смогли касаться друг друга кожей? — его пальцы опять гладили ее волосы, перебирая их.

— Ты стала моей в ту первую ночь, когда стояла, озаренная лунным светом. У меня перехватило дыхание. Знаешь ли ты, как я хотел тебя тогда, прямо там, в саду Крэнделлов? А ты? Ты хочешь меня сейчас?

— Я всегда хотела тебя, Энтони, — прошептала она, обхватив его шею руками. — Просто я боялась, что никогда не смогу доверять тебе.

— А сейчас ты мне доверяешь?

— Я должна. Я люблю тебя… Даже если ты не… Он положил ей палец на губы.

— О, моя красавица, глупая девочка. Ты прочитала записку моего брата до конца? Вся моя семья знает, что я люблю тебя до безумия, хотя я им не говорил. Почему бы тебе не поверить в это?

— Так ты любишь меня? — сказала она, переводя дыхание.

— Можешь убить меня, если это не так.

— Почему же ты не говорил мне этого?

— Ты не хотела выходить за меня замуж, дорогая, — напомнил он ей. — Мне практически пришлось тащить тебя на аркане к алтарю. А когда ты все же согласилась, то делала все, чтобы сохранить дистанцию между нами. Ты поверишь мне, если я скажу, что люблю тебя, Розлинн? Почему же я женился на тебе?

— Но…

Не было никаких «но». Они целовались и целовались опять, и ее сердце сгорало от радости.

— О, Энтони. Я так рада, что ты сделал это. Я никогда, никогда больше не буду такой дурой, я клянусь…

— Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, Роз.

Она повернулась в его руках, положив щеку ему на грудь, она любила его так, что не могла сдержать себя. Пальцем она выводила кренделя на мягком голубом бархате его пиджака.

— Я хочу тебя кое о чем попросить, — смущенно прошептала она.

После долгого нерешительного молчания она спросила:

— Как ты думаешь, мы могли бы опять попробовать в кресле?