Энтони распрямился, осторожно массируя виски. Ну и жена! Не могла хотя бы раздеть его и как следует укрыть одеялом. Раз она так поступила с ним, надо пойти разбудить ее — ну и посмотреть, что из этого выйдет. Хотя нет, он чувствовал себя слишком погано и вряд ли смог бы изобразить что-нибудь путное, если она вдруг окажется сговорчивой. Он засмеялся, но тут же на лице его появилась гримаса. Нет, лучше уж попытаться избавиться от похмелья до наступления утра. Чудесно было бы принять ванну, но для этого придется дождаться более подходящего часа, чтобы разбудить слуг. В таком случае хорошо бы хоть поесть.

Медленно, потому что каждый шаг отдавался в голове, Энтони вышел из комнаты… Под дверью у брата виднелась полоска света. Он остановился, постучал и вошел, не дожидаясь приглашения. Джеймс, абсолютно голый, сидел на краю постели, сжимая голову руками. Энтони едва не рассмеялся, но сдержался, испугавшись адской боли в висках. Джеймс, не глядя на незваного гостя, медленно и зловеще выдавил из себя:

— Говори шепотом, если тебе твоя шкура дорога.

— Что, старина, у тебя внутри даже завелся маленький человечек, который колотит по мозгам?

— По меньшей мере дюжина, и этим я обязан тебе, ты, жалкий…

— Черт бы тебя побрал! Разве не ты предложил купить вина?

— Одну бутылку, а не несколько, ты, осел! Они оба поморщились от своих же громких голосов. Несмотря на муки похмелья, заставлявшие сосредоточиваться на собственной персоне, Энтони обратил внимание, что тело Джеймса выглядело без одежды вовсе неплохо. Энтони даже удивился, когда вошел, потому что не видел своего брата голым с тех пор, как ворвался однажды в спальню графини — имени ее он уже не помнил теперь, — чтобы предупредить Джеймса, что идет ее муж. Джеймс изменился с той ночи больше десяти лет тому назад. Он стал шире, солиднее. Выпуклые мускулы сбегали вдоль его шеи и рук к торсу и по ногам. Такой вид должен быть у пирата, десять лет лазавшего по мачтам.

— Знаешь, Джеймс, ты — великолепный экземпляр животного.

Джеймс тряхнул головой в ответ на это неожиданное замечание, посмотрел на свое тело, потом снова на Энтони. Наконец он ухмыльнулся:

— Женщин это не смущает.

— Ну, надо думать! — хмыкнул Энтони. — Как насчет картишек? Мне что-то совсем не хочется вознести молитву и лечь спать.

— Только если ты не будешь откупоривать бренди.

Когда Розлинн спустилась вниз к завтраку, ее глаза были затуманены после бессонной ночи. На этот раз она сама была виновата. Она думала об Энтони. Надо было по крайней мере раздеть его и устроить поудобнее, вместо того чтобы оставлять его вот так, как она оставила, даже не побеспокоившись, укрылся ли он. В конце концов он был ее мужем. Она была близка с ним. И нечего этого смущаться. Она совсем было собралась пойти исправить свою ошибку, но передумала, боясь, что он может проснуться и неверно истолковать ее заботливость. И вообще она не должна была входить в его комнату в ночной сорочке. Это можно не правильно понять. Она вовсе не сочувствует ему. Если он хотел напиться и обвинить в этом ее, это его проблемы. И если утром он будет мучиться тяжким похмельем, так это вполне заслуженно. Надо расплачиваться за невоздержанность. Почему же она полночи не спала, думая о нем, беспомощно растянувшемся на своей постели?

— Если у тебя такой хмурый вид из-за неудачного завтрака, может, мне лучше позавтракать в клубе?

Розлинн взглянула наверх. Внезапное появление Энтони настолько изумило ее, что она ответила только:

— Да нет, с завтраком все в порядке.

— Превосходно! — сказал он. — В таком случае ты не против, если я присоединюсь к тебе?

Не дожидаясь ответа, он подошел к столу и стал накладывать гору еды на свою тарелку.

Розлинн с изумлением уставилась на его высокую фигуру, безупречно элегантную в отличном темно-коричневом пиджаке, кожаных бриджах и сияющих сапогах. Он просто не имел права выглядеть так великолепно, быть таким бодрым и веселым в это утро. Он должен был жаловаться и стонать и проклинать свое безрассудство.

— Ты долго спал, — выразительно сказала Розлинн, вонзая нож в толстую сосиску на своей тарелке.

— Я только что вернулся с верховой прогулки. Он сел напротив нее, его брови вопросительно поднялись:

— А ты только что встала, дорогая?

Розлинн чуть не подавилась. Как он смеет еще поддевать ее после своего вчерашнего возмутительного поведения? А именно это он и делал, сидя напротив нее с таким видом, будто провел чудесную ночь, отоспавшись, как никогда в жизни.

Энтони и не ждал ответа на свой вопрос. С веселым прищуром он наблюдал за тем, как Розлинн расправляется с едой, демонстративно не замечая его. Однако Энтони не собирался оставлять ее в покое.

— У нас оказывается новый ковер в гостиной. Она не удостоила его взглядом.

— Странно, что ты не заметил его вчера. Она все-таки хотела так или иначе взять верх.

— И нового Гейнсборо тоже, — продолжил он, скользнув глазами по прекрасному полотну, украшавшему стену слева.

— Сегодня привезут еще новый китайский кабинет розового дерева и обеденный стол.

Она по-прежнему не отрывала глаз от тарелки, но от Энтони не ускользнула перемена ее настроения. Она уже не кипела от еле сдерживаемой злости. Ее самодовольное удовлетворение было очевидно. Энтони чуть не рассмеялся: она так бесхитростна, его милая женушка! Ему было совершенно ясно, к чему она клонит: старая уловка, когда мужу приходится раскошелиться, чтобы вывести жену из плохого настроения. А Розлинн явно поняла, что его бумажник не сможет вынести слишком много недовольства.

— Так ты решила немного обновить интерьер? Она слегка пожала плечами, но ответила вполне мирным тоном:

— Ну, ты ведь не позаботишься.

— Почему, дорогая. Я как раз хотел тебе это предложить.

— Отлично, ведь я только начала. Тебе будет приятно узнать, что это обойдется не так дорого, как я подумала сначала, когда впервые осмотрела дом. Мне нужны еще только четыре тысячи фунтов.

— Прекрасно.

Розлинн не верила своим ушам. Она могла ожидать чего угодно, только не такого неподдельного равнодушного ответа. Может быть, он думает, что она собирается потратить свои собственные деньги? Ладно, бедняга все поймет, когда начнут приходить счета.

Она встала, бросив салфетку на стол, но ей не удалось эффектно уйти. У дверей она обернулась, спохватившись, что нужно предупредить Энтони:

— Вечером у нас будет обедать Френсис. Если ты решишь изменить своей привычке поздно возвращаться и соберешься присоединиться к нам, будь добр, сделай это на трезвую голову, — проговорила Розлинн ледяным тоном. Ее муж понимающе усмехнулся:

— Вызываешь подкрепление, дорогая?

Глава 32

— Его зовут сэр Энтони Мэлори. Это он — владелец дома.

Джорди направил подзорную трубу на улицу и пристально вгляделся в черты высокого элегантно одетого богача, вышедшего из дверей особняка на Пикадилли. Значит, это тот самый англичанин, который последние несколько дней прочесывал трущобы в поисках Джорди, тот, кто похитил Розлинн? О, Джорди знал, что она здесь, хотя она и не показывала носа на улицу с тех пор, как два его наемника установили наблюдение за домом. Она должна быть здесь. Сюда посылали ее одежду. Сюда дважды приходила эта Гринфилл. Розлинн, наверное, считает, что надежно спряталась здесь — и не выходит наружу. Но здесь как раз легче наблюдать за ней — из парка рядом. Его деревья — надежное убежище, не нужно, вызывая подозрение, торчать в экипаже посреди улицы. Она не сделает и шагу без ведома Уилберта или Томаса — его наемников, а их ждет неподалеку пустой экипаж. В общем, это только вопрос времени. А пока придется заняться этим проклятым английским хлыщом.

Джорди опустил подзорную трубу и улыбнулся про себя: «Уже скоро, крошка. Скоро ты мне за все заплатишь».


— Будешь еще, Френсис?

Френсис взглянула на свой бокал, почти полный, затем на Розлинн, которая наливала себе новую порцию хереса. — Расслабься, Роз. Если его нет до сих пор, сомневаюсь, что он появится. Розлинн отвела взгляд:

— Мне кажется, Энтони появляется именно тогда, когда его меньше всего ждут.

— Ты нервничаешь?

Розлинн издала короткий смешок, больше похожий на стон, и сделав большой глоток, подсела к Френсис на новую софу, купленную у Адамса.

— Да нет, нет, разве я нервничаю? В конце концов он не выкинет ничего эдакого. Но я его предупредила, что ты придешь.

— И что же?

Розлинн наконец улыбнулась, хотя эта улыбка походила скорей на гримасу.

— Он поражает меня, Френ, он бывает таким разным. Я никогда не знаю, чего от него ждать.

— Ну, в этом нет ничего необычного, дорогая. У нас у всех бывают разные настроения, не так ли? Перестань наконец беспокоиться. Лучше скажи мне, как ему новая обстановка?

Розлинн усмехнулась:

— Он ее еще не видел. Глаза Френсис расширились:

— Ты хочешь сказать, что не посоветовалась с ним, прежде чем все менять? Но это все такое… такое…

— Нежное, дамское?

По хитрому блеску в светло-карих глазах подруги Френсис вдруг поняла, что она сделала это нарочно, чтобы ее муж просто возненавидел всю новую обстановку.

Розлинн окинула взглядом некогда простую комнату, по которой явно можно было сказать, что в доме живут одни мужчины, до неузнаваемости преображенную мебелью атласного дерева. Теперь она выглядела, как и полагается выглядеть гостиной, сугубо женскому владению. Адаме славится своим исключительно утонченным стилем и великолепными орнаментами. Но ей больше всего нравились позолоченные резные каркасы стульев и две софы с атласно-парчовой обивкой: серебряные цветы на оливково-зеленом фоне. Цвета не были типично женскими. Здесь она пошла на компромисс. Но орнамент… Относительно новых обоев она еще ничего не решила.

— Я не думаю, что Энтони это ужасно не понравится, Френсис, а если и так, он об этом не скажет. — Она пожала плечами. — А если все-таки скажет, я от всего этого избавлюсь и куплю что-нибудь другое.