– Я начинаю думать, что этот Гордон склонен затеять беспорядки, а? Что?

– Ваше Величество, этот человек – прирожденный агитатор.

– Он утверждает, что меня подозревают в том, что я папист. Что? Разве они не знают, что моя семья всегда была строго протестантской. Он просто дурак.

– Дурак, Ваше Величество. Он устраивает собрания. У него повсюду есть последователи.

– Не думаю, что протестанты столь уж неистовы в своих религиозных чувствах, а?

– Сир, я посылал людей на эти сборища. Здесь дело не столько в религии. Он привлекает чернь, а чернь всегда рада случаю поучаствовать в беспорядках.

– Наверное, следует найти способ остановить его. Норт согласился, что это прекрасная идея.


Норт со своей способностью предпринимать ошибочные действия, попытался откупиться от лорда Гордона, пообещав ему денег и пост в парламенте, если он уйдет из Ассоциации протестантов.

У Гордона засверкали глаза. Деньги?! Но они не нужны ему. У его семьи их достаточно. Пост в парламенте, который ему не дадут занять? Ему никогда не удавалось удержаться на каком-либо месте.

Лорду Гордону нужна была слава, и теперь он видел, что сможет добиться ее. Норт, вероятно, боится, если пытается подкупить его. Это лишний раз подтверждает, каким могуществом обладает он – Гордон!

Лорда Гордона пьянила собственная мысль. Они никогда не слушали его в парламенте? Ну что ж, пусть увидят, что есть люди, готовые его слушать всегда.

Двумя днями позже в газете «Паблик Эдвертайзер» появилось объявление. Все члены Ассоциации протестантов должны собраться на Сент-Джордж-Филдз, где будет проведен массовый митинг и выработан план действий. Все участники должны надеть голубую кокарду, дабы отличаться от прочей публики.


День выдался знойный и душный. Приехав на Сент-Джордж-Филдз, лорд Гордон пришел в восторг, когда увидел какая собралась публика. Там были тысячи людей с голубыми кокардами и множество без них, ибо лондонский люд никогда не мог устоять перед соблазном поучаствовать в зрелищах. Чтобы позабавиться, сюда со всех концов города стекались люди.

Лорда Гордона встретили бурными приветствиями, и в его глазах отразилось удовлетворение. Именно этого он всегда добивался. Он обратился к собравшимся, сообщив им, что собирается пойти в парламент с петицией об отмене «Закона о снятии ограничений с католиков».

В ответ на его заявление раздались рукоплескания; небольшие группы членов Ассоциации маршировали по полю, распевая гимн, а когда пришло время, они выстроились в стройные ряды и направились к зданию парламента.

По пути к ним присоединились люди, вышедшие на улицу просто поглазеть. Толпа приобретала угрожающие размеры.

Я им еще покажу, думал лорд Гордон. Он не сомневался в том, что после этой сессии парламента Закон будет отменен, а сам он станет героем дня и предстоящих лет. Он будет назначен премьер-министром, потому что его поддерживает народ. Ему виделось славное будущее.

Толпа хлынула ко входу в здание парламента. Некоторые несли плакаты с надписями «Нет папству!» Когда начали прибывать министры, чернь стала глумиться нам ними, бросать в них отбросы, срывать с них камзолы и шляпы. Однако никто серьезно не пострадал. Гордон был несколько разочарован, ибо даже весьма потрепанные толпой, члены парламента не проявляли страха перед собравшейся на улице чернью.

Войдя в зал, Гордон представил парламенту свою петицию. Ее заслушали, но она была полностью провалена, так как за нее было подано всего пять голосов.

Гордон встревожился. В его власти было побудить толпу к насилию, но если он сделает это, то его обвинят в измене, а если не сделает, то петиция будет окончательно отменена и на этом все кончится.

Он вышел из здания и обратился к народу:

– Его Величество – хороший и милостивый король, и если он узнает, что народ окружил здание парламента, он прикажет своим министрам отменить этот закон.

Гордон вернулся в зал заседаний, и там его спросили, не собирается ли он привести сюда своих друзей. Поднялся один из членов парламента и предупредил его, что если он действительно притащит их сюда, то для начала он проткнет самого лорда Гордона своей шпагой.

Лорд Гордон побледнел. Насилие возбуждало его, но только тогда, когда было направлено на других: и именно потому, что он сам так боялся его, ему нравилось видеть, как страдают другие.

Он повернулся и вышел, чтобы еще раз поговорить с толпой.

В его власти было распустить ее, и по его слову, толпа начала постепенно рассеиваться.

Георг отправился в Кью, чтобы навестить королеву. Она чувствовала себя не так хорошо, как обычно во время других своих беременностей. Он подумал, что это, вероятно, связано с ее беспокойством о здоровье Октавия.

Роды предстояли в сентябре, значит впереди были еще три месяца.

– Ты плохо переносишь жару, а? – спросил он.

– Действительно стоит такая жара, но здесь довольно прохладно. В Лондоне, наверное, хуже. И я слышала, что там беспорядки.

– Беспорядки, а, что? Какие беспорядки? Кто сказал, что там беспорядки?

– Эта история с католиками. Я слышала, как фрейлины говорили об этом.

– Фрейлины слишком много болтают. Не слушай их. Давай лучше пойдем и посмотрим, как там Октавий. Ему лучше, а?

– Полагаю, что немного лучше, – ответила Шарлотта. Почему он не хочет разговаривать со мной, подумала она. Что я дура какая-нибудь, которая ничего не смыслит? Наседка с выводком? Королева пчеломатка? Королева для вскармливания детей? Наверное, такой я ему представляюсь.

У Шарлотты постепенно росла неприязнь к Георгу. Вначале она думала, что ее муж очень хороший, потому что неизменно бывал добр к ней. Но разве можно было считать отзывчивым такое отношение к ней? Положила начало еще его матушка, но это продолжается и после ее смерти. Прежде Шарлотту это как-то не очень беспокоило, потому что дети были маленькими, но сейчас возникли неприятности с молодым Георгом; поговаривают, что и Фредерик такой же распущенный. Фредерик учит Георга играть в азартные игры, а Георг – Фредерика напиваться. И ни один из них никогда не приедет, чтобы навестить ее. Они презирают свою мать также, как они презирают отца; ее, возможно, даже больше.

Октавий спал спокойно и выглядел немного лучше.

– Воздух в Кью полезен для него, – сказал король. – Проверь, чтобы ему не давали слишком много жирной пищи, а? Побольше овощей. Немного мяса и свежий воздух. Это для него самое лучшее, а, что?

Их прервал посыльный от лорда Норта. Королю следует незамедлительно вернуться, ибо по всему Лондону начались бунты. Шарлотта сказала:

– Георг, в такое время я должна быть рядом с тобой.

– Ты?! Что за вздор? Никогда не слышал подобного вздора. А ты подумала о ребенке, а? Следующей новостью будет то, что у тебя выкидыш, а?

Всегда одно и то же. Ее всегда держат в стороне. Расти детей, а государственные дела оставь королю и его министрам.

Наблюдая за тем как он отъезжает, Шарлотта почувствовала, что почти ненавидит его.

Внутри нее зашевелился ребенок. Три месяца, и еще одни роды, потом еще, еще и еще.

Нет! Она будет протестовать. Ей не доставляла удовольствия близость с королем. Никогда этого не было. Она мрачно улыбнулась, представив, что бы он сказал, услышав это.

– Удовольствие, а? Зачем удовольствие? Мы ведь занимаемся этим ради произведения потомства, детей, а? Что?


Пожары вспыхивали по всему Лондону. Ночью небо светилось зловещим красным светом. Толпа обезумела. Как сказал Норт, здесь явно действовали не члены Ассоциации протестантов. Это был сброд, подонки, те элементы любого большого города, которые всегда готовы всплыть на поверхность, когда кипят страсти. Тут были воры и бродяги, уголовники и закоренелые преступники. Они жгли, грабили и кричали «Нет папству!», не понимая, что это значит.

Первым подверглись разгрому дома хорошо известных католиков. Далее последовали дома членов парламента, ну, и конечно, тюрьмы. Ньюгейтская тюрьма была сожжена до основания; они ворвались в Кларкеуэллскую тюрьму и освободили заключенных, пополнивших ряды погромщиков. На улицах убивали.

Георг оставался в Сент-Джеймсе. Чернь в нерешительности крутилась поблизости. Была усилена охрана, а король не только не боялся показываться на людях, а напротив, подходил к солдатам, разговаривал с ними, приносил им напитки во время ночных караулов.

Но нужны были какие-то решительные действия.

Лорд Норт обсудил этот вопрос с королем.

– Действовать надо без промедления, – сказал король. – Мы не имеем права позволить продолжаться этому произволу. Будет еще хуже. Что ты сказал, а?

– Да, нужно действовать, сир, но как?

– У нас есть армия. Мы должны ее использовать. Норт был ошеломлен.

– Стрелять в людей, сир?

– Стрелять, или они разгромят все вокруг.

Лорд Норт пришел в ужас. Он ушел от короля, чтобы посоветоваться со своими министрами.


Георг всегда ненавидевший любое кровопролитие, погрузился в тяжелые размышления. Сам факт, что именно ему придется отдавать солдатам приказ стрелять в своих подданных, вызывал у него отвращение.

Чернь, думал он, это же бедные, обманутые создания. Лишенные разума. Увлеченные кем-то. Но я должен думать о своем городе. Они готовы крушить все на своем пути. Их нужно остановить.

Он не из тех, кто уклоняется от неприятных обязанностей, убеждал себя Георг. Если так нужно, то значит это должно быть сделано, и если, ради спасения остальных, придется убить некоторых его подданных, то он готов отдать такой приказ.

– Надо стрелять, если мирные средства оказались неэффективны, – приказал он. – Во всех домах плотно закрыть двери, их обитатели пусть не высовываются наружу. Солдатам дано право стрелять, не ожидая приказа своих командиров.

Вскоре мятеж был подавлен. Город успокоился. Триста мятежников были убиты; некоторые умерли, перепив ворованного спирта; другие сгорели заживо в пьяном угаре свалившись в огонь, который сами же разожгли. Но с террором было покончено.